Мёртвая зона - Стивен Кинг

Джонни повернулся. Баннерман, сняв очки, вытирал глаза.

– Если ты и в самом деле видишь то, что рассказываешь, мне искренне жаль тебя. Это какая-то аномалия, причуда Господа вроде коровы с двумя головами, которую я как-то видел на ярмарке. Извини, я не должен был так говорить.

– В Библии сказано, что Господу одинаково дороги все его твари, – ответил Джонни дрожащим голосом.

– Правда? – Баннерман кивнул и потер переносицу. – Тогда он избрал довольно сомнительный способ показать это.

12

Через двадцать минут зазвонил телефон, и Баннерман быстро взял трубку. Сказал несколько слов и начал слушать. Джонни видел, как у шерифа вытянулось лицо, и он на глазах постарел. Положив трубку и помолчав, Баннерман проговорил:

– 12 ноября 1972 года. Студентка Энн Саймонс. Изнасилована и задушена. Тело нашли в поле возле автомагистрали. Группа спермы не установлена. Это еще не доказательство, Джонни.

– Думаю, тебе самому уже и так все ясно. Если припереть его этими фактами, он наверняка расколется.

– А если нет?

Джонни вспомнил видение на эстраде. Оно налетело внезапно. Рвущаяся ткань. Приятное ощущение, напомнившее о боли от прищепки и ставшее настоящим искуплением.

– Заставь его спустить штаны, – сказал Джонни.

Баннерман промолчал.

13

Журналисты ждали в вестибюле. Но даже если бы они и не рассчитывали на дальнейшее развитие событий, то вряд ли им удалось бы уехать. Все дороги завалило снегом, и проехать по ним не представлялось возможным.

Баннерман и Джонни вылезли на улицу через окно кладовки.

– Ты уверен, что поступаешь правильно? – спросил Джонни.

– Нет, – ответил Баннерман, – но считаю, что ты должен там быть. Может, ему стоит посмотреть тебе в глаза, Джонни. Пошли, Додды живут в двух кварталах отсюда.

Два человека в капюшонах тронулись в путь, с трудом пробираясь сквозь пургу. Под курткой у Баннермана был пистолет, а к ремню он пристегнул наручники. Они не прошли и квартала по глубокому снегу, как Джонни начал сильно хромать. Однако, стиснув зубы, он упрямо продвигался вперед.

Баннерман заметил это. Они остановились у входа в магазин запчастей.

– Что с тобой, приятель?

– Ничего, – ответил Джонни, чувствуя, что начинает болеть голова.

– Как «ничего»? Ты идешь, будто у тебя ноги сломаны.

– После того как я вышел из комы, мне делали операции на ногах. Мышцы атрофировались. Начали «растворяться», как выразился доктор Браун. Суставы сгнили. Поэтому все, что можно, заменили синтетикой…

– Как в телесериале «Человек на шесть миллионов долларов»?

Джонни подумал об аккуратных стопках больничных счетов в верхнем ящике комода у них в гостиной.

– Что-то в этом роде. При большой нагрузке ноги немеют, вот и все.

– Хочешь вернуться?

Еще бы! Вернуться и навсегда забыть об этом кошмаре. Жаль, что я вообще приехал. Это не моя проблема – а как раз того парня, который сравнил меня с двухголовой коровой.

– Да нет, я в порядке, – ответил Джонни.

Они вышли на дорогу, и ветер едва не сбил их с ног, но они устояли и упрямо двинулись вперед. Уличные фонари, облепленные снегом, раскачивались на ветру и тускло светили. Баннерман и Джонни свернули на боковую улицу и, миновав пять домов, остановились перед типичным для Новой Англии аккуратным коттеджем с двускатной крышей. Как и соседнее здание, он был погружен в темноту и казался необитаемым.

– Пришли, – сказал Баннерман. Они перебрались через сугроб возле ступенек и поднялись на крыльцо.

14

Миссис Генриетта Додд оказалась невероятно грузной женщиной, и Джонни удивил ее крайне нездоровый вид: серовато-желтая кожа, покрытые сыпью руки, похожие на конечности рептилии. Глаза, смотревшие из щелочек набухших век, имели то же выражение, что и у Веры Смит в те минуты, когда ее обуревало религиозное неистовство.

Баннерман барабанил в дверь не меньше пяти минут, прежде чем мать Фрэнка открыла. Джонни, едва держась на больных ногах, уже не верил, что эта ночь когда-нибудь закончится. Пурга будет наметать все новые и новые сугробы, пока совсем не погребет их под ними.

– Что тебе понадобилось посреди ночи, Джордж Баннерман? – с подозрением осведомилась она. Как у многих полных женщин, ее высокий голос дребезжал и походил на жужжание мухи или пчелы, залетевшей в бутылку.

– Надо поговорить с Фрэнком, Генриетта.

– Поговоришь утром! – отрезала она и хотела закрыть дверь у них перед носом.

Баннерман придержал дверь рукой.

– Прошу прощения, Генриетта. Дело срочное.

– Я не собираюсь будить его! – закричала она, загораживая проход. – Он спит без задних ног! И не важно, что ночами у меня бывают приступы! Я могу звонить в колокольчик хоть до второго пришествия: его все равно не добудиться! Ничего, как-нибудь он проснется и узнает, что я не варю ему эти чертовы яйца на завтрак, а уже умерла от сердечного приступа! А все потому, что на работе его загоняли!

На ее губах заиграла такая торжествующая и язвительная улыбка, будто ей наконец удалось вывести всех на чистую воду.

– Работа круглые сутки, ночные дежурства, погони за пьяными посреди ночи – а у любого из них может оказаться под сиденьем пистолет! Бесконечные рейды по пивным и притонам, а там собирается такое отребье! Но разве это волнует вас?! Я знаю, кто там правит бал: там за пару центов грязные потаскухи готовы наградить моего чудесного мальчика дурной болезнью.

Ее дребезжащий нудный голос отдавался в висках Джонни мучительной болью. Хоть бы она замолчала! Наверное, из-за усталости, стресса и переживаний ему казалось, что перед ним стоит Вера, и она вот-вот переключится с Баннермана на него и снова заведет свою бесконечную песню о чудесном даре, которым наградил его Господь.

– Миссис Додд… Генриетта, – пытался остановить ее Баннерман.

Она вдруг повернулась к Джонни и смерила его взглядом поросячьих глазок – туповатых и вместе с тем проницательных.

– А это еще кто такой?

– Мой помощник по особым делам, – нашелся Баннерман. – Генриетта, Фрэнка нужно разбудить. Я беру на себя всю ответственность.

– Ах, ответственность! – саркастически передразнила миссис Додд, и Джонни вдруг сообразил, что она смертельно напугана. От нее буквально исходили удушливые волны страха, отчего так и разболелась у него голова. Интересно, Баннерман понял это? – От-вет-ствен-ность! Ах, какие мы все из себя важные! Я не позволю будить моего мальчика посреди ночи, Джордж Баннерман! Так что отправляйся со своим помощником перебирать свои чертовы бумажки!

Она снова попыталась захлопнуть дверь, но на этот раз Баннерман распахнул ее настежь. Его голос дрожал от бешенства, и он едва сдерживался.