Колдун и Сыскарь - Алексей Евтушенко

Мужика связывать не стали. И так было понятно, что после удара жертва очухается не скоро, а времени, чтобы оставаться незамеченными, у них, можно сказать, уже не было — это чувствовали оба.

Им, однако, продолжало везти.

Комната за дверью оказалась пуста. В маленькое окошко безголосой раненой птицей бились красноватые сполохи — во дворе пылал то ли большой костёр, то ли маленький пожар. Этого малого света хватило, чтобы разглядеть стол у стены, на котором Сыскарь быстро и радостно нашёл то, что было у него отобрано, пока он валялся в отключке: верный «Грач» в подмышечной кобуре, телефон, часы и перочинный нож. Видимо, предметы эти показались главарю бандитов настолько странными, что он до поры до времени не стал их присваивать сам и другим запретил под страхом отрезать уши в случае чего.

Что ж, нам только лучше, подумал Сыскарь, ощутив в руке привычную грозную тяжесть «Грача». Ну, ребятки, теперь я вам точно не позавидую. Идиоты. Надо было убивать нас сразу.

Они выскользнули из дверей на крыльцо, подобно двум ангелам мщения из высокобюджетного кинобоевика. Три ствола на двоих. Те, что кремневые, больше для испуга, на двадцати шагах уже попасть в кого-либо вельми трудно. Но вот «Грач»… При определённых обстоятельствах это серьёзный аргумент даже в двадцать первом веке. А уж в одна тысяча семьсот двадцать втором году подобный козырь и вовсе бить нечем. Разве что кинуться одновременно со всех сторон, не обращая внимания на убитых и раненых. Или хладнокровно поразить стреляющего в спину. Но для этого нужно обладать не только громадным численным преимуществом, но и храбростью на грани безумия. Потому что бросаться на человека, который из страшного оружия выпускает одну смерть за другой со скоростью воистину невозможной, — это нужно точно разум потерять.

И всё-таки они бросились. Но не сразу.

Сначала Сыскарь и Симай узрели следующую картину. Всю сразу и, тем не менее, в мельчайших подробностях. Так бывает, когда кровь готова закипеть от избытка адреналина, а возбуждённый опасностью мозг получает и обрабатывает любые объёмы информации в прямом смысле слова со скоростью мысли.

Большой костёр, полыхающий посреди двора. Слева от костра — десятка полтора-два мужиков и баб смотрят, как завороженные, на врытый в землю деревянный столб, к которому привязана обнаженная Дарья. Верхушка столба выполнена в виде головы старца с длинной бородой и усами. Так что и не столб это, а вроде как идол. Идол в виде столба, так можно сказать. Совершенно не понятно, откуда он тут взялся, идол этот, думает Сыскарь, ещё вечером его не было. Достали откуда-то из сарая и специально вкопали? Выходит, так.

Рядом с идолом на коленях Харитон со связанными за спиной руками. Одет. В шаге от Дарьи — человек с длинным ножом в руке, босой, в холщовых штанах и обнажённым торсом. Судя по мускулам, играющим под потной (пламя близко, жарко) кожей, не старый. Старается на Дарью не смотреть, но получается у него плохо — взгляд то и дело возвращается к обнажённому женскому телу. Понятно. Будь у Сыскаря и Симая время полюбоваться, они бы тоже не отказались, там есть на что посмотреть. Не дурак князь Василий Лукич, знамо, не дурак. Идол, обнажённая Дарья, Харитон и человек с ножом расположены сразу за костром, напротив крыльца. Небольшая толпа мужиков и баб, как уже было сказано, слева. А по правую руку — некто длинноволосый (распущенные прямые волосы достают, кажется, чуть ли не до задницы) в долгополом старинном кафтане стоит, воздевши руки и задравши голову к ночному небу. За его спиной полукругом — семеро. Шесть мужчин и одна женщина, в которой Сыскарь тут же узнаёт толстую и малоопрятную Устинью. А вот и Фрол рядышком с ней. Стоит смирно, только рыжая бородёнка топорщится. Муж и жена — одна сатана, так сказать. И впрямь, будь они одним ангелом, всё повернулось бы иначе.

Ни у Фрола, ни у жены его оружия не видно. Остальные пятеро вооружены. Кто чем. У одного на боку сабля, у другого пистоль, третий держит на плече серьёзную штуку, при виде которой у Сыскаря в голове всплывает полузабытое слово «бердыш». Что у остальных, разглядеть не удаётся, потому как долговолосый что-то громко выкрикивает в небо на языке, который Сыскарь условно определяет про себя, как древнеславянский и разбирает из всей тирады лишь несколько слов: «Велес», «кровь», «смерть», «дева» и «прими».

Сопоставив увиденное и услышанное, нетрудно сделать вывод: сейчас тут будут кого-то убивать. То есть понятно, что убивать будут сначала Дарью — зря, что ли, она к идолу привязана, да ещё и в обнажённом виде? Принесут, так сказать, в жертву. Ну а там, глядишь, и до Харитона очередь дойдёт. Следом же, судя по всему, должны идти они — Андрей Сыскарёв и Симайонс Удача. Ну чистое кино, если разобраться. А вот хренушки вам, дорогие предки, не будет кина. Лектричество кончилось и киномеханик забухал.

— Всем стоять! — надрывая глотку, орёт Сыскарь. — Полиция Москвы! Оружие на землю!!

И для острастки стреляет в воздух.

Однако острастки не получается. Их замечают. К ним как по команде поворачиваются головы всех присутствующих.

— Бей, — говорит длинноволосый. Именно говорит, не кричит. Но от этого «бей» у Сыскаря, словно мутится на половину мгновения в голове и следующее, что он видит — рука с длинным ножом, отведённая для удара и глаза Дарьи, полные отражённого пламени костра пополам с ужасом.

Он стреляет дважды, не думая, навскидку, зная лишь одно — право на промах осталось где-то в другой жизни. И твёрдо помнит, что заряжал новую полную обойму. Значит, осталось пятнадцать выстрелов.

Первая же пуля попадает в голую мускулистую грудь, и человек роняет нож, шатаясь, делает шаг назад, и тут же вторая бросает его на землю. Всё, это уже не боец.

Рядом стреляет Симай. С двух рук, по-македонски. Правая мажет, левая попадает. Точно в голову толстой неопрятной Устинье. Все, кто рядом, — в крови и мозгах.

— Убили!!! — истошно визжит Фрол и бросается к крыльцу, выхватив нож из-за голенища. Значит, был не совсем безоружный. Ну, извини.

Бах!

Дёргается «Грач», улетает гильза, падает, будто споткнувшись на бегу, Флор.

«Четырнадцать», — считает про себя Сыскарь, видит чью-то вскинутую руку с пистолетом и снова жмёт на спусковой крючок. Хорошо, что кремневый выстреливает не сразу. Пока вспыхивает порох на полке, поджигает основной заряд, и расширяющиеся газы выталкивают из ствола свинцовый кругляш, бронебойная пуля со стальным термоупрочненным сердечником, массой пять и четыре десятых грамма со скоростью четыреста пятьдесят метров в секунду опережает свою древнюю предшественницу на целую вечность длиной в полсекунды, разворачивает к чёртовой матери руку, держащую кремниевый пистолет, и затем пробивает шею. Кровь фонтаном, хрип, тело шлёпается на землю и в агонии скребёт ногами.