Украшение и наслаждение - Мэдлин Хантер

С этим ожиданием можно было бы сравнить только ожидание на тропинке на вершине утеса. В поле зрения не было ни души, а она все ждала и ждала… Когда же наступила ночь, Эмма попыталась понять, где устроил засаду лорд Кендейл, — но он оказался совершенно невидимым, так что можно было даже усомниться в том, что он находился где-то поблизости.

Поднявшись со стула, Эмма принялась расхаживать по комнате — она больше не могла находиться в неподвижности. Дариус же наверху не производил ни звука, возможно, прислушивался, стоя у окна и ожидая гостя.

Прежде чем он поднялся наверх с заряженными пистолетами, они попрощались, и прощание это было тяжким; ему ужасно не нравилось, что она находилась здесь, и граф все время хмурился. Но в тот момент, когда он уже поднимался наверх, а потом вдруг оглянулся, все изменилось — теперь Саутуэйт смотрел на нее с любовью и нежностью…

А если они не придут? Конечно, море было спокойным, но имелась тысяча других причин, по которым они могли не появиться. Она могла бы повторить все завтра, а также на следующую ночь. Но разрешит ли Дариус?

Снова бросив взгляд в окно, Эмма на мгновение замерла; сердце же ее отчаянно забилось. Из-за оконного стекла на нее смотрели два блестящих черных глаза.

Через некоторое время дверь отворилась, и послышались шаги — это вошел Ходжсон. Осмотревшись, он подал кому-то знак, и появился высокий худой человек с темными волосами и военной выправкой.

Эмма ожидала, что услышит шаги остальных гостей, и сердце ее снова подскочило к горлу. Но больше не вошел никто. Были только эти двое.

Ее охватило разочарование, ей захотелось плакать и кричать. Что же за дура она была! Она-то надеялась увидеть Роберта!

Эмма с яростью посмотрела на Ходжсона, заставив себя проглотить слова гнева, а тот, откашлявшись, проговорил:

— Вот мой друг, и ему потребуется комната, о чем я вам уже сообщал. Это мисс Фэрборн, Жак.

— Джозеф, — поправил незнакомец, скорчив кислую мину. — Мое имя Джозеф.

Джозеф говорил на удивительно правильном английском, так что вполне мог бы сойти за англичанина.

— Комната готова, как вы и просили, — ответила Эмма. — Но боюсь, что если вы в ней останетесь, то это не пойдет вам на пользу.

— Как так? — спросил француз отрывисто.

— Пока я подавала вам сигнал, я убедилась, что была там не одна. Я отчетливо видела, что мимо прошел какой-то человек, проявлявший интерес к моим манипуляциям. Конечно, это может ничего не значить, но… В общем, понимаете, не так ли?

— Merde! — в ярости воскликнул француз.

— Уверен, что это ничего не значит, — пробормотал Ходжсон.

— Как ты можешь быть уверен?! — взорвался Джозеф.

Глаза Ходжсона округлились, и он с виноватым видом потупился.

— Не хочу, чтобы вас здесь нашли и захватили, — продолжала Эмма. — Ведь мне была обещана секретность. И безопасность.

— Я вам ничего не обещал, — заявил Джозеф.

Он подошел к окну, прикрыл ладонью огонек свечи и стал вглядываться в ночь.

А Ходжсон все больше нервничал; его лицо исказилось от беспокойства. Взглянув на него пристально, Эмма наконец спросила:

— Где мой брат? Вы же сказали, что он будет с вами.

— Видите ли, он… Я отправил его в деревню в глубине страны. Он не знал, что вы будете здесь. Я подумал, что вы предпочли бы сами все ему объяснить. И он не видел смысла в том, чтобы оставаться с нами, после того как лодка причалила к английскому берегу. Утром отправляйтесь в деревню и найдете его там.

— Вы лжете! — заявила Эмма. — Он не приехал с вами. Думаю, что даже его письмо было подделкой.

Джозеф бросил на нее взгляд через плечо и проговорил:

— Письмо не было подделкой. Он сам написал его. Я видел, как он писал.

— Тогда почему его здесь нет?! — закричала Эмма. — Если вы думаете, что я по-прежнему снова и снова буду выполнять ваши требования в тщетной надежде, что он когда-нибудь войдет в эту дверь, то этого не будет!

Джозеф пристально посмотрел на нее и сказал:

— Будете выполнять. — Он взглянул на Ходжсона. — А теперь пойдем.

— Сейчас? В темноте? А если кто-то сидит в засаде, поджидая нас, и мы не сможем его увидеть?

— Если мы его не увидим, то и он нас не увидит.

— Если хочешь, иди. А я останусь здесь.

— Ты идешь со мной. Тебе заплатили за то, чтобы ты переправил меня в Лондон.

Ходжсон явно нервничал — Эмма сразу же это поняла. Он все еще колебался, но тут Джозеф взялся за рукоять ножа и направил острие в грудь Ходжсона.

Эмма в страхе замерла. А лицо Ходжсона исказилось болезненной гримасой. Наконец он кивнул и пробормотал:

— Хорошо, пойдем.

Проходя мимо Эммы, Ходжсон бросил на нее взгляд, полный подозрения. Эмма считала их шаги, когда они направлялись к двери. И вздохнула с облегчением, когда дверь за ними закрылась.

Присев, она выжидала еще некоторое время. А потом, давая волю чувствам, горестно разрыдалась, закрыв лицо ладонями. Она оплакивала смерть своей надежды и теперь принимала мнение Дариуса. Да, он оказался прав — Роберту не суждено было вернуться домой.

— Эмма… — тихо окликнул ее граф через полчаса после ухода Ходжсона.

Она подошла к подножию лестницы и посмотрела на него.

— Эмма, иди сюда. Пройдут часы, прежде чем приедет кто-нибудь, чтобы сказать нам, как все закончилось.

Она взяла свечу и начала подниматься. Граф заключил ее в объятия и крепко прижался к груди. Последние десять часов он только и делал, что молился за нее.

Едва держась на ногах, Эмма прошептала:

— У меня такое чувство, будто много дней я шла по верху изгороди, с трудом сохраняя равновесие.

— Иди поспи немного. В последнее время ты почти не спала.

Она тихонько всхлипнула.

— Ты был прав. Мой брат никогда не вернется домой. А я-то, глупая, верила…

Она громко разрыдалась.

Граф крепко обнимал ее, поглаживая по спине и по плечам в надежде успокоить и утешить.

— Поверь, Эмма, я на твоем месте чувствовал бы то же самое. Ведь ты пыталась помочь брату.

— Но ты бы ни за что… — Она всхлипнула. — Ни за что бы не согласился пойти с ними на сделку, как бы тебя ни принуждали.

— Приятно, что ты в этом так уверена. А вот я — нет. Есть люди, ради которых я мог бы это сделать. Это моя сестра и ты.

Эмма подняла на него глаза. «Неужели он включил меня в число близких людей?» — спрашивала она себя.

— Ну… возможно, ты подумал бы об этом. Но в конце концов решил бы иначе. Ты бы отказался выкупить меня ценой предательства. Ты никогда бы не согласился играть роль пешки, поставив себя в зависимость от честности преступников. Вместо этого ты совершил бы что-нибудь отважное и благородное. Ты бы совершил отчаянный поступок, чтобы спасти меня, как и подобает мужчине.