Танцующая на лепестках лотоса - Джон Шорс

— Ты помнишь любимую черепаху Прака? — спросила она.

— Немного.

— Когда ему было восемь, отец принес ему черепаху. Мы сделали для нее загон на берегу реки. Каждый день вы с Праком ходили туда играть с ней. Тебе она просто нравилась, а Прак ее любил. Он разговаривал с ней. Кормил ее. Он даже спал с ней один раз. — Сория сделала паузу, чтобы влажной тряпочкой вытереть пот на лице Вибола. — Но однажды кто-то забрался в ее загон. Старый тигр, наверное. В любом случае, это был очень большой и голодный зверь, и он терзал бедную черепаху, пока от нее не остался один только изгрызенный панцирь.

— Это я помню.

— Прак плакал беспрерывно. Мы с отцом успокаивали его, а ты куда-то улизнул. Только что был здесь — и вдруг разом пропал. Отец пошел тебя искать, а я осталась с Праком. Вскоре ты вернулся. Ты поймал другую черепаху, и я никогда не видела на твоем лице более широкой улыбки, чем та, что была у тебя, когда ты отдавал ее брату.

Уголки губ Вибола поползли вверх.

— Я взял одну из сетей отца, чтобы сделать ловушку. В одном месте на солнце грелось несколько черепах, и я накрыл их сетью.

— Ну, что бы ты там ни делал, это сработало, потому что Прак был просто счастлив. И эта черепаха жила у него долго-долго. Как и можно было ожидать, он построил для нее замечательный, надежный загон.

Вибол кивнул и открыл глаза. Сория продолжала вытирать ему лицо, улыбаясь воспоминаниям.

— Я буду держаться подальше от вражеских копий, — сказал он, беря ее за руку. — Обещаю тебе, мама.

Она кивнула и, наклонившись, обняла его.

Он тоже потянулся к ней, и в этот миг время словно повернуло вспять. Он снова был маленьким мальчиком, которому нужно было утешение мамы, родившей его на этот свет и находящей красоту в черепахах, в воспоминаниях, в единстве близких душ.

Вся дрожа и еле волоча ноги, Тида шла по тускло освещенному коридору королевского дворца. В руках у нее был поднос с самой простой едой — миской риса и чашкой воды. Идти ей было тяжело, и она часто останавливалась, чтобы прислониться к стене и попытаться собраться с силами. Она чувствовала, что что-то сломалось в ней, разбилось вдребезги в то утро, когда Индраварман в приступе гнева избил ее, не сознавая, что делает. Постепенно она пришла в себя после пережитого тогда ужаса, но теперь каждый вдох стал для нее мукой. В рот все время поднималась кровь из горла, вызывая тошноту.

Дойдя до лестницы, она едва не упала, но взяла себя в руки и стала спускаться по деревянным ступеням. В подвале дворца было еще темнее. Ее распухший нос улавливал запахи сырости и разложения. Она закашлялась, и в легких вспыхнула боль. Сцепив зубы, она сдерживалась, чтобы не расплакаться. Но слезы все равно покатились при мысли о прошлой ночи и о том, что она предала Воисанну. Теперь по следу ее подруги идет погоня, и скоро ее поймают. Не менее ужасным было и то, что человека, который пытался освободить их обеих, во всех отношениях хорошего человека, пытают в камере в подвале. Индраварман многое рассказал ей, прежде чем начал избивать. В ярости из-за ее измены он называл ее всякими непотребными словами. А в конце она просто потеряла сознание.

Нижний уровень дворца использовался под складские помещения. По обе стороны коридора, по которому шла Тида, находились комнаты с оружием, одеждой, тканями, тележками, досками, коврами, шкурами животных, домашней утварью и упакованными пергаментными свитками. Тида раньше здесь никогда не бывала, но знала, что Асал заперт в последней комнате и его охраняет один стражник. Об этом она узнала от Индравармана, который также хвастливо рассказал ей, как кричал Асал во время пыток, удивляясь тому, что какая-то бамбуковая щепка может причинить человеку столько боли.

Тида поставила поднос не небольшой столик у стены и вытерла слезы. Коснувшись лица, она вздрогнула от боли. Снова закашлявшись, она сплюнула на пол кровь и закрыла глаза. Все еще дрожа, подняла поднос и, шаркая ногами, двинулась вперед, боясь, что может в любой момент свалиться. Ей даже хотелось упасть, позволить темноте поглотить ее, но она не могла позволить себе этого — пока что не могла. Сначала нужно было как-то загладить свою вину, если это вообще было возможно.

Тида осознавала, что совершила в жизни много ошибок. Она до сих пор была жива только благодаря своей красоте, которую ее мать называла даром, а сама Тида считала проклятием. Если бы не красота, ее бы, наверное, давно убили бы, еще во время вторжения чамов. И если бы это случилось, она, вероятно, уже возродилась бы в новой жизни, получив силу вместо красоты и надежду вместо страха.

Из-за того, что всю свою жизнь она была слабой, Тида решила умереть, совершив какой-то благородный поступок, чтобы в самый последний момент восполнить свое многолетнее бессилие. Приближаясь к комнате, где держали Асала, она молилась, чтобы боги укрепили ее дух. Тида молилась, чтобы нож, который она держала под подносом, стал смертельным оружием, как она и рассчитывала.

Тида постучала в толстую деревянную дверь и сказала, что ей приказали принести еду узнику. Ей ответил грубый голос, и она сразу же захотела развернуться и убежать. Но тут дверь распахнулась. В десяти шагах от нее Асал, привязанный к столбу, висел на своих путах. Он был избит и весь в крови, и она едва не позвала его по имени, но вовремя сдержалась. Она невнятно поздоровалась со стражником и шагнула внутрь. Он закрыл за ней дверь и запер ее на засов, и тогда она повернулась к нему. Она вся дрожала, и он спросил у нее, в чем дело. Поднос в ее руках накренился, и миска с рисом, упав на пол, разлетелась на осколки. Стражник опустил глаза, и в этот момент Тида со всей силой, на какую была способна, ударила его снизу ножом, попав в горло под подбородком. Из раны хлынула кровь, и она вскрикнула, когда мужчина, схватившись за нож, качнулся назад. Он рухнул на спину и, вытащив из горла нож, стал биться в агонии, стуча ногами в стену. Задыхаясь, он зажимал руками рану, но вскоре глаза его остекленели и он затих.

При виде мертвого человека Тиде стало плохо, ее качало. Она снова сплюнула на пол кровь и попыталась взять себя в руки. Каждый вдох вызывал у нее острую боль. Она продолжала содрогаться, отчего дыхание участилось и стало слишком глубоким. Нагнувшись, она подобрала с пола нож и с трудом подошла к Асалу. Глаза его были открыты. Он что-то сказал ей, но она его не поняла. Трясущимися руками она перерезала связывающие его веревки. Сбросив их, он подхватил ее, и ей вдруг показалось, что это он спасет ее, а не наоборот. Она рыдала у него на плече, а он поглаживал ее по спине здоровой рукой, стараясь успокоить.

Хотя ей по-прежнему было тяжело дышать и кровь продолжала накапливаться у нее во рту, она благодарно кивнула ему.

— Спасибо, — сказала она.

— Что он с тобой сделал?

— Он… сломал что-то внутри. Там у меня кровотечение.

— Тебе нужна помощь.

Она покачала головой.

— Никто… не знает, что ты в темнице, так что спокойно выходи из дворца.

— Я возьму тебя с собой.

— Нет. Иди один.

Он подхватил ее на руки, как ребенка. Она вскрикнула от боли, вызванной резким движением, и стала просить его остановиться, но он не обращал на это внимания. Подойдя к мертвому стражнику, он с трудом вытащил его саблю из ножен, после чего отодвинул засов и открыл дверь. Она продолжала плакать, и, к ее большому удивлению, он поцеловал ее в макушку.

— Все будет хорошо, — сказал он. — Все обязательно будет хорошо.

Он, хромая, пошел по коридору, и мимо нее поплыли стены мрачного подземелья.

— Передай Воисанне… пусть простит меня, — прошептала она.

— В этом нет нужды. А если все-таки хочешь ей это сказать, сделаешь это сама.

Чувствуя свою беспомощность, она снова сплюнула кровь. Ей не хотелось думать, что она умирает, поэтому она пыталась поверить ему. Глядя, куда они идут, она про себя отметила, что Асал, должно быть, очень хорошо знает королевский дворец, поскольку он уверенно поворачивал то налево, то направо, пока они не оказались в дальнем конце подвального помещения. Здесь он с трудом поднялся по лестнице из тикового дерева и вышел из здания через какую-то узкую дверь.

Солнце сияло, казалось, ярче обычного. Гигантские деревья вздымались ввысь, словно старались дотянуться до богов. Снаружи было много людей, но даже таким странным видом сейчас никого нельзя было удивить, так что никто не обратил на них особого внимания. Просто раненый чамский воин нес свою кхмерскую игрушку. Она вспомнила, каким довольным был Индраварман, рассказывая ей, что пленили и пытали Асала втайне ото всех, чтобы у его людей не зародилась мысль, что у них есть возможность выбирать между своим королем и своим сотоварищем. Вероятно, именно потому, что никто не знал, что Асал был в заключении, его никто не остановил. Он шел куда хотел, все время шепча ей, что все будет хорошо, что он сейчас возьмет коня и отвезет ее к лекарю.