Обязалово - В Бирюк

И, гордо задрав голову, придерживая двумя пальчиками подол длинного платья, а в другой руке - белоснежный вышитый платочек, оне-с изволили удалиться. Даже взглянуть... бегают тут всякие... букашки-мурашки.

А вот прислужницы её обозрели меня внимательно, пошушукались и похихикали. Что и привело меня в чувство. Как раз, чтобы услышать:

-- Скарбник, забирай к себе, да выкупи у них.

-- Княже! Пребывая в глубоком восхищении и нижайшем почтении, дозволь преподнести тебе в абсолютно безвозмездный дар сии, столь порадовавшие сердце твоей высокородной сестрицы, предметы женского обихода. Ибо милость твоя сама по себе наполняют сердца наши с батюшкой неизъяснимой радостью и благорастворением паче металлов презренных и камней драгоценных.

Какой бред я несу! Хотя здесь это общепринято. Нормальный в дурдоме - псих.

Роман пожевал губами. Всё накопившееся за время бесед с женой и сестрой раздражение выплеснулось одним словом:

-- Идите.

Я судорожно подскочил к столу, собрал, начавшие вдруг раскатываться по столу цацки, в платочек, с третьего раза попал в горловину мешочка, затянул завязочки, пятясь задом и кланяясь чуть не наступил на Акима, вывалился наружу...

Катастрофа. Крах всем планам и поползновениям. Князь отказался взять подарок. Это означает отказ от отношений. Не сексуальных или дружеских - на это-то плевать. От отношений - "старший-младший". Тех самых, в которые укладывается и весь вассалитет.

Твоюмать! И ржавый якорь в задницу! Я не знаю, с какого... у него дурное настроение. Может - съел не то, может - жена не дала. Но боярства Акиму он не даст. Полный пи. Все три-четырнадцать-пятнадцать. И вся последующая... иррациональность.

Князь отказался подтвердить боярство, мы теперь просто... "русские люди". То есть: "дерьмо обыкновенное". Вернее всего, Рябиновку отдадут другому. Более для пресветлого князя любезному.

Тогда... только бечь. "Новая метла - по-новому метёт" - русская народная мудрость. Меня - выметут. Или - поломают как прутик. И людей моих... постройки... новизны всякие...

Погано-то как!

Аким был тоже расстроен. Но, в самом начале разговора, когда я "стянул одеяло на себя", он отдал мне ответственность. Теперь... он просто ждёт - как я буду выкарабкиваться из этой выгребной ямы с золотишком, куда я сам всех и затащил. А я не знаю как! Даже мыслей...

Монархия - власть монарха. Как он решит - так и будет.

Этот... придурок-рюрикович... решил так, что прогрессизм на Руси в моём лице... накрылся медным тазом. Тут я такой весь... со всеобщим светлым будущим, непрерывно свербящем в заднице... а мне по головушке... бздынь.

Нет, конечно прогрессировать можно и без вотчины... или где-то в другом месте начать... У-у-у... Как нехорошо.

Сквозь толщу безбрежного пессимизма, сквозь "полную задницу", сквозь "всё пропало"... - начала расти злость. Ещё бессмысленное, не сформулированное, но очень острое желание сделать назло, как-то взпзд...ся, как-то... уелбантурить "их всех".

"Чтобы помнили" - не только телепередача, но и злобное душевное пожелание.

Я обратил внимание на враждебность поклонов, которыми Аким обменялся с княжьим казначеем-скарбником. Идя за ним следом, одними губами уточнил:

-- Вор?

-- Жмот.

Как там евреи говорят? "Спасибо тебе, господи, что взял деньгами". Будем поступать... божественно. Где мой Николай? А, вижу - полотно местным втюхивает. Иди-ка сюда, приказчик недобоярский.

В каморку к скарбнику набилась куча народа - Яков с мечом, Сухан с копьём, Николай с встревоженным взглядом. Ещё несколько местных бояр, включая того, в ком я предположил Демьяна-кравчего, "Будда"-Гаврила, пара-тройка слуг...

Скарбник недовольно фыркал, но, достав чашечные весы, начал взвешивать золотишко, добавляя и снимая гирьки. Золото княжны он не отделял, всё шло чохом.

-- На тридцать три с четвертью гривен кунами.

И начал ссыпать украшения в платочек. От такой наглости Николай завёлся даже без моего пинка:

-- Да шо ж ты такое говоришь! Да где ж это видано! Да ты очи-то разуй! Тама же одних самоцветов! Да ты ослеп старый!

-- Чего?! Ты с кем холоп поганый разговариваешь?! Да я тебя сейчас плетями! Эй, слуги! Вывести невежу да вложить ему...

-- Отставить! Всем стоять! Не трожь его!

Слуга, кинувшийся хватать и тащить Николая, замер над ним в неудобной позе. Наконечник рогатины Сухана прижался к его щеке возле глаза. Яков, уныло разглядывающий уже обнажённый меч, объясняющее сообщил "Будде":

-- Живой мертвец. Вежества... никакого. Души-то нет. Волхвы вынули.

Аким подтверждающее покивал:

-- Ванечка-то... добрый мальчик, христолюбивый. Там у нас недалече поганище было. Так он туда сходил.

-- И чего?

-- Дык... всё. Мы тама теперя глину берём.

Я тут - пролетариат навыворот. Пролетариям нечего терять кроме своих цепей. А нам наоборот - боярскую цепь или гривну - не дают. Ну, тем для вас же хуже.

-- Николай, уймись. Дядя пошутил. Цена этим цацкам по весу да по камням - полста гривен. Но это если их на торг выносить да продавать россыпью. А они сведущими людьми вместе собраны. В один...

Как это сказать по-русски? Гарнитур? Комплект?

-- В один набор. В несколько цельных наборов. От этого - вторая цена. Прикрасы эти - память самой великой русской княжны, Елены Ростиславовны. Они ей дороги. От этого третья цена. Господин твой сказал: купи. Не "посмотри", не "поторгуйся" - купи. От этого четвёртая цена. Итого: 200 кунских гривен.

Из бородатых анекдотов:

"Лейтенант-полицейский такому же сержанту на трассе:

-- Я тебя сюда поставил не складывать и умножать, а отнимать и делить!".

А вот я все четыре арифметических действия знаю: умножение произведено, переходим к отниманию.

В помещении установилась гробовая тишина. Николай начал медленно расплываться в восхищённой улыбке. Скарбник потряс головой, будто отгоняя приснившийся кошмар.

-- Сопля охреневшая. Да ну! Чего я тут попусту время трачу.

Он повернулся к Акиму:

-- Ты цену слышал. Давай по рукам, и я велю серебро нести.

Аким тоже расплылся в улыбке:

-- Как был жмотом - так и остался. Золото - его, и цена - его (он кивнул в мою сторону). С ним и руки бей. А мне нельзя - у меня пальчики больные (он поднял на всеобщее обозрение свои перебинтованные сожжённые в пытках руки). Так-то, милок.

-- Я... я... Я тебе не "милок"! Я сюда князев скарб беречь поставлен! Ишь ты - четыре цены! Хрен тебе! Накось выкуси!

В крайнем возбуждении он сунул по нос Акиму кукиш и потряс им. Потом повторил процедуру перед моим лицом. Я несколько отстранился, внимательно оглядывая предложенный для моего пропитания фрагмент скарбникова тела. Потом открыл рот и, со зверским выражением на лице, начал примеряться. Тот отдёрнул руку и в испуге спрятал её за спину.