Гамбит Королевы - Элизабет Фримантл

– Дороти Сэвидж, расскажите-ка о новом павлине королевы, – сказала она, делая непристойный жест рукой.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, – ответила Дот и отвернулась, но Астли перегородила ей дорогу и не дала пройти.

– Нечего задирать передо мной нос! – прошипела она. – Что с того, что ты служишь вдовствующей королеве? Моя хозяйка – леди Елизавета, принцесса крови, а твоя госпожа стала королевой только по браку.

Дот очень хотелось оттолкнуть злобную старуху, но она сдержалась. Она давно поняла, как ценно умение вовремя промолчать.

– Запомни, Дороти Сэвидж, – продолжала Астли, – пусть ты и разодета в пух и прах и королева дарит тебе красивые платья, меня ты не проведешь! Я хорошо помню, откуда ты родом!

– Мистрис Астли, я ничего не скрываю. Пусть мой отец и не был дворянином, человеком он был хорошим, – ответила Дот, выпрямляясь в полный рост и возвышаясь над низкорослой толстухой. – Голубая кровь не обязательно делает своего обладателя хорошим, – продолжала она, сама себе не веря. Неужели она способна так отвечать? Но она не зря провела столько лет при дворе, наблюдала, слушала. Она многому научилась.

Астли пыхтела и сопела, собираясь с ответом, но Дот стремительно развернулась и убежала во двор, крикнув через плечо:

– Насколько я помню, Христос был простым плотником!..

Теперь к инструменту подошла Елизавета, а Джейн Грей примостилась на краешке табуретки рядом с двоюродной сестрой. Елизавета играла популярную песенку о любви, которую все мурлыкали уже больше недели. Длинные белые пальцы Елизаветы порхали по клавишам; она расцвечивала мелодию своими вариациями, потом запела высоким голоском. Глаза у нее закрыты, но время от времени она открывала их и окидывала комнату беглым взглядом, желая убедиться, что все смотрят на нее. Все действительно смотрели на нее. Джейн была совершенно взбудоражена.

Во время паузы Елизавета ненадолго обернулась к Уильяму, который стоял у нее за спиной, подмигнула ему. Он отвернулся и удивленно посмотрел на Дот. Елизавете хотелось, чтобы все мужчины обожали ее; Дот видела, как она кокетничала даже с самыми низшими мальчишками-слугами. Правда, на Уильяма ее чары не действовали; как-то он признался Дот, что находит ее несносной. Учить Елизавету музыке его попросила Катерина, а ей он не мог отказать.

На солнце у окна тепло; Дот прислонилась головой к оконной раме и задремала. Внизу по-прежнему разговаривали королева и Сеймур. Катерина была чем-то взволнована, а Сеймур ее успокаивал, но из-за музыки она не могла разобрать слов, только интонацию: его бархатную, ее пронзительную.

– Кит, – услышала она, когда в пении наступила пауза, – мы их вернем. – Сеймур начинал злиться. – Они проявляют пренебрежение не только к тебе, но и ко мне.

В голову Дот закралась мысль: Сеймуру, как и Елизавете, больше всего хочется, чтобы им все восхищались.

– Но мой крест, Томас! Среди этих драгоценностей крест моей матери, о чем Стэнхоуп прекрасно известно! – Катерина скомкала платок. Прошло уже три месяца с тех пор, как Томас обещал вернуть ей крест. Три месяца она замужем. У нее чешется нос и щиплет глаза, как иногда бывает в такое время года; ей хочется окунуть голову в таз с холодной водой.

Она вспоминала детство, когда они с Уиллом и сестрицей Анной тайком убегали купаться на озеро. Никто не должен был знать об их вылазках. Они придумывали какой-нибудь невинный предлог – что идут собирать цветы или охотиться на бабочек, – а сами незаметно ускользали на озеро. Там они раздевались до сорочек, бросали одежду в кучу, осторожно шлепали босыми ногами по илу и входили в ледяную воду. Уилл нырял головой вперед, кувыркался, выныривал на поверхность, тряс головой, как спаниель; брызги летели от него во все стороны. Катерина и Анна не хотели окунаться с головой – мокрые волосы могли их выдать. Кроме того, Анна тогда была еще маленькая и не умела плавать.

Катерина помнила, как Анна влезала ей на спину, обхватывала ее ногами за талию и они вместе шли до тех пор, пока вода не доходила ей до подбородка. Она слегка вздрагивала, вспоминая, как прохлада окутывала ее со всех сторон, под ногами хлюпал ил. К ним подплывали рыбешки и тыкались им в ноги. Анна, охваченная радостью, хихикала ей на ухо, и сама Катерина трепетала. Ей было немного страшно: что скрывается под илом, на который она наступает босыми ногами?

– Милая, крест – всего лишь безделушка. Я подарю тебе куда более красивые драгоценности. Мне невыносимо другое: знать, что мой братец и его чудовищная жена так со мной обращаются. Она расхаживает по дворцу в драгоценностях королевы, а ведь королева – ты! До тех пор, пока мой племянник не женится, ты остаешься королевой. И ты – моя жена. Я уже не говорю об их ценности. Это пренебрежение ко мне, Катерина! – Он хлопнул себя ладонью по бедру.

Она молчала. Нет смысла убеждать его в том, что так называемая безделушка очень ценна для нее, нет смысла объяснять, как она дорога ей. Кроме того, теперь у нее есть Томас. Она вспоминает, сколько часов перебирала пальцами жемчужины и думала о нем, гадала, где он и с кем, внутренне бурля при мысли, что он может полюбить другую. Теперь он ее муж. Ничего подобного она прежде не знала. Он как будто вдохнул в нее жизнь. Он играет на ее теле, как на музыкальном инструменте. Она постоянно горит желанием.

Она и не догадывалась, что способна на такую безудержную страсть. Всю жизнь Катерину Парр считали хладнокровной и разумной.

Однако она уже чувствует, как он отдаляется от нее – постепенно, мало-помалу, и все же… Сначала его удерживала интрига. Лорд-протектор кипел от ярости, узнав об их свадьбе, да и король не обрадовался, когда выяснилось, что у него испросили позволения на брак, который уже состоялся. Томас, правда, все уладил, как и обещал. Ему удалось задобрить молодого короля. Наверное, по сравнению с лордом-протектором, который и вздохнуть бедному мальчику не дает без своего позволения, Томас для него – как глоток свежего воздуха. Томас дает племяннику деньги на карманные расходы, ведь стараниями лорда-протектора король беден как церковная мышь. И пусть мальчик теперь отдалился от нее, но он едва ли забыл, как она заботилась о нем, когда он только-только вышел из младенческого возраста.

И все же тайное замужество лишило Катерину доверия короля. И с Марией нет прежней близости. Мария не одобрила ее брак, считает, что тем самым она продемонстрировала неуважение к ее отцу. Не следовало вдове Генриха Восьмого так быстро снова выходить замуж. Мария перестала отвечать на письма Катерины.

Сеймура радовала атмосфера скандала. Когда стало известно о том, что они поженились, в Лондоне появились отвратительные памфлеты с рисунками, в которых подвергалась сомнению добродетельность Катерины. Ей было известно о памфлетах со слов Хьюика. Как же она мучилась от стыда! Томас был ее оплотом; рядом с ним она могла и дальше жить с высоко поднятой головой и сносить язвительные замечания Стэнхоуп. Та не стеснялась в выражениях. Она говорила о том, как низко пала Катерина, после короля выйдя замуж за младшего брата. Стэнхоуп не изменилась; всю жизнь она карабкалась вверх по иерархической лестнице. Она всегда точно знала, кому и когда положено стоять на той или иной ступени. Ради того, чтобы забраться повыше, она готова была идти по головам.

Скандал только распалял Томаса; он радовался, что обязан защищать жену, ограждать ее от неприятностей. Но вот скандал утих; все мало-помалу смирились с их новым положением. И Катерина почувствовала с его стороны некоторое охлаждение. На публике ничего не заметно; он изображает пылкого влюбленного. Иногда ей кажется, что его страстность – всего лишь игра; от него веет холодком. По мере того, как он отдалялся, она все больше желала его. Ее пыл рос, поглощая ее.

По дорожке шел садовник, Катерина окликнула его, поманила к себе.

– Уолтер, будьте добры, срежьте немного лаванды, – сказала она. – Ее нужно разбросать в моей спальне.

Садовник почтительно снял шапку и щурился на солнце. В руке он держал луковицы; под ногтями у него была земля.

– Что это? – спросила она.

– Гиацинты, мадам, – ответил он. Катерина почувствовала, что муж не сводит с нее гневного взгляда. – Я сохраню их до следующего года; тогда мы сможем любоваться ими весной. Это те самые душистые, которые вам так нравились.

– Уолтер, с нетерпением жду, когда можно будет снова любоваться ими и наслаждаться их ароматом.

– Довольно! – рявкнул Сеймур, и Уолтер отошел. – С какой стати ты зовешь его по имени? – возмутился он.

– Так его зовут, – ответила Катерина, с улыбкой гладя бороду мужа.

– Я не потерплю, чтобы ты так запросто обращалась со слугами.

– Ах, Томас, я знала его отца, а его самого помню еще мальчишкой.

– Не потерплю… – Он умолк и вдруг крепко схватил ее за запястье. Катерина ахнула, хотела что-то сказать, но он ее перебил: – И болтовня насчет гиацинтов… Он слишком фамильярен! Я от него избавлюсь.