Обязалово - В Бирюк

Подарочек чуть дополнен кое-какими посторонними побрякушками. Просто для увеличения стоимости. И - вариантности: не в одном месте взято.

-- Эгкрх... Эта... чего?

-- Ваня... эта... вот...

Акиму я просто палец показал. Не тот, про который вы подумали, а указательный. В смысле - тш-ш-ш, потом. А вот "будда"...

Оружничий занимается княжеским оружием. Такое оружие обильно украшают. Приходиться понимать и в ювелирке. То, что это игрушки княжеского уровня - он уже понял. То, что они украдены, скажем приличнее - взяты, отсюда, из смоленской сокровищницы - либо уже понятно, либо поймёт очень быстро.

Тут все вещи уникальные, штамповок нет. А украшения вообще - эксклюзив, настоянный на уникальности.

-- Это? Да вроде какие-то цацки бабские. Я зимой к Чернигову ходил. По делам торговым. Под поганых попали. Еле отбились. Назад шли - беженцев целый обоз собрался. Голодные, битые... Иные и помёрли дорогой. Ну, в пути-то... у кого вдова или, там дети большие... а которые одни - их майно мне ссыпали не глядя... там-то не до того было. Только пришли - ледоход. Еле успели доволочься. После - половодье, у нас в вотчине чуть весь целиком под воду не ушла. Чуть вытащить успели. Потом, значиться, сев. Новосёлы ж, росчистни давай... Вот, только уж как сюда идти - руки-то дошли глянуть. Я сразу и понял: такую красу - только княгине. Только нашей, только светлой... Хотя может и княжнам сгодиться. Как думаете, а, мужи добрые?

"Будда" махнул рукой. Типа: дай сюда. Подержал на коленях платочек, пересыпая в нём украшения. Не глядя протянул руку за мешочком. Всё это время его, несколько... бурятское (?) лицо выражало... отсутствие всякого выражения.

-- Гостей - в гостевую избу. Отдельно. Квасу, заедок. Ни на шаг. Глаз не спускать.

С тяжким вздохом слез со скамейки и, переваливаясь, широким, поперёк себя шире телом, потёк к выходу. Аким, в крайнем недоумении протянул, было, руку вдогонку. Но перед ним уже заплясал прислужник:

-- Вот и хорошо! Вот и славненько! А пойдёмте-ка, гости дорогие, во трапезную, а попробуйте нашего кваску княжеского. Уж его-то у нас не просто так делают. Уж такие секреты есть! Тута вощина особая, тута мёд липовый...

Прислужник вился вокруг роем мух. Оказывался одновременно со всех сторон, подталкивал, тянул, направлял и выпроваживал. При этом - ни одного жёстко фиксируемого прикосновения. Ошалевший Аким как загипнотизированный двинулся следом. Мы с Яковом - тоже.

Довольно большое строение возле ворот оказалось гостевой избой. В которой нам досталась отдельная горница. Прислужник на минуточку выскочил, и Аким, наконец, обрёл голос. Вполне командирский, но с несколько истерическими интонациями:

-- Ванька! Ты... Идолище Поганое! Ты что ему сунул? Ты где это взял?! Ты почему мне не сказал? Ты...

-- Я - это я, а ты это - ты. Твою в бога гроба душу мать не ругавшись! Лаять меня - не смей! Получишь гривну - тогда... поглядим. "Умножающий познания - умножает печали" - не слыхал? Тебе своих печалей мало?! Перестань мне палки вставлять. В мозги. Цель у нас одна - твоё боярство. Не мешай.

Аким, разогнавшийся гневаться на меня, притормозил. И, по обычаю своему, растерянно уставился на Якова. Тот, разглядывавший содержимое какого-то кувшина, уныло вздохнул и, не поднимая глаз, всё объяснил. Одним, уже обычным словом:

-- Ловок.

Аким ещё пытался, судорожно сглатывая, проглотить эту, внезапно вновь открывшуюся ему истину, как в двери уже набежали прислужники с прислужницами, накрыли стол скатертью, отобрали у Якова прежний кувшин, вручив в замен новый, понаставили тарелок, пощебетали, поворковали, обмахнули пыль... и рассосались.

В дверном проёме появился миловидный юноша в скромном, но дорогом кафтане. Сдержано, чётко фиксируя каждое движение, от чего даже и неглубокий поклон приобрёл вид весьма уважительного, он негромко, но весьма внятно, так, что всякий щебет в помещении мгновенно затих, провозгласил:

-- Господин пресветлый князь Роман Ростиславович желает видеть вас в своих покоях. Проследуем же.

Внимательно оглядев нас, убедившись, что слова его услышаны и поняты, юноша возложил на главу свою - шапку и ровным, почти плывущим шагом удалился из горницы.

Мы - захлопнули рты и кинулись за ним.

Бл-и-ин! Хочу! Хочу такую игрушку! Среди массы скособоченных, пересколиозненных, сутулых, хромающих, шаркающих, косолапящих, топочущих...

Он идёт впереди, но такое ощущение, что не поворачивается к нам спиной - невежливо. Спинка прямая, но впечатления гордости, гордыни, вызова - нет. Шаг не суетливый и неширокий. А мы за ним чуть не в припрыжку. Вот школа! Выучка, профессионализм! Этому с младенчества учить надо. Учить как ходить, дышать, смотреть... Мне б такого хоть одного! Я бы своих... сирот да найдёнышей, "паучков", да беженцев, да голядей... на него глядючи да такую речь слушавши...

Первый и единственный друг Янки при дворе короля Артура - Кларенс. Глава придворных пажей. Очень хорошо понимаю американца.

На входе ещё в одно здание у нас с Акимом отобрали видимое железо - даже мой Перемогов засапожник. Якову вообще место на лестнице указали. И пустили в горницу.

Грешен я, господи, зря "Святую Русь" страной идиотов ругал - мебель здесь есть.

Посреди горницы стоял стол. У стола - лавка. На лавке - князь. На столе - скатёрка из столь памятной мне прошлогодней камки (радует - прижилось!), на скатёрке - платочек, на платочке - золотишко. Вокруг стола - четыре-пять мужчин и пара женщин. Стоят. И наш "будда" по имени Гаврила - в их числе.

Князь - Роман Ростиславович, прозвище - Благочестник. Старший сын Великого Князя Киевского, светлый князь Смоленский. На лице - маска православного благочестия и княжеской милостивости, едва прикрывающая крайнее раздражение.

Аким как в двери вошёл - сразу на колени. И меня потянул. Как Юлька-лекарка, когда в Киеве нас первый раз к Степаниде свет Слудовне пустили.

Вру - не так. На одно колено. На два становятся женщины, дети и рабы.

Так будут становиться перед московскими князьями и царями все. Но после татаро-монгол. А пока на "Святой Руси" более действуют европейские ритуалы. Понял, исправился быстренько.

Аким, отдав поклон, понёс подходящий к случаю ритуальный текст:

-- Господин пресветлый князь Роман свет Ростиславович, дозволь мне, скромному слуге твоему Акиму, по прозвищу Рябина, озаботится здоровьем твоим. Ибо, сам я и с домочадцами, кажный светлый день возношу истовые молитвы господу нашему всемилостивейшему о продлении лет твоих и о даровании здоровия крепкого и во всяких делах успешности...

Да что ж он врёт-то так? Ни разу не слыхал молитв во здравие князю. Это в церквах читают, а не в домах. Трясёт Акима. "Пресветлый князь" - "большой прогиб", хватило бы и просто "светлого". И господа нашего достаточно было просто вспомянуть, а не "всемилостивейшего". А вот и ради чего вся эта белибердень: