Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

– О.

– Это вовсе не означает, что я ожидаю от тебя…

Валентин схватил ее за плечи и развернул лицом к себе. До того, как Элинор смогла вздохнуть, он наклонился и прижал свой рот к ее губам. Приятные ощущения и сильное желание затопили ее. Элинор обхватила руками его за плечи, притягивая его ближе, упиваясь жаром его тела, смакуя прикосновения его губ к ее губам.

Маркиз целовал ее до тех пор, пока она не смогла дышать, а затем медленно поднял голову.

– Извини, о чем ты говорила? – прошептал он, его взгляд был прикован к ее рту.

– О… гм… я… я не помню, – правдиво ответила она.

– Ты хотела больше, чем просто один момент свободы. Я вспомнил, – прокомментировал Валентин, погладив подушечкой пальца ее нижнюю губу.

– Да. Да. Что я собиралась сказать, так это то, что я не ожидаю от тебя, что ты обеспечишь мне это. Думаю, что я и так достаточно долго испытывала твое милосердие.

Валентин покачал головой.

– Это не милосердие, Элинор. Я не занимаюсь благотворительностью. Никогда.

Господи, она снова хотела поцеловать его.

– Даже если так, ты…

– Ты – сложная женщина, – пробормотал он, снова поцеловав ее, глубоко и крепко. – Я хочу тебя. Если это та свобода, которую ты имеешь в виду, то мы найдем уединенное место.

– Здесь? – спросила девушка, гораздо менее шокированная, чем сама от себя ожидала.

Валентин сглотнул. Иисусе, она пошла бы на это, если бы он согласился. А он хотел этого, за исключением того, что слишком много людей будет наблюдать за ней, и кто-то может их обнаружить. Мельбурн пристрелит его, но маркиз был гораздо больше озабочен тем, что Элинор будет опозорена, и ее заставят выйти замуж за Нолевилла. Или – что еще хуже – за Трейси. Он нахмурился. Кто-то должен быть начеку, и, очевидно, это должен быть он.

– Не здесь. Я найду что-нибудь.

– Ты не должен давать мне время подумать, – ответила девушка, поднимая руку, чтобы отвести волосы с его лба.

Этот жест заставил его задрожать.

– Вероятно, не должен. Но я сделаю это.

Элинор сделала вдох, от этого движения ее грудь приподнялась над вырезом платья.

– А может быть, это потому, что у тебя есть более ранняя договоренность с леди Френч?

Маркиз заставил себя рассмеяться.

– Нет. На самом деле, я попрощал… – Валентин остановил себя до того, как смог признаться, что добровольно расстался не только с Лидией, но и с каждой любовницей, которую он имел в этом Сезоне – кроме Элинор. – Мне приказали держаться подальше от тебя, – быстро нашелся он. – Мне не хотелось бы избивать Шея, а он, вероятно, уже видел, что мы разговариваем.

– У нас с Шарлеманем будет отдельный разговор, – сухо произнесла она. – Мои братья не должны вмешиваться в мой социальный календарь. И я бы даже сказала, что из всех мужчин, с которыми я разговаривала, ты являешься весьма странным и самым опасным выбором для того, чтобы затеять драку.

– Нет – если только он знает правду, – возразил Валентин.

Девушка покраснела.

– Но он не знает.

Элинор сжала свои руки за спиной. Валентин заметил этот жест с некоторым разочарованием. Значит, она больше не собирается прикасаться к нему этим вечером. Жаль. После того, как он увидел ее беседующей с Трейси после вальса, маркиз ощущал себя так, словно ему все еще нужно было наверстать упущенное. Очевидно, майору нужно было напомнить об уважении к правилам соревнований. И не важно, намеревался ли сам Валентин следовать этим правилам или нет. Нельзя предъявлять исключительные права на девушку, когда другие мужчины выстроились в очередь, чтобы поговорить с ней. Он попытался скрыть улыбку, наслаждаясь каждой секундой предъявления собственных исключительных прав.

– Так почему ты была так зла на меня?

Бросив взгляд в сторону двери, Элинор переместилась поближе к ней.

– Просто я никак не могу понять, что ты собой представляешь, Валентин. В один момент ты спасаешь мою добродетель, в другой – ты лишаешь меня ее, сначала ты утешаешь меня, а после оскорбляешь все представительниц моего пола. Половину времени я завидую свободе, которая у тебя есть, а другую половину я готова кричать на тебя за то, что ты тратишь ее бесполезным образом.

Итак, дело было не в ревности. Она была разочарована в нем, как Валентин и подозревал вначале.

– Я провел очень много времени, пытаясь стать тем, кто я есть, Элинор. Суди меня, если хочешь, но в последнее время я стал замечать забавную схожесть между нами.

– И я тоже, – согласилась девушка, не выглядев при этом оскорбленной. – Но, я не уверена в том, кто из нас изменился – ты или я.

Эти слова потрясли маркиза, главным образом потому, что он сам размышлял над тем же самым вопросом. Да, он жаждал ее, и он совершенно определенно наслаждался компанией Элинор гораздо больше, чем компанией любой другой женщины, которую мог вспомнить. Но это вовсе не значило, что он изменился. Это означало только то, что Валентин неожиданно нашел друга, и не хотел его терять. Конечно, даже эта степень собственнического инстинкта была не в его стиле, но сейчас было не время это обсуждать.

Деверилл улыбнулся.

– Поцелуй меня или убей меня, но не задавай мне неприятных вопросов.

– Хм. Я не уверена, что это меня удовлетворит. – Девушка медленно потянулась к нему и прикоснулась своими губами к его губам, нежно и быстро, лишив его дыхания. – Приходи и повидайся со мной завтра.

– Я…

До того, как он смог вымолвить в ответ что-то еще, Элинор промчалась мимо него и вернулась в бальный зал. Что-то определенно изменилось.

– Приходи и повидайся со мной завтра – повторил Валентин, стараясь придать своему голосу циничное выражение. Эти слова очень напоминали те, что он обычно говорил, склоняя какую-нибудь даму к тому, чтобы она навестила его, когда сам маркиз не желал тратить время на соблазнение. Однако цинизм изображать было весьма трудно, когда Деверилл точно знал, что завтра в какое-то время нанесет визит в Гриффин-Хаус. И, вероятно, случится это еще до полудня.

Герцог Мельбурн, скрестив ноги, сидел на полу утренней комнаты, слушая сказку о кролике и очень большой морковке, которую читала его дочь. Это был уже семнадцатый раз, когда он слушал эту историю, но возможность, провести утро с Пип, была достаточно редкой, так что герцог не возражал против того, чтобы послушать ее еще восемьдесят или девяносто раз.

Пенелопа опустила книгу.

– Насколько большими на самом деле вырастают морковки, папа? – спросила она, нахмурив брови.

– Не слишком огромными, – ответил герцог, вытягивая шею, чтобы посмотреть на дочь, сидящую выше и позади него на кушетке. – Но имей в виду, что кролик довольно маленький.