Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

льешь за них кровь, а они тебя – книгой в висок, да под белы рученьки, да к ногам врага? Ужас. Как хорошо, что в Осфолате все любят и короля, и королевича, и королевну, и в армии все ладно… Да. Ей повезло. А вот от новых земель, где людишки словно крысы или шакалы под ковром, готовы бесконечно что-то друг у друга выгрызать, все сильнее веет гнильцой, вопреки улыбочкам и подаркам. Ну ничего. Все можно исправить хорошей, разумной чисткой. Зато попадаются сокровища вроде этого Штрайдо… Своенравные сокровища. Но и это поправимо, а как интересно!

Лусиль вырвали из воспоминаний: обхватили со спины за пояс, приподняли над полом. Она, не ожидавшая этого, но хватку легко узнавшая, сердито и в то же время не без удовольствия завизжала. Угадала правильно: над плечом ее уже маячило в зеркале тонкое, красивое лицо Влади. Ловко же он прокрался вдоль стены, не попался отражению. И шагов его Лусиль, как и почти всегда, не услышала: он двигался мягче кошки.

– Ах ты! – возмутилась она, не спеша, впрочем, высвобождаться. Ее и так уже аккуратно ставили на пол.

– Ах я. Охорашиваешься?

Прохладные ладони легли на плечи, и Влади принялся внимательно ее рассматривать. Глаза его в ярком освещении нескольких ламп казались почти хрустальными; здешнюю рубашку с красным «птичьим» орнаментом по вороту он не надел, ограничился простой белой, зато отказался от синего отороченного мехом плаща – острарская знать на пиры предпочитала кафтаны. Волосы Влади аккуратно расчесал, они струились по плечам, и среди них поблескивала нитка речного жемчуга. Лусиль невольно фыркнула.

– Ты бы еще косичку заплел. Здешние мужчины не украшают волосы.

– Здешних мужчин впору звать, скорее, мужиками, – ровно парировал Влади, улыбнувшись. – Ты очень красивая. Хотя и будто бы… другая, что ли?

Он поцеловал ее в щеку. Она досадливо сморщила нос.

– Нет, мой королевич. Это просто ужасно. И, знаешь, чем больше я смотрю на это, тем чаще задаюсь вопросом…

Он угадал без труда, как и нередко:

– Как будешь расхаживать в этом каждый день, когда тебя коронуют?

– Именно.

Влади не ответил, зато стал аккуратно поправлять Лусиль волосы. Она не мешала, продолжая мрачно думать все о том же.

Ничего. Ничего. Ничего. Это слово стало в последнее время для нее определяющим, с подлой легкостью отвечало на все вопросы.

«Что вы чувствуете, вернувшись на родину?»

«Ничего».

«Что бы вы хотели попробовать на пиру из наших кушаний?»

«Ничего».

«Что вы желаете в дар от нас?»

«Ничего».

С дарами-то еще сравнительно просто, их всегда можно было взять деньгами и драгоценностями. С остальным – куда хуже. Нельзя было ответить: «Ничего», а лучше сказать: «Радость», нельзя было ответить: «Ничего», а лучше попросить молочного поросенка. Лусиль говорила ровно то, что нужно. Так, как нужно. Иначе не примут.

Влади поцеловал ее снова – в шею, отведя золотые локоны вперед. Она довольно приподняла подбородок, любуясь и собой, и им в отражении. Она не шевельнулась и когда тонкие длинные пальцы, скользнув по ее бедру, приподняли подол длинного платья. Только облизнула губы и позволила ладони двинуться еще немного дальше.

– Я люблю тебя, – шепнул Влади. – Люблю в любом наряде. И без них.

– А я люблю тебя, – эхом повторила Лусиль.

И завоюю тебе это королевство.

Она вся была словно солнце – с распущенными волосами, залитая мягким светом. Он же – кажущийся седым, но не седой, в белой аккуратной одежде, нежно к ней склонившийся, – напоминал луну. И эта луна вся была ее, и вместе они составляли идеальный герб полузабытой империи. Они принадлежали только друг другу. Слишком давно. Отец не пытался ничего с этим сделать – смирился. Влади был единственным его ребенком, балованным, любимым. Влади дозволялось иметь и делать все, что захочется. Лусиль удивительно легко вошла в это «все». И только многим позже спохватилась.

Случилось это примерно год назад, в день ее венчания – резко и обжигающе. Отец зашел к ней в спальню без стука, так же бесшумно встал за плечом у зеркала и широкой рукой поправил струящуюся темную фату. В нос ударил запах пионово-коричных, совершенно не мужских духов. Лусиль сразу почувствовала что-то, застыла с комом в горле. И не то уже седой, не то беловолосый, с моложавым миловидным лицом, сверкающий выцветшими топазами глаз отец – нет, Сивиллус – шепнул, не похотливо, скорее, насмешливо:

– Он сказал, ты его… а значит, и моя. Поговорим об этом наконец?

Лусиль все же решилась, ударила его по кисти и отпрянула. Положила ладонь на рукоять висящего на стене меча, но не сомкнула пальцев. Молчала, не краснея, не бледнея, но внутренне дрожа. Не опускала головы – ждала. Она думала об ужасном, но Сивиллус с неожиданным удовольствием, как-то по-кошачьи улыбнулся и даже отвесил ей полупоклон. Точно в чем-то выиграл. Точно подобного и ждал. Точно не надо звать на помощь.

– Молодец. Впрочем, плата невинностью все равно была бы дешевкой, такого много. Совсем как… – Тут он полез в карман парадного камзола, – вот. Это твое. Пора вернуть, да?

Он вынул и протянул ей нитку кровавых коралловых бус. Бусинка к бусинке, они лежали в рыхлой ладони словно огромная горсть ягод, и ловили желтые блики. Лусиль глянула недоуменно – не дарили ей такой вещи. Но почему-то ее начало вдруг немного тошнить.

– Это что? – мрачно спросила она, не решаясь тронуть украшение. – Не люблю дешевку.

– Да? – Сивиллус сощурился. – Но они тоже были на тебе. В тот день. Не помнишь?..

Она пригляделась еще, подумала, покачала головой. Ей улыбнулись снова, к ней подошли поближе. Сивиллус явно заметил, что ей стало нехорошо. Заговорил тише, мягче:

– Очень дорогие серьги… очень дешевые бусы. Платье, по которому ничего не понять. – Кисть дрогнула, ягодная нить повисла на ней. – Кто же ты, моя девочка?

Бусы все качались, качались. Лусиль глядела на них и вспоминала свой сон, повторяющийся иногда, полный криков, грохота дверей, угасающего «Беги, маленькая, ну!». Во сне нельзя было ничего разглядеть, пространство казалось огромным, высоким, но мазалось золотистыми пятнами… среди пятен выделялся только человек. Очень большой, очень злой человек. С оружием. И человек этот на всех кричал.

– Вы волю мою забрали – а я вас заберу…

– Что? – переспросил Сивиллус. Из его глаз исчезли игривость и самодовольство.

Лусиль запоздало поняла, что произнесла фразу вслух, и покачала головой. Решилась. Забрала бусы.

– Так чем же мне заплатить вам за вашу доброту… отец? – тихо спросила она.

Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, и Лусиль чувствовала: что-то… поменялось. Она будто прошла какую-то проверку, поднялась