Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

всего 14,21 млн [332]. Снижение очень значительное. В то же время «с обобществленным скотом чаще всего плохо обращались. В колхозах за лошадьми, сведенными на общий двор, обычно присматривал временный конюх, мало заинтересованный в своей работе. В результате недостаточного ухода и питания распространялись массовые заболевания: стригущий лишай, чесотка, ящур, сап. Больные особи часто не изолировались от здоровых. Нередко на общем скотном дворе не было места для лошадей, и они оставались в конюшнях у бывших хозяев» [374, с. 74]. То есть, помимо падения количества, ухудшалось и качество животных. Компенсация за счет тракторов и грузовиков была недостаточной. На начало 1930 г. в сельском хозяйстве насчитывалось свыше 66 тыс. тракторов, из которых большая часть была импортной. К 1931 г. их число увеличилось до 72 тыс., а к 1932 г. – до 125 тыс. В переводе на совокупную мощность рост был следующим: 926 тыс., 1 млн, 1,85 млн лошадиных сил соответственно [333]. Механическая тяговая сила, не считая грузовиков, занимала в совхозах и колхозах всего 7,7,14,3 и 19,7 % соответственно. С учетом падежа лошадей это очень незначительное увеличение. Тем более надо учитывать, что лучшее техническое обеспечение было у совхозов, занимавших самую скромную долю в сельскохозяйственном секторе страны, в сравнении с колхозами и единоличниками. Техническое обеспечение колхозов с 1930 по 1931 г. даже упало с 20,1 % механической тяговой силы до 15,9 %. Хуже того, эти цифры не учитывают устаревания техники, поломок и времени, которое трактор находился не в поле за работой, а простаивал, ожидая ремонта. Проблема была достаточно серьезна, чтобы о ней упомянул Сталин на том же XVII съезде: «…наличие громадного парка тракторов и машин обязывает, казалось бы, земельные органы держать эти ценные машины в порядке, вовремя их ремонтировать, использовать их на работе более или менее сносно. Что делается ими в этой области? К сожалению, очень мало. Хранение тракторов а машин неудовлетворительно. Ремонт также неудовлетворителен, ибо до сих пор еще не хотят понять, что основу ремонта составляет текущий и средний ремонт, а не капитальный. Что касается использования тракторов и машин, то неудовлетворительное состояние этого дела до того ясно и общеизвестно, что не нуждается в доказательствах» [345]. Уиткрофт и Дэвис писали, что «трактора нередко заканчивали работать на севе и вспашке всего за несколько дней до начала уборочной, и времени на их ремонт не оставалось. На Северном Кавказе, например, трактора были очень плохие и изношенные, и, когда началась уборка урожая, только 20–40 % из них оказались в порядке» [374, с. 141].

С грузовиками ситуация обстояла еще хуже. Техническая вооруженность МТС по грузовым автомобилям показывает 200 штук в 1930 г., 1 тыс. – в 1931 г., 6 тыс. – в 1932 г. и 13,5 тыс. – в 1933 г. По совхозам: 2,1 тыс., 3,7 тыс., 6,2 тыс. и 10,9 тыс. соответственно [333]. Это совершено ничтожные цифры, которые хорошо показывают нам, что в годы голода сельское хозяйство СССР было совершенно технически обезоружено бездарными действиями социалистического руководства.

4. Репрессии, обобществление и экспроприация за очень короткое время уничтожили сотни тысяч наиболее эффективных крестьянских хозяйств и хозяйственников, вроде кулаков и единоличников, в результате чего деревня осталась без опытных специалистов своего дела, а присылаемые на места «специалисты» были откровенно необразованными.

Сложно представить себе, как экономика может не заметить такого удара. Действительно, даже если учесть масштабы репрессий в отношении «кулаков», речь идет о нескольких миллионах человек, которых просто «вывели» из нормальной экономической деятельности, в которой они занимались производством продуктов питания. К тому же многие единоличники, не желая идти в колхозы, бросали хозяйство и уходили в город в надежде на лучшую жизнь, в то время как совхозы и колхозы даже физически, не говоря уже об их спорной эффективности, не успевали компенсировать выпадение эффективных хозяйств из сельскохозяйственного сектора. У нас есть данные за 1931 г., которые показывают, что единоличные хозяйства даже в условиях мощного давления на них со стороны государства давали больше урожая, чем совхозы и колхозы (табл. 4) [374, с. 92]. И это неудивительно, ведь в колхозах царил бардак, это был очередной эксперимент, по меньшей мере слишком резкий, недобровольный и неподготовленный. Социалисты в Москве и на местах буквально исходили из догмы, что чем больше размер хозяйства – тем выше его эффективность. Погоня за эффектом от масштаба была безумием.

Таблица 4

5. Завышенный, нереалистичный план по хлебозаготовкам привел к давлению на колхозы и единоличников, из-за чего государство забирало буквально последнее, проявляя типичное для социалистов недоверие к крестьянам.

Неадекватная реакция властей на засуху, недоверие сообщениям о голоде, восприятие этих сообщений как попытки отмазаться от выполнения плана по хлебозаготовкам – все это заставляло местные власти продолжать врать, тем самым ухудшая информированность центра о реальных проблемах и замедляя принятие решений о помощи пострадавшим районам. Центр же и слушать ничего не хотел о провалах, требуя только успехов. Оценки урожая постоянно менялись – сначала очень оптимистичные, они становились все хуже по мере приближения к уборочной.

Например, по плану, утвержденному в конце 1930 г., урожай зерновых на 1931 г. должен был составить 98,5 млн т. В январе цифру снизили до 97 млн т. План был совершенно фантастический, «это значительно больше самого крупного дореволюционного урожая, на 13 % больше предполагаемого урожая 1930 г. и на пару миллионов тонн превосходит расчеты на 1931 г. в пятилетием плане, принятом весной 1929 года» [374, с. 81]. В мае 1931 г. нескольких статистиков уволили из Госплана, обвинив во вредительстве, заключавшемся в том, что они выступали против новой системы подсчета зерновых и поддерживали «кулацкую» сеть добровольных корреспондентов. В начале лета оценка урожая была уменьшена до 85,2 млн т. В июле оценка снизилась до 79 млн т. Реальный же урожай в 1931 г. составил не более 70 млн т. Но «коммунисты были уверены: обобществленный сектор с его масштабным хозяйством и отсутствием эксплуатации настолько превосходит частный, что преодолеет любые трудности и недостатки. Они ожидали, что шкала показателей урожайности будет отражать уровень прогрессивности формы хозяйствования: на вершине совхозы, за ними колхозы, обслуживаемые МТС, потом колхозы без МТС и в самом низу единоличники» [374, с. 91].

Подобный самообман больно бил по крестьянам. За невыполнение обязательств перед государством, которое завышало свои требования, колхозы заносились на «черную доску». Попасть туда означало для колхоза коллективный смертный приговор. У такого хозяйства изымали все товары из местных кооперативных магазинов и весь семенной фонд, распределяемый по окрестным колхозам, ему запрещалась торговля, опечатывались склады с зерном, которое было предназначено для потребления. «Если после всего этого колхоз не исправлялся, его распускали и все его имущество (включая скот и инвентарь) конфисковывали. Применялось и еще более суровое наказание: высылка на север целых колхозов с Северного