Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

Наутро Головнин послал в последний раз гребные суда за водой и дровами, но скоро поднялся сильный ветер и пошёл дождь. Ветер дул почти прямо в гавань, и у берегов образовался большой прибой, который угрожал серьёзной опасностью судам, бравшим воду, поэтому распоряжавшийся наливом Рудаков заблаговременно потребовал добавочную шлюпку на помощь.

Однако команда не успела перегрузить несколько бочонков из баркаса в шлюпку, как его чуть не опрокинул прибой, и все оставшиеся в нём бочонки упали в море.

Тогда островитяне, находившиеся на берегу, по собственному почину бросились в воду, выловили бочонки, погрузили их на суда и помогли матросам отчалить от берега.

Этот случай дал повод во время обеда в кают-компании припомнить, что при наборе воды экспедицией Кука на том же самом месте от берега до болота, из которого бралась вода, были натянуты верёвки, чтобы жители острова не могли приблизиться к английским матросам.

– К сему можно ещё кое-что добавить, – заметил Головнин: – Форстер признаётся, что островитяне с нетерпением ждали, когда суда Кука уйдут из гавани, и каждый день их приходилось успокаивать, показывая на пальцах, сколько дней корабли европейцев ещё пробудут в заливе. Нам же о сём ещё никто не напоминал, – не без гордости заметил Василий Михайлович. – И я прошу вас, господа, и далее вести себя столь же примерно, дабы русский корабль везде был желанным гостем.

На пятый день пребывания в гавани Резолюшин шлюп был совершенно готов к дальнейшему походу.

В половине шестого утра 31 июля 1809 года «Диана» подняла якорь и вступила под паруса, пользуясь попутным ветром.

Лишь только с берега заметили, что судно готовится к уходу, как толпы островитян окружили гавань, оглушая её криками: «Эввау! Эввау!», выражавшими на сей раз их горе.

Вслед за тем от берега отошла большая кану с Гунамой, его сыном «Тишкой» и несколькими другими островитянами. Ещё издали они начали махать руками и жалобно кричать:

– Диана! Диана!

А когда подплыли к шлюпу, то все хором затянули что-то необычайно жалобное и залились слезами, которые ручьями текли по их лицам, как у маленьких детей.

Гунама привёз в качестве прощального подарка корень ям весом в полпуда, а Головнин, растроганный такими чувствами островитян, одарил его своей курткой с блестящими пуговицами, чего Гунама так безуспешно добивался несколько дней назад. Были одарены и приплывшие с ним жители острова.

Шлюп, постепенно прибавляя паруса, набирал ход и вот уже был у выхода из гавани. Толпившиеся по берегам залива островитяне тянули тысячеголосым хором своё прощальное:

– Эввау!

А Гунама, уже вернувшийся на берег, стоял в куртке с блестящими пуговицами, махал зелёной веткой и взывал, обливаясь горькими слезами:

– Диана! Диана!

Со шлюпа махали белыми платками.

Головнин стоял рядом с Рикордом на юте, мысленно прощаясь со своими чернокожими друзьями. В глазах его блестели слёзы. Но в душе цвела радость, причину которой Рикорд так просто выразил словами:

– Это, Василий Михайлович, награда тебе за твои добрые чувства к сим детям природы. Отныне они с приязнью сохранят память о русских людях.

Ещё долго были слышны крики и плач островитян.

А в это время в трюме «Дианы» умирал от лихорадки плотничный десятник Иван Савельев, бесценный для экспедиции человек. Он испустил свой дух в ту самую минуту, как бушприт «Дианы» вышел за линию буруна.

Десятнику Ивану Савельеву не суждено было лежать в родной русской земле. Его похоронили по морскому обычаю в океане, на такой глубине, куда не может спуститься самая большая акула.

Глава 17

К родным берегам

Это была самая опасная часть пути, потому что приходилось идти без карт, притом полным ходом, чтобы к осени попасть на Камчатку.

Шли, держась Петропавловского меридиана. На шлюпе чувствовался сильный подъём, – ведь шли хоть и к далёким, незнакомым и суровым, но всё же родным берегам.

Чем выше поднимались к северу, тем становилось теплее. Одиннадцатого августа на широте 3° и долготе 169° потянул приятный тёплый ветер, принёсший с собою пряные запахи какой-то тропической земли. Вместе с ними в воздухе появилось великое множество птиц, и от этого у всех сделалось почему-то ещё веселее на душе.

Несколько птиц убили из ружья, а двух фрегатов поймали руками на палубе, так как птица оказалась совершенно непуганой и не боялась людей. Появилось много дельфинов, которые целыми стадами сопровождали шлюп, то обгоняя его стремительными и шумными прыжками, то ныряя под киль. Показались в большом количестве касатки, летучие рыбы и акулы. Матросы поймали на крючок несколько мелких акул, одна из которых всё же весила более двух пудов.

– Сколь рыба сия и отвратительна по своему виду, свойствам и запаху, – сказал Головнин, – однако пусть-ка наш кок приготовит из неё что-нибудь. По недостатку свежей пищи и акулу можно есть, особливо молодую.

Акулий детёныш был приготовлен. Большинство офицеров и команды ели акулье мясо, некоторые же матросы не могли проглотить ни куска.

– Эта рыба всё жрёт, особливо любит нашего брата, ежели который попадёт ей на зубы, – говорили брезгавшие. – На неё смотреть – и то муторно, а не то что есть.

«Диана» день и ночь шла под всеми парусами. Головнин спешил до замерзания Авачинской губы прийти в Петропавловск. Курс держали исключительно по компасу и солнцу, так как даже на имевшиеся карты нельзя было полагаться.

Василий Михайлович все ночи стоял на вахте. Он знал, что в этих широтах в океане рассеяно множество островов, часто очень мелких, много коралловых рифов. Когда шлюп в ночной темноте, при которой глаз человеческий видел немного дальше корабельного бушприта, делал свои восемь узлов, то страх порой забирался и в неробкие сердца.

Головнин прекрасно понимал, что ежеминутно рискует судьбой и корабля, и экипажа, и беспокоился больше всех. И когда с рассветом Рикорд выходил сменять его, он говорил:

– Вот ещё одна ночь, слава провидению, прошла благополучно. Крепко надеюсь на бога и на расторопность и умение нашей команды, иначе не позволил бы себе нести столь много парусов. Всю ночь шёл по слуху, – не зашумят ли впереди буруны.

Иногда ночами налетали шквалы и грозы. Головнин и в таких случаях старался не убавлять парусов, дорожа каждой минутой хода.

Второго сентября прошли Северный тропик в долготе 158°, употребив на переход жаркой зоны тридцать шесть дней. Видели крупный, яркий метеор, который прошил всё небо своей гигантской светящейся иглой, озарив океан сильным, почти дневным светом.

Все высыпали на палубу, ибо такого яркого метеора ещё ни разу не встречали. Вскоре после того,