К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Какая только борьба не велась в начале 30-х гг. в науке! В экономике – против «контрреволюционной рубинщины». В методике биологии – против «райковщины». В литературоведении – против «воронщины» и «переверзевщины». В педагогике – против «теории отмирания школы». И во всех этих «битвах» на разных идеологических фронтах незначительные или естественные во всякой науке неточности или ошибки, а то и совершенно правильные положения возводились немедленно в ранг «извращений марксизма-ленинизма», подлежащих немедленному искоренению. А это означало по тем временам если не арест, то исключение из партии и изгнание с работы. В малейших неточностях формулировок пытались найти «вражеские влияния», под видом революционной бдительности культивировались сектантская ограниченность, нетерпимость и грубость. Вот, например, какой разумный совет давался в одной из стенных газет Института журналистики: «Коллеги газетчики, читатель умоляет вас не наставлять его, не поучать, не призывать, не понукать, а толково и ясно рассказать ему, изложить, объяснить – что, где и как. Поучения и призывы из этого вытекают сами». А вот что говорилось по поводу этого совета в специальной резолюции собрания Института журналистики: «Это – вреднейшие буржуазные теории, отрицающие организаторскую роль большевистской печати, и они должны быть окончательно разгромлены».

Именно в 1930 – 1933 гг. началась стремительная карьера Т. Д. Лысенко и некоторых других менее известных авантюристов от науки.

Велась идеологическая борьба также в литературе и искусстве. Сталин назвал превосходную пьесу М. Булгакова «Бег» антисоветским явлением, попыткой «оправдать или полуоправдать белогвардейское дело» [289] , а Московский камерный театр, основанный выдающимся советским режиссером А. Я. Таировым, – буржуазным Камерным театром. Грубые и оскорбительные отзывы Сталин позволил себе и в адрес такого, казалось бы, тесно связанного с партией и всей историей Октябрьской революции и Гражданской войны поэта, как Демьян Бедный. Конечно, стихи и поэмы Д. Бедного можно было критиковать с разных точек зрения. Однако в условиях 1930 – 1931 гг. назвать Д. Бедного, не без оснований считавшегося зачинателем пролетарской поэзии, вступившего еще в 1912 г. в большевистскую партию, «перетрусившим интеллигентом», который плохо знает большевиков [290] , было достаточно, чтобы перед Д. Бедным закрылись двери большинства редакций и издательств.

«На днях я перелистал, – писал в 1966 г. писатель В. А. Каверин, – трехлетний комплект журнала “На литературном посту” (1928 – 1930). В наше время – это изысканное по остроте и изумляющее чтение. Все дышит угрозой. Литература срезается, как по дуге, внутри которой утверждается и превозносится другая, мнимая рапповская литература. Одни заняты лепкой врагов, другие – сглаживанием друзей. Но вчерашний друг мгновенно превращается в смертельного врага, если он преступает волшебную дугу, границы которой по временам стираются и снова нарезаются с новыми доказательствами ее непреложности. Журнал прошит ненавистью. Другая незримо сцепляющая сила – зависть, особенно страшная потому, что в ней не признаются, ее, напротив, с горячностью осуждают… Читая “На литературном посту”, я спрашивал себя: откуда взялась эта подозрительность, эта горячность? Чем была воодушевлена эта опасная игра с нашей литературой, у которой новизна была в крови, которая была психологически связана с революцией и развивалась верно и быстро? От возможности захвата власти, от головокружительного соблазна, о котором, впрочем, говорится на страницах журнала с деловой последовательностью, что теперь кажется немного смешным» [291] .

В. А. Каверин пишет о периоде 1928 – 1930 гг. Но обстановка в литературе продолжала накаляться и в 1931 – 1932 гг. вплоть до неожиданного для многих решения ЦК ВКП(б) о роспуске РАППа и создании единого Союза советских писателей. Но эта вспышка либерализма и надежд, духом которых был пронизан, пожалуй, и Первый съезд советских писателей, продолжалась недолго и сменилась еще худшими временами, о которых речь впереди.

О ПОЛИТИКЕ СТАЛИНА В МЕЖДУНАРОДНОМ РАБОЧЕМ ДВИЖЕНИИ В НАЧАЛЕ 30-х гг.

Ужесточение режима во внутренней политике Советского государства с неизбежностью вело к ужесточению политики в Коминтерне и к усилению борьбы с «правым» и «левым» уклонами в отдельных коммунистических партиях. При этом нередко копировались формы и лозунги борьбы, применявшиеся ВКП(б), хотя они мало соответствовали положению в зарубежных коммунистических партиях, а также политической ситуации в тех странах, где эти коммунистические партии действовали. Каждая коммунистическая партия должна была автоматически одобрять все, что происходило в СССР и ВКП(б). В жесткой организационной структуре Коминтерна они были лишены политической самостоятельности и превращены в полуавтономные секции мировой коммунистической организации. Такое положение приводило нередко к исключению из зарубежных коммунистических партий многих ценных и перспективных политических деятелей и мешало компартиям превратиться в действительно массовые политические организации. В 1928 г. во всех коммунистических партиях мира (кроме СССР) насчитывалось всего около 400 тыс. членов. В этом же году социал-демократические партии имели в своих рядах около 6,5 млн человек [292] .

В начале 30-х гг. были проведены первые аресты среди западных коммунистов, работавших в СССР. Так, например, был арестован известный французский революционер-коммунист Виктор Серж, который активно поддерживал в свое время «левую» оппозицию. Несколько лет В. Серж провел в тюрьме и ссылке, но был освобожден в связи с кампанией протеста, проводившейся в западных странах. Позднее, еще при жизни Сталина, он опубликовал в Париже свои воспоминания – ценный источник для понимания событий в СССР и Западной Европе в 20 – 30-е гг. Тяжелый удар обрушился на небольшую коммунистическую партию Западной Украины: ее руководителей М. Т. Звягковского и Г. В. Иваненко клеветнически обвинили в предательстве и арестовали [293] . В 1933 г. такой же тяжелый удар был нанесен и по руководству компартии Западной Белоруссии. Бывшие депутаты польского сейма П. П. Волошин, Ф. И. Волынец, Н. Е. Гаврилюк и другие коммунисты, приговоренные в буржуазной Польше к многолетнему тюремному заключению, но впоследствии обмененные Советским правительством и нашедшие в СССР политическое убежище, были ложно обвинены в антисоветской и контрреволюционной деятельности и арестованы. Вместе с ними были арестованы и многие руководители КПЗБ: Я. Бобрович, А. Г. Капуцкий, П. А. Клинцевич, Л. И. Родзевич и другие [294] . Экономический и финансовый кризис 1929 – 1933 гг., глубоко потрясший всю капиталистическую систему, вызвал глубокие политические и социальные изменения. Они были различны в США и Западной Европе. В США кризис привел к победе Ф. Рузвельта и его «нового курса», означавшего существенные перемены в функционировании капиталистической системы при сохранении всех основных институтов буржуазной демократии. Хотя Рузвельт заботился в первую очередь об укреплении посредством реформ капиталистической системы, некоторые из этих реформ – расширение государственного регулирования в промышленности и сельском хозяйстве, законы о социальном страховании и помощи безработным, расширение возможностей и прав профсоюзов, закон о «справедливом» найме рабочей силы и др. – позволяют думать о некотором влиянии на политику «нового курса» социального законодательства, осуществленного в СССР.

Иные последствия имел экономический кризис в странах Западной Европы. Резкое ухудшение материального положения трудящихся и мелкой буржуазии привели к некоторому усилению «левых» революционных партий и групп. Однако еще более усилились «правые» националистические и массовые движения – их уже тогда стали объединять понятием «фашизм». Являясь наиболее реакционным движением, фашизм, используя методы социальной демагогии и эксплуатируя националистические предрассудки, стремился привлечь на свою сторону всех недовольных, создать себе массовую опору, а затем изолировать и разгромить наиболее организованную и сознательную часть рабочего класса. Фашизм направлял свой удар не только против коммунистов, но в такой же мере против социал-демократов, против профсоюзов и других прогрессивных рабочих организаций. Он выступал против различных форм буржуазной демократии, добиваясь установления однопартийной тоталитарной системы. Еще в 20-е гг. фашизм победил в Италии. В начале 30-х гг. смертельная опасность победы еще более агрессивной фашистской диктатуры возникла в Германии, наиболее крупной и экономически развитой стране Западной Европы.

Среди факторов, которые помогли победе фашизма в Германии, немалую роль играли и те, что были связаны с политикой СССР. В этой связи советская историческая наука подчеркивает обычно страх западной буржуазии перед социализмом вообще и большевизмом, в частности. Гитлеровцы умело использовали эти опасения, чтобы обеспечить себе поддержку со стороны некоторых влиятельных групп германского капитала и попустительство со стороны влиятельных кругов Англии и Франции. Но они умело использовали и другой фактор – разочарование трудящихся и мелкой буржуазии Западной Европы в социалистической России, которая переживала не только экономические трудности, но и конвульсии массовых репрессий. Совершенно очевидно, что волна насилия в советской деревне в конце 20-х – начале 30-х гг., ликвидация нэпа и нэпманов, массовая конфискация мелких предприятий, «золотая кампания», террор против технической и гуманитарной интеллигенции, преследование церкви, отдельные репрессии против западных специалистов – все эти эксцессы и перегибы помогали западной пропаганде в ее стремлении ослабить революционное движение в своих странах. Почему невиданный кризис капитализма 1929 – 1933 гг. лишь очень незначительно усилил на Западе коммунистическое движение, не породив здесь революционных ситуаций? Почему значительные массы мелкой буржуазии, крестьянства, даже рабочего класса повернули в годы кризиса не влево, а вправо, став в ряде стран массовой опорой для фашистского движения? Вряд ли можно сомневаться, что этому в немалой степени способствовали вести, которые шли тогда из Советского Союза.