Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

Молодой Квинт, дабы оправдать высокое доверие своего патрона, начал свою деятельность с глупостей: запретил все, что разрешал делать Соссию Антоний, и насаждать то, что запрещал Антоний. Так, он запретил бои гладиаторов. Гладиаторы, видевшие в своем ремесле единственную возможность быстро разбогатеть и получить вожделенную свободу, взбунтовались. Их поддержали сирийцы, для кого гладиаторские бои были любимым времяпрепровождением. Перепугавшийся Квинт отменил свое прежнее решение и разрешил продолжить игры, но с условием: гладиаторы будут биться тупым оружием и ни в коем случае не доводить дело до кровавой развязки. Теперь к взбунтовавшимся гладиаторам и сирийцам присоединились римские солдаты. «Гладиаторские бои без крови, – говорили они, – это все равно, что близость с женщиной без возможности овладеть ею». Бунт вылился в восстание, грозившее перекинуться в Галилею, где также было немало любителей кровавых зрелищ. Квинт запросил военной помощи у Ирода для подавления восстания в зародыше, пока оно не приняло организованного характера. Ирод откликнулся на просьбу Квинта, снарядив ему в помощь легион под командованием Костобара. Прежде, чем легион выступил в поход, Ирод строго-настрого наказал Костобару ни под каким видом не вступать в сражение с римскими солдатами и по возможности щадить сирийцев. Гигант, на котором с трудом сходились доспехи, по-детски похлопал глазами:

– С кем же мне в таком случае воевать?

– С гладиаторами.

Костобар так и не понял Ирода, но ослушаться приказа не посмел. Смутно представляя себе, каким образом ему удастся отделить гладиаторов от остальной массы восставших и подавить их, он отправился со своим легионом в Сирию.

На этом испытания, выпавшие на долю Ирода, не закончились. Его ожидало куда как большее потрясение, получившее далеко идущие последствие. И потрясение это подстерегло царя не за пределами Иудеи, а в его собственной семье. Случилось же вот что.

Спустя год после назначения Аристовула первосвященником Александра решила пышно отметить его восемнадцатилетие. Для этого она пригласила Ирода со всем его двором в Иерихон, где у нее был собственный дом, окруженный тенистым парком и живописными прудами. Был жаркий летний день. Солнце палила нещадно. Александра распорядилась накрыть столы в тени деревьев. Пока старшие пировали, молодые решили искупаться. Аристовул тоже полез в пруд. Здесь молодежь стала резвиться, окуная друг друга с головой в воду. Аристовул, несмотря на свою молодость, физически был сильнее каждого из купающихся в отдельности. На него-то и навалилась скопом молодежь. Аристовул, смеясь, отбивался от них, а одного чуть было не утопил. Тогда тот разозлился на Аристовула и подговорил товарищей проучить первосвященника, поступив с ним так же, как тот с ним. Сознательно это было сделано или произошла роковая случайность, но молодые люди продержали Аристовула под водой дольше, чем у того хватило воздуха в легких. Когда Аристовула вытащили из воды, он был мертв. Поднялся страшный шум. Попытки оживить первосвященника с помощью искусственного дыхания и массажа сердца закончились тем, что юноше сломали ребра, осколки которых вонзились в сердце. Теперь Аристовула уже ничто не могло вернуть к жизни. Юношу вытащили на берег и послали сообщить о случившемся несчастье Александре.

Горе матери было неподдельным. Она сразу же обвинила в убийстве сына своего зятя. Ирод и сам был в отчаянии от произошедшего и в первые минуты не стал даже оправдываться перед тещей. Впоследствии это обернулось против него, поскольку все, включая его жену Мариамну, решили, что виновником внезапной смерти Аристовула стал именно он, якобы усмотревший в своем шурине, ставшим всеобщим любимцем, опасного соперника на царский престол [245].

Ирод глубоко скорбел по поводу внезапной кончины шурина, с которым связывал надежду на осуществление многих из своих задуманных преобразований. Смерть Аристовула, казалось ему, разом перечеркнула все. Иродом овладела апатия и он стал даже подумывать о смерти. Единственное, что его еще удерживало на земле, это Мариамна, из-за гибели брата раньше времени освободившаяся от бремени и родившая дочь. На кого он оставит жену и детей и что станется с ними со всеми? Чтобы не дать себе окончательно пасть духом, Ирод вплотную занялся организацией похорон шурина. Обычно помогавшая ему во всем Саломия на этот раз оказалась в стороне – сестра, как и Мариамна, тоже родила дочь. Ироду одному пришлось заниматься всеми вопросами, связанными с похоронами. Он решил проводить шурина в последний путь не как первосвященника, а как солдата, мужественно оборонявшего в Масаде семью Ирода. Одежды первосвященника, пошитые специально для Аристовула, были переданы возвращенному на прежнюю должность Ананилу, а мертвый Аристовул облачен в доспехи. Не удовлетворившись этим, он приказал положить в гроб с телом юноши множество драгоценностей, да и самый гроб, сделанный из ливанского кедра, искусно украсить работами лучших ювелиров Иудеи. Лишь после этого гроб, обильно окуренный Ананилом бальзамом, был выставлен в Храме для прощания народа со своим воином, пробывшим в звании первосвященника всего один год.

Александра была убеждена, что гибель ее сына целиком и полностью лежит на совести Ирода и что следующей его жертвой станет она. Не надеясь больше на Клеопатру, которая – это не прошло мимо ее внимания – была влюблена в Ирода, она написала письмо Антонию, обвинив зятя во всех смертных грехах. «Несправедливо, – писала она, – что человек, получивший из твоих рук царскую власть без малейших на то оснований, использует эту власть для совершения преступлений против тех, кому эта власть принадлежит по самому своему рождению. Особая гнусность преступления Ирода состоит в том, – продолжала Александра, – что со смертью моего мальчика, не успевшего жениться и оставить после себя наследника, оборвался род Хасмонеев-Маккавеев, и за то я прошу тебя, великий Марк Антоний, покарать Ирода со всей строгостью во имя торжества справедливости».

Антоний не заставил Александру долго ждать с ответом. В Иерусалим прибыл с отрядом кавалеристов уже успевший осточертеть Ироду Афенион, который доставил два письма: одно от Клеопатры на имя Александры с выражением соболезнования по поводу постигшего ее горя, второе от Антония, адресованное Ироду. Антоний потребовал, чтобы тот незамедлительно явился в Александрию и лично отчитался во всех деталях гибели Аристовула. «Если окажется, – писал он, – что смерть первосвященника не роковая случайность, а преднамеренное убийство, совершенное по твоему приказу, то приготовься к суровому наказанию».

– Я арестован? – спросил Ирод евнуха.

– Пока нет, – ответил тот.

– Сколько времени мне дается на сборы?

– Ровно столько, сколько требуется моим людям для отдыха. Выезжаем завтра с восходом солнца.

Не зная за собой никакой вины за случившееся, Ирод отправился попрощаться с Мариамной. Та, однако, отказалась принять его. Тогда Ирод пошел к Иосифу, которого застал у Саломии. Еще на подступах к ее покоям Ирод услышал голос сестры: «Если бы не мой брат, я бы никогда не согласилась стать твоей женой. Теперь, когда я родила тебе дочь, не смей больше показываться мне на глаза, урод! Я тебя ненавижу!»

Ирод без стука распахнул дверь и, войдя в покои Саломии, попросил ее удалиться.

– Мне необходимо поговорить с твоим мужем, – сказал он.

– Он мне больше не муж! – выкрикнула Саломия.

– Оставь нас одних, – повторил Ирод.

Саломия, подхватив на руки дочь, выбежала из спальни.

Иосиф виновато смотрел на Ирода.

– Пустое, – сказал Ирод. – Не обращай на нее внимания. Мы, наследники Антипатра, все такие: сгоряча можем наговорить массу обидных слов, но быстро отходим. Главное, что ты любишь Саломию, а все остальное не имеет значения. – Помешкав, добавил: – Твоя, как, впрочем, и моя беда состоит в том, что ты любишь мою сестру так же пылко, как я люблю Мариамну.

Наступила долгая пауза, во время которой Ирод рассеянно оглядывал спальню Саломии, в которой никогда прежде не был. «Удивительно, – подумал он, – как много могут рассказать о человеке вещи, которые его окружают».

– Зачем я сюда пришел? – спросил Ирод, продолжая рассматривать комнату сестры, обставленную с той роскошью, которая призвана поразить воображение прежде всего посторонних, которым открыт сюда доступ. «У нее явно есть кто-то, кого она тайно принимает, – подумал он. – И этот кто-то не ее муж. В таком случае, кто?» Мысль, внезапно пришедшая на ум и столь же внезапно улетучившаяся, вернула Ирода к действительности. – Вспомнил, – сказал он, усаживаясь на постель сестры. – Я хочу попросить тебя об одной услуге.