Самые знаменитые реформаторы России - Владимир Казарезов

Среди российских самодержцев не было другого, столь много сделавшего для своих подданных, и главное — освободившего десятки миллионов из них от крепостного рабства. Его предшественники мечтали сделать это, но отступались, пугаясь возможных катастрофических последствий для себя и страны. А Александр не испугался. И за это получил не признание и благодарность, а мученическую смерть от рук террориста. Исторический парадокс — революционеры всех мастей, радеющие за народное благо, должны были бы поддержать царя-реформатора, как сделал их пророк Герцен, а они устроили настоящую охоту за Александром. Покушения следовали одно за другим (1866 — покушение Каракозова, 1867 — Березовского, 1879 — Соловьева, 1880 — Халтурина). 1 марта 1881 г. великий реформатор погиб от взрыва бомбы, брошенной народовольцем Гриневицким.

Пройдет тридцать лет, и от рук террориста погибнет еще один великий реформатор России — Петр Столыпин. Что же это за рок тяготеет над Россией? Или это своего рода объективный закон? Что бы это ни было, очевидно одно — реформатор, берясь за радикальные преобразования во имя народного блага, не может рассчитывать на признание современников и потомков, зато должен быть готов к гибели на пути к достижению поставленной цели.

Современники погубили обоих реформаторов. А что же «благодарные потомки»? В Советской Исторической энциклопедии (1961 г.) читаем: «Понимая необходимость уступок, хитрый и лицемерный Александр II не без успеха разыгрывал роль либерала». В великом реформаторе советская история ничего, кроме лицемерия, не нашла. Еще более уничтожающие оценки она дала Столыпину. Но об этом речь пойдет впереди.

Деятели, готовившие реформу 1861 года

Хотя Александр и говорил, что ему не досталось от отца достойных соратников, в деле освобождения крестьян таковых оказалось немало. Целая плеяда ярких личностей сгруппировалась вокруг императора. Благодаря своим выдающимся качествам, будучи в абсолютном меньшинстве, они навязали волю большинству правящего класса и добились-таки отмены крепостного права. А их высокая нравственность проявилась хотя бы в том, что, борясь за освобождение крестьян, они сознательно шли на ограничение прав и привилегий сословия, к которому принадлежали сами. В этом можно усматривать их сходство с декабристами. С той разницей, что революционный максимализм последних грозил потрясениями России, в то время как реформаторы 1850–1860-х гг. стремились путем преобразований снять напряжение в обществе, избежать этих самых потрясений.

Наибольший вклад в освобождение крестьян внесли Н.А. Милютин, Я.И. Ростовцев, Ю.Ф. Самарин, С.С. Ланской, В.А. Черкасский и целый ряд других деятелей. Кроме того, активно занимались крестьянской реформой наряду с самим Александром некоторые члены царской семьи. Особенно — великий князь Константин Николаевич и великая княгиня Елена Павловна.

О сподвижниках Александра-освободителя мы расскажем подробнее.

Якову Ивановичу Ростовцеву (1803–1860) суждено было дважды сыграть заметную роль в российской истории. Первый раз в декабре 1825 года. Точнее — 12 декабря. Второй раз — более тридцать лет спустя, когда готовилась великая реформа.

12 декабря подпоручик Ростовцев явился в Зимний дворец и передал личное письмо для великого князя Николая Павловича. В нем молодой офицер умолял Николая не принимать царскую корону, просил уговорить старшего брата Константина не отказываться от престола, принадлежащего тому по праву. Иначе, грозил Ростовцев, в стране начнется смута. Он писал: «…вы весьма многих против себя раздражили. Для вашей собственной славы погодите царствовать. Против вас должно таиться возмущение; оно вспыхнет при новой присяге (дело в том, что гвардия уже присягнула Константину и после отказа его стать царем должна была присягать вновь, уже — Николаю. — В.К.), и, может быть, это зарево осветит конечную гибель России».

Великий князь поблагодарил Ростовцева за предупреждение, спросил, не известны ли ему имена тех, кто замышляет против него дурное. Ростовцев сказал, что неизвестны. Будущий император заверил подпрапорщика в дружбе. А тот, сделав копию письма, поехал к князю Оболенскому, участнику заговора, и, чтобы не считали его тайным доносчиком, показал князю копию письма, переданного Николаю Павловичу. В это время у Оболенского был Рылеев, один из руководителей тайного общества. Ростовцев просил их обоих отказаться от намерения поднять восстание, но те заверили его, что они не собираются чего-либо предпринимать.

Этот инцидент дал повод для того, чтобы обвинять Ростовцева в предательстве товарищей. Именно так оценивал его поступок Герцен, говоря, что он «дал копию с доноса заговорщикам, на которых доносил, чтобы таким образом совершенно разыграть роль благородного человека». Теперь трудно давать оценку всем этим коллизиям, но факт остается фактом — Ростовцев сыграл свою роль в событиях декабря 1825 г., и если даже нет оснований обвинять его в предательстве товарищей, несомненным остается то, что услуга, оказанная Николаю Павловичу в столь роковой час, не была им забыта. Подпрапорщика Ростовцева, каковым он являлся в канун выступления декабристов, ждала блестящая карьера. Николай остался верен своему слову, обещая офицеру дружбу.

У Якова Ивановича был недостаток — картавость, поэтому он не рассчитывал на продвижение по службе в качестве строевого офицера и попросил императора перевести его в иное место, где бы этот дефект являлся вполне терпимым. Он получил назначение начальником штаба по управлению военно-учебными заведениями при великом князе Михаиле Павловиче. Когда это ведомство перешло под патронаж наследника престола — великого князя Александра Николаевича, Ростовцев остался служить и при нем в том же качестве. С тех пор у этих людей и установились доверительные отношения. Будучи по существу руководителем военно-учебных заведений России в николаевскую эпоху, Ростовцев не обнаруживал каких-либо вольнолюбивых настроений, считая, что долг и дисциплина превыше всего. О составленных им правилах для учащихся Грановский писал Герцену, что им «позавидовали бы и иезуиты».

Согласно этим правилам, «совесть нужна человеку лишь в его частной жизни, на службе же ее должно заменить исполнение приказаний начальства». Однако консерватизм Ростовцева не стал преградой на пути либеральных начинаний в системе народного образования, что дало повод говорить о нем как реформаторе. В частности, И.И. Введенский писал по поводу изменений программы обучения: «Новые программы составляют совершенную реформу в нашей науке, совершеннейшее отрицание прежних схоластических приемов…» Однако это вовсе не значило, что Ростовцев являлся реформатором по своим убеждениям и потому был выбран царем в качестве одного из главных разработчиков проекта освобождения крестьян. Как сам Александр, затевая реформу, не знал до конца, чем она должна закончиться, так и Ростовцев на начальном этапе не имел ясного представления об этом предмете. Но он был очень ответственным, дисциплинированным, преданным императору человеком. «Монарх желает, чтобы было сделано то-то и то-то, значит, это надо исполнить. Какие тут еще рассуждения! И когда монарх действительно вручил ведение дела эмансипации крестьян в его руки, он принялся за него с всегда его отличавшею прямотою. Роль Ростовцева в деле освобождения крестьян была для прогрессивного лагеря до такой степени неожиданною, что сложилась даже в объяснение этого легенда о данной Ростовцевым клятве умирающему сыну».

Получился своего рода нонсенс — николаевский военный, верный защитник самодержавия указанием царя попал в число главных деятелей реформы, когда был назначен в состав секретного комитета по подготовке освобождения крестьян. Однако члены комитета в большинстве своем не стремились к действительной отмене крепостного права. В том числе и Ростовцев, предложивший освобождать крестьян на основе их «добровольных соглашений» с помещиками. Но о какой добровольности можно было говорить в таком деле.

Об аморфной позиции Ростовцева в то время (1858 г.) можно судить по его письму к Оболенскому: «Крестьянину возвратить его человеческие права, обеспечить ему, до окончательного решения вопроса, верный кров и верный хлеб и дать ему все пособия сделаться полезным собственником; помещику охранить неприкосновенность прав его собственности; государству упрочить спокойное разрешение этого жизненного для него вопроса — вот в чем моя программа».

Хотя, в сущности, никакой программы здесь нет, а есть только пожелания. Начиная дело освобождения крестьян, и Александр, и Ростовцев, как уже отмечалось, плохо представляли, чем оно должно закончиться, но были убеждены, что земля у помещиков в пользу крестьян изыматься не должна, даже за выкуп. А мысль об этом они считали химерической. Самое большое, что допускали Александр II и Ростовцев, это выкуп крестьянами своих поместий. Ростовцев видел свою задачу в том, «чтобы фактический порядок вещей от преобразования изменился насколько возможно менее. Он не был в состоянии усвоить себе с надлежащей ясностью, что крестьянская свобода есть совершенно новый принцип, вводимый в государственную жизнь…».