Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

— Да, сэр. Он в кабинете. Сюда, сэр. — Нервный помощник проводил Милоша ко второй большой двери и постучал. — Конгрессмен…

— Пусть он войдет! — пророкотал низкий голос из комнаты. — А ты останься там и отвечай на все звонки. Мне плевать, даже если это будет спикер или президент. Меня нет ни для кого!

— Входите, — открывая дверь, сказал помощник.

Варака подмывало сказать обеспокоенному юноше, что он из КГБ, но затем он решил пощадить его нервную систему и молча вошел в большую комнату. Здесь было очень много фотографий — на письменном столе, стенах и столах; все они в той или иной мере свидетельствовали об авторитетности, патриотизме и огромных возможностях Партриджа. Сам конгрессмен стоял у занавешенного окна. Он был не такой уж представительный, как на фотографиях: небольшого роста, толстоват, с надменным неприветливым лицом и редкими крашеными волосами.

— Не знаю, что вы продаете, мистер Блондин, — сказал конгрессмен, напоминавший сейчас нахохлившегося перед дракой голубя, — но если это то, что я думаю, я спущу вас вниз так быстро, что вы пожалеете, что у вас нет парашюта.

— Я не продаю, а отдаю. И практически даром, хотя это нечто довольно ценное.

— Чушь собачья! Вы наверняка хотите получить прикрытие, заручиться моей поддержкой, но ни черта вы от меня не получите!

— Мои клиенты к этому не стремятся, и я, естественно, тоже.

— Чушь! Во время телефонного разговора вы упоминали о наркотиках, и я должен был к этому прислушаться. Поэтому я навел справки и выяснил то, что хотел. Так вот, мы чисты, чисты, как алабамский ручей! А сейчас мне хотелось бы выяснить, кто вас прислал, какой подлец и из какого воровского притона пытается запугать меня таким дерьмом?

— Не уверен, что вы захотите, чтобы это «дерьмо» стало достоянием общественности. Информация для вас губительная.

— Информация? Пустые слова! Инсинуации! Слухи, сплетни!

— Никаких слухов и никаких сплетен. Лишь фотографии. — Милош Варак, человек из Инвер Брасса, сунул руку в нагрудный карман своего пиджака и бросил на письменный стол белый конверт.

— Что? — Партридж подскочил к конверту; усевшись, он надорвал его и, доставая одну за другой фотографии, начал рассматривать их под настольной лампой с зеленым абажуром. Глаза его расширились, лицо побледнело, а затем побагровело от ярости. То, что он увидел, ошеломило его. На фотографиях были молодые люди: парочками, по трое, по четверо, полуобнаженные или полностью голые, они курили травку. На столах был рассыпан белый порошок. Попадались и нечеткие фотографии, на которых были сняты шприцы, таблетки и бутылки с пивом и виски, и очень качественные снимки нескольких парочек, занимавшихся любовью.

— В наши дни фотоаппараты бывают всевозможных размеров, — сказал Варак. — При помощи микротехнологии можно изготовить их такими же крошечными, как пуговицы на пиджаке или рубашке.

— О Боже милостивый! — с болью в голосе крикнул Партридж. — Это же мой дом в Арлингтоне! А это…

— Дом конгрессмена Бухбиндера, расположенный в Силвер Спрингс, а также дома еще троих членов вашего комитета. Из-за своей работы вы очень много времени проводите за пределами Вашингтона.

— Кто сделал эти снимки? — еле слышно спросил Партридж.

— Я не могу ответить на ваш вопрос, но готов поклясться, что этот человек находится за тысячи миль отсюда, у него нет негативов и совершенно исключена возможность его возвращения в эту страну. Могу лишь сказать, что это студент университета, занимающийся политобразованием. И приезжал он сюда по обмену.

— Мы так преуспели в своем деле, а сейчас все летит в тартарары из-за проклятой утечки…

— Почему, конгрессмен? — почти ласково спросил Варак. — Эти молодые люди не состоят в комитете. Они не ваши поверенные, не ваши бухгалтеры и даже не заместители. Это дети, которые совершили ужасные ошибки, испытав на себе тлетворное влияние самой могущественной столицы в мире. Избавьтесь от них; скажите им, что их жизнь и карьера будут разрушены, если они не примут помощь и не исправятся, но не разгоняйте свой комитет.

— Нам уже никто никогда не поверит, — едва слышно промолвил Партридж, вперив свой взгляд вперед, как будто разговаривал со стеной. — Мы такие же нравственно испорченные, как и те, кого ищем. Мы лицемеры.

— Никому и не надо знать…

— Проклятье! — вдруг взорвался конгрессмен из Алабамы и нажал кнопку вызова. — Сейчас же сюда! — рявкнул он. Когда Партридж поднялся из-за стола, молодой помощник как раз вошел в дверь. — Ты сопливый сукин сын! Я же просил тебя рассказать правду! Ты солгал!

— Нет, не солгал, — крикнул в ответ юноша, глаза которого за стеклами очков увлажнились. — Ты спросил меня, что происходит, а я сказал тебе — ничего, ничего не происходит. Три-четыре недели назад пару наших людей понизили в должности, и это всех нас напугало. Ладно, мы были глупыми, бестолковыми, и мы все с этим согласны. Но мы никому не причинили вреда, только себе! Мы бросили службу и всякое такое, но тебе и твоим отчаянным парням нет до этого дела. Твой гнусный штат использует нас восемьдесят часов в неделю, затем называет глупыми детками и накачивается нашими наркотиками, которыми мы их снабжали, пока не оказались перед камерами. Чего ты никогда не замечал, так это того, что здесь заново набранный детский сад. Все ушли, а ты даже и не заметил! Остался один я, потому что не мог уйти.

— Я увольняю тебя сейчас.

— Воля ваша, император Джонс!

— Кто?

— Намек дойдет до тебя, но будет поздно! — Юноша распахнул дверь настежь и громко захлопнул ее за собой.

— Кто это был? — спросил Варак.

— Эрвин Партридж-младший, — спокойно ответил конгрессмен и уселся, все еще не отводя глаз от двери. — Он студент третьего курса юридического факультета в Виргинии. Все они были студентами юрфака. Да, мы эксплуатировали их в хвост и в гриву за плевок и спасибо. Но мы и дали им немало. Увы, они не оправдали доверие, которое мы им оказали.

— И что же вы им дали?

— Опыт, который они бы не приобрели в любом другом месте: ни в суде, ни в книгах по правовым вопросам. Все это они могли получить лишь здесь. Мой сын изучил до мельчайших подробностей юридические основы, и он это знает. Он солгал мне, не предупредил о том, что может погубить нас… Я никогда не поверю ему снова.

— Сожалею.

— Это не ваша проблема, — огрызнулся Партридж сиплым голосом. — Ладно, дрянной мальчишка, жизнь тебя еще потрепает… — Он махнул рукой и спросил: — Скажите, что требуется от меня, чтобы не разогнали мой комитет? Вы сказали, что вам ничего не надо покрыть, но я полагаю, существует много способов не говорить