Верховный Издеватель - Андрей Владимирович Рощектаев

скажу "навырост". Любимый – это тот, за кого никогда не боишься, что он тебя не поймёт. Иногда люди говорят друг другу в шутку: "Ну-у, с тобой всё понятно!" Так вот, с ним всё понятно. Он – твоё второе я, ты – его второе я.

– Значит, с дядей Женей всё понятно, – подвёл за неё итог сын. – А я, кстати, как-то тоже… почти не сомневался за него!

И откуда берутся такие люди, которых иные по глупости считают даже слабохарактерными и чуть ли не подкаблучниками. Уж не из зависти ли раздолбаи их не любят? По принципу: если ты для кого-то что-то делаешь – какой же ты после этого мужик! "Дядя Женя" с такой же само собой разумеющейся самоотдачей был готов помочь Саше… как когда-то в одиночку воспитывал сына после смерти первой жены. Как прошлой осенью заботливо возился с "обезноженным" Ромкой (и кстати, так умело, сноровисто его перевязывал, что Ромка только его перевязки и признавал!). Вообще отец Кирилла был живым воплощением какой-то ненадуманной ответственности… и в сыне, кажется, только сейчас начали с большим опозданием проявляться эти "гены".

Добрых людей в нашем мире часто называют идеалистами, хотя всё наоборот: именно жизненная практика, а вовсе не отвлечённая теория показывает, что они правы. Все разными методами стремятся к счастью, а вот достигают счастья – именно они. Стало быть, они-то и есть – практичные люди, а те, кого у нас принято называть "практичными людьми" – в сущности, несчастнейшие дурачки и наивнейшие обормотики, прожигающие жизнь впустую.

– Главное, чтоб ты был человеком открытым – тогда и смысл тебе откроется. – говорил отец Кириллу. – Правда, если только твои стереотипы будут сильнее, тогда… придётся тебе вечно жить не наяву, а как с перепою. А я, как ты знаешь, алкоголиком никогда не был. Я перед жизнью просто открываюсь – учусь её спрашивать. Я по-вашему не совсем верю – вот как Марина, например (и ты уже почти!), но… в принципе, не исключаю, что когда-нибудь и я – за вами. Отцы же в наше время приходят позже сыновей. А что мужья позже жён – это уж всегда так бывало. Но главное, что я человек по жизни спрашивающий. Вопрос – это уже полверы! Я всегда у обстоятельств спрашиваю – это и есть моя вера. А главное "обстоятельство" – внутренний голос. Я же про Сашу уже всё спросил – и за секунду ответ получил. Ты его уже знаешь! Слава Богу, и ты у меня по жизни – человек спрашивающий. Главное только: получив ответ, никогда не делать вид, что не расслышал!

Итак, решение было принято и застало всех в следующей диспозиции: у Кирилла с начала лета и почти до сего дня (точнее, до Древа) стояло какое-то смутное, тоскливое настроение, "привет из прошлого". "Опять депрессией балуемся!" – подтрунивал он над собой, не зная, откуда что взялось.

Странное дело: когда ты только-только постигаешь истину (как в прошлом августе, в день Отроков Эфесских), кажется, ты её уже никогда не забудешь. Что ж тут можно забыть – вот ты и вот она: это же навечно, как жизнь! Теперь ты всегда будешь жить в эту меру: по-другому просто не получится. И никогда "не сделаешь вид, что не расслышал"! Но проходит время – совсем не так уж много, – и то, что, казалось, не вышибешь из тебя топором, как-то неуловимо утекает само по себе. Улетучивается, как запах ладана. Ты помнишь, что знал - но уже не знаешь. Это разные вещи! Вроде бы, ничего не изменилось – и всё не то. Где же она, твоя жизнь в меру того знания!? Открылось – и закрылось? Было откровение, а теперь что… закровение?

Тогда внешне всё было плохо – и было хорошо! Сейчас внешне всё гораздо лучше – и всё плохо! Даже нет, не плохо, а – не хорошо. "Не хорошо" иногда хуже, чем плохо: хроническая болезнь хуже острой. Когда ничто так уж сильно не болит, но всё нехорошо – не знаешь, что исправить. Радость постоянно надо обновлять. Застоявшись, она неизбежно портится. Прошлогоднее откровение исчезает не позже прошлогоднего снега.

Мало выздороветь один раз, надо выздоравливать каждый год. Без аварии и больницы – каждый раз выписываться в жизнь. Как Пасха каждый год новая и каждую неделю "малая". Воскресения в нашей жизни должны быть регулярными, как в календаре.

Человек, хоть единожды испытавший ослепительную новизну перехода от смерти к жизни, подсознательно будет и впредь искать новизны как синонима счастья. Всё хорошее – новое. А всё новое – это погибшее и воскресшее старое. Пусть погибло наше детство – оно воскреснет в ком-то. И ты радуешься детству ближнего, как своему собственному. "Чужое" детство тем и прекрасно, что в нём мы узнаём себя. Чужого Детства не бывает – оно всегда наше. Иногда немного исправленное. Иногда немного ухудшенное.

Кирилл едва сам признавался себе, но поначалу… он взялся за всё это дело из-за Ромки! В сущности, можно сказать, это Ромка "усыновлял" Сашу – до того горячо он болел за своего друга, и этой "болезнью" неизлечимо заразил разом всех родных.

Так у каждого в этом деле – этой литургии(1), – оказалась своя роль: у Ромки – вдохновителя, который формально, вроде, ничего и не делал, но был общей совестью… был бы общим укором, если бы их с Сашей предали (нет, его отношение к родным, конечно, не изменилось бы… только вот им от этого легче бы не стало!).

Кириллу выпала самая активная роль. Постепенно "заражаясь" от Ромки и Марины, он сам не заметил, как и ему Саша стал свой. И он не меньше их загорелся верой, что "всё у нас получится".

"Уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали…" (Ин. 4, 42). Кирилл просто узнал в Саше ещё одного брата – как узнал раньше в Ромке. А стоит только узнать Человека, и ты всё для него сделаешь! Может, впервые это произошло на том самом древе?

"Ждёшь-ждёшь, что вот сейчас произойдёт с тобой что-то такое радостное, чего ты сам себе принести не можешь… А потом оказывается, когда мы делаем радостное кому-то, это и есть то самое, долгожданное, что наконец-то "с нами произойдёт". К тебе всегда приходит радость, которая – не к тебе, а от тебя. Весь секрет счастья в том, что оно – перевёрнутое.

"Радость моя" – это человек, которому мы радость несём. Так что "произойти" с нами может никак не событие, а… либо человек,