Экзистенциализм. Период становления - Петр Владимирович Рябов

существовать вечно. А на что опирается Бог? Получается, что у Бога нет опоры, кроме… нашего исступленного желания, чтобы Он был! Больше Ему опираться не на что. Только на нашу веру в него. А мы желаем, чтобы Он был, только для того, чтобы нам жить вечно. Такой парадокс. Сгусток парадоксов и противоречий. Вера – сомнение. Опять донкихотское. Постоянный переход от отчаяния к надежде. По сути, нет никаких объективных оснований для Бога. Только субъективное основание: наше страстное желание, чтобы Он был. Вот он чистый экзистенциализм. Унамуно так определяет свою формулу веры… он приводит знаменитую цитату из Евангелия от Марка: «Господи, верую, помоги моему неверию!»

То есть вера – это глубочайший парадокс, а не то, что укреплено в какой-то догме. Это вера-сомнение, а не то, что укоренено в чем-то рациональном, доказуемом, в какой-то букве. А вера, постоянно переходящая к сомнению, саморазрушению и снова возвращаемая. Унамуно фиксирует образ трагического человека, который находится между жизнью и разумом, отчаянием и надеждой, верой и неверием. И теперь становится понятно, двигаясь к завершению… Когда мы читаем название книги «Агония христианства», у нас возникает ошибочное ощущение, что это книга о том, что христианство в кризисе, а «Бог умер». Но на самом деле совершенно не об этом идет речь. Здесь надо вспомнить само античное эллинское слово «агон» (от него произошли наши «агония» и «антагонизм»), означающее борьбу, противостояние, раздвоение. И в своей книге, если сказать совсем коротко, Унамуно говорит, что христианство всегда агонистично, но не о том, что христианство в агонии и близится его конец, а про то, что сама суть христианства – агония, само христианство со времен Христа находится в вечной борьбе между сомнением и надеждой, верой и неверием. То есть это не историческая характеристика, допустим, кризиса христианской культуры, а это попытка определить саму суть христианства. Христианство агонистично, находится в таком вечном раздрае, противостоянии, столкновении, борьбе.

Ну, я думаю, что для самого первого разговора об Унамуно, для того, чтобы вы поняли, кто это, что его волновало, этого достаточно. И, если вы захотите почитать его, вы не пожалеете.

То есть Унамуно – ранний экзистенциалист, еще далекий от окончательной завершенности, систематичности. Но вот основные темы: трагизм человеческой жизни, человеческая личность как экзистенция в ее целостности, не сводимая к абстракции, противостояние человека обыденности и техническому прогрессу, отрицание попыток построить философию как науку, глубочайшее переживание смерти, размышления о парадоксе веры и сомнения – все это мы здесь находим, у Унамуно. Думаю, мы завершим первую сегодняшнюю испанскую лекцию на этом. Можно теперь перейти к вашим вопросам и репликам.

Вопросы:

– Были ли у дона Мигеля де Унамуно какие-то связи с другими философами? Признавали ли его?

– Отвечу кратко. Унамуно – очень известный в мире писатель и философ. Они с героем нашей следующей встречи Львом Шестовым были знакомы и писали друг о друге. О его творчестве и идеях упоминает Габриэль Марсель и многие другие философы, в том числе даже не экзистенциальные. К сожалению, он несколько меньше сейчас известен у нас в России, чем Ортега-и-Гассет.

Однако для Испании эта фигура культовая: вождь Поколения 1898 года, их местный «Лев Толстой». Но его значение и известность далеко выходит за узкие рамки Испании. Тем более что он важные семь лет провел во Франции в эмиграции.

– А вот экзистенциалисты, они в принципе никогда не говорят что делать? Они лишь описывают состояния человека, его противоречия? Но ведь они же сами живут, переживают. А если они видят неправильный образ жизни, они, наверное, говорят, как следует жить? А как следует?

– Унамуно – и как писатель, и как публицист и общественный деятель, и как философ, – не только ставит вопросы, но дает некоторые ответы. Вспомните хотя бы его участие в дискуссии о месте Испании в мире, об общественных проблемах и интраистории. А, если говорить об индивидуальной жизненной стратегии… Само преодоление могучих чар технизированной сциентистской культуры, преодоление буржуазной омассовленности, преодоление бесчеловечной безжизненной анонимной и абстрактной философии, осмысление трагического чувства жизни, феномена веры, обращение к примеру Дон Кихота? И я, честно говоря, не вполне понимаю ваш вопрос: что делать? – в применении к философии. Разве дело философов – не что-то осмыслить, вечное или временное, поставить проблему?

– Но, если ты осмысливаешь, из этого вытекает, что с этим делать – бороться или, там, переживать?

– Конечно, Унамуно – не систематик. Он не дает законченных схем, рецептов: как жить. Он скорее фиксирует, что происходит с человеком. А это, по-моему, уже немало. Естественно, что уже сама эта фиксация – попытка дать альтернативу. Сам образ Дон Кихота – уже некоторый идеал, ориентир для подражания.

Все-таки не забывайте, что Унамуно – не политик, не партийный деятель, предлагающий какие-то реформы. Да, он против любой диктатуры. Он против раскола народа. Он за свободу и социальную справедливость. Против тупого консерватизма и слепого прогрессизма. Он против поверхностной и пошлой буржуазной культуры. Наверное, трудно ждать большего от философа, вам не кажется? Он взрывает любой догматизм: церковный ли, научный ли. Он предлагает выход из ложной дилеммы: или консерватизм или прогрессизм? Конечно, из этого можно сделать какие-то практические выводы и построить более локальные ответы и предложения. Но, кажется мне, и это уже очень плодотворно и интересно.

– Итак, развивая предыдущий вопрос… Экзистенциализм: вот, мы стоим перед пропастью. И смотрим в нее. И, точнее, делаем все, чтобы в нее не смотреть: «забавы», уходим в суету. Но вот посмотрели и упали в нее, и все… И что? Наверное, у меня очень низменный подход. Но вот я как индивид. Понятно, мне не нравится думать о смерти. Потому что у меня есть какие-то свои игрушечки, бирюлечки. И я в них играю! И вот я начинаю думать о смерти – и-и? Ложись и помирай?

– Экзистенциализм – это, конечно, глубоко трагическое мироощущение, но отнюдь не мазохистское. Не надо это путать! Он констатирует ужас бытия, но не говорит, что надо