Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

Одиннадцатого сентября в последний раз видели летучую рыбу, затем появилось много китов, дельфинов, видели одного чёрного альбатроса.

«Диана» быстро приближалась к Камчатке.

Это позволило увеличить выдачу сухарей команде на четверть фунта в день. Но и это событие прошло незамеченным, так как все жили мыслью поскорее ступить ногой на родную землю.

Ночью скончался ещё один матрос, Перфил Кириллов, по определению лекаря – от воспаления желудка. Тело его запеленали в парус, оплели верёвками, привязали к ногам чугунное ядро, зашитое в парусину. Выстроенная на шканцах команда обнажила головы, матрос Шкаев прочёл «Отче наш», добавив к нему: «Упокой, господи, душу раба твоего Перфилия», – и товарищи покойного подняли его тело, осторожно поднесли на доске к борту и спустили покойника в воду. Затем, истово крестясь, отошли от борта и принялись за свои обычные дела.

Двадцать третьего сентября при всеобщей радости увидели камчатский берег.

«Берег, принадлежащий нашему отечеству! – думал Головнин, глядя на эти суровые очертания северной земли. – И даже он, от Петербурга отдалённый на тринадцать тысяч вёрст, со всем тем представляет часть России. Радость, какую чувствуешь при возвращении на сей дикий грозный берег, представляющий природу в самом ужасном виде, поймёт только тот, кто был в подобном нашему положении или кто в состоянии вообразить себе оное живо».

Первой взору мореплавателей открылась южная сопка, названная русским исследователем Крузенштерном Кошелевской, в честь правителя области Кошелева. Затем показались другие горы, все покрытые снегом. С гор дул ледяной ветер, в воздухе мелькали снежинки. Их с восторгом ловили на рукавах тёплой одежды, в которую все поспешили облечься, и радостно говорили друг другу:

– Гляди, гляди, снег! Совсем как в наших местах. Так все стосковались по родному.

Постепенно картина берега разворачивалась всё шире. Уже были видны горные хребты, тоже покрытые снегом, а у подножья их кое-где желтели леса, ещё хранившие золотой осенний покров.

Одни из горных вершин походили на башни, другие имели вид огромных шатров конической формы.

– Ну и сторонка, прости господи! Как есть чёртово место, – говорили матросы.

– А небось, рады и такому, – заметил Рикорд.

– Свои – и черти родные, – отвечал матрос Макаров.

Ночь была такая светлая, что были ясно видны горы, покрытые снегом, и теперь, при лунном освещении, они казались ближе, чем днём.

До утра лавировали при тихом ветре, который, казалось, испытывал терпение моряков, старавшихся поскорее достичь Авачинской губы. Наконец вошли в неё, и перед взорами открылись берега этого прекраснейшего в свете залива.

Офицеры бросились к подзорным трубам в поисках Петропавловской гавани, столь прославленной посещением знаменитых мореплавателей – Беринга, Чирикова, сподвижников Кука (сам он здесь не был, но корабли его после трагической смерти знаменитого мореплавателя дважды заходили сюда), Лаперуза, Сарычева, Крузенштерна.

Вскоре усмотрели на отлогой возвышенной равнине поселение из полусотни крытых камышом избушек.

Это был Петропавловск. Родина! Отечество! Что нужды в том, что это лишь кучка жалких изб. Разве не в таких же избах живёт там, на далёком западе, сорокамиллионный народ, к которому принадлежат все они, с таким восторгом и нетерпением взирающие сейчас на родную землю, которая сердцу их милее самых раскошных тропических стран, какие они видели на своём далёком пути!

Головнин не только разделял эти чувства своих спутников и помощников. Глядя на суровые камчатские горы, таящие в себе, быть может, неисчислимые богатства, на этот скромный посёлок, он видел также, что его работа, работа учёного, исследователя, должна начаться с изучения этого дикого, обширного, богатого края.

И он с особым удовлетворением, как победитель в тяжёлой и долгой борьбе, повёл свой корабль к желанному берегу и положил якоря.

Книга вторая

Часть III

Японские пленники

Глава 1

У дальних берегов отчизны

Лёд и снег Авачинской губы покрыли снасти корабля и реи его высоких мачт. Корабль, совершивший долгий и тяжёлый путь, зимовал в Петропавловской гавани.

Многим матросам и офицерам «Дианы» казалось, что на том могли бы и закончиться злоключения, которые обыкновенно выпадают на долю каждого мореходца, отправляющегося в далёкое плавание.

Но для капитана «Дианы», Василия Михайловича Головнина, это было лишь началом задачи.

Задача эта – обследовать северные азиатские владения России – была поставлена перед Василием Михайловичем инструкцией Адмиралтейств-коллегии и указом царя Александра. Она была близка душе и самого мореплавателя.

Сойдя с корабля на берег в Петропавловске и поселившись вместе со своими офицерами в доме начальника области Петровского, обычно проживавшего в Нижне-Камчатске, где в ту пору была постоянная резиденция управителя, Василий Михайлович Головнин имел достаточно времени, чтобы ознакомиться с этой отдалённой окраиной отечества и поразмыслить над её судьбой.

Холодный, уединённый и обширный край лежал перед его глазами. В первой половине ноября здесь наступала зима. Гавань покрывалась льдом, море переставало шуметь. Молчаливая белая даль обступала кругом. Молчаливы были и покрытые снегом и редким ползучим кедровником горы. В глубине их клокотали подземные силы, колебля почву и сотрясая бревенчатые стены домов посёлка и казармы, где жили матросы с «Дианы». Матросы толпой, без шапок, выбегали на улицу и молились, страшась этих колебаний земли более, чем бурь в океане.

Казалось, трудно было для непривычного человека найти на земном шаре страну, более уединённую и суровую, чем та, какой в те времена была Камчатка.

Но Василий Михайлович Головнин, успевший в последние два года объездить всю область и побывать с «Дианой» даже в российских владениях в северо-западной Америке, видел в этом суровом крае не одно только суровое небо, так низко нависшее над оцепеневшим морем, и не одни метели и ветры, ломавшие в гавани лёд и засыпавшие снегом избы Петропавловска до самых крыш.

Он видел иное.

В глубине полуострова по долинам рек и по склонам гор видел он леса, где росли и тополь, и ель, и ольха, и огромные берёзы. По реке Камчатке видел он и превосходный строевой лес, где теснились лиственницы, такие могучие, что ни люди, ни бури не могли склонить их вершин. Сколь драгоценен был этот лес для корабельщиков! Как было много лесного и морского зверя: дорогих камчатских бобров, морских котиков, соболей и горностаев!

В глубине гор чудилось ему присутствие золота, серебра и меди.

В долинах рек видел он высокие травы, которые оставались сочными до глубокой осени, давая