Верховный Издеватель - Андрей Владимирович Рощектаев

ощущения этой самоочевидной правды (иначе именуемой благодатью), человек и говорит: "А здесь хорошо…" Апостол Пётр в момент Преображения тоже неосознанно сказал: "Хорошо нам здесь быть…"

– А это что? Какой-то ребёнок? – показал на стене пальцем Саша.

– Это душа выходит из тела. Души умирающих, когда их подхватывают Ангелы, на фресках обычно изображаются маленькие, как дети, – пояснила Марина.

– Типа, в душе каждый ребёнок? – понял Саша.

– Наверное, и это имелось в виду тоже: наверное, смерть – как раз рождение этого "ребёнка"… но главный смысл, по-моему, что все мы дети одного Отца Небесного.

– Ух ты! Получается, там все - одна семья?

– Да мы и здесь – одна семья… только здесь пока не знаем об этом.

А Кирилл ничего не говорил, просто ошеломлённо оглядывался. Дети в высоком соборе – всегда какие-то особенно маленькие. Да и все мы дети: в соборе, перед Ним – все дети: правильно сказала Марина. Может, для того-то мы в собор и приходим, чтобы в Отеческом доме в детство вернуться? Вспомнилось из Шевчука: "Я так мал, а вокруг всё огромное." Но это огромное не подавляет. Оно обнимает и защищает. Мы маленькие, но это всё – наше, а в Нём и мы – огромные!

– А почему, если смотреть на тень свечки, кажется, что она не горит, а только дымит? Или даже… вода какая-то от неё вверх течёт? – продолжал вопрошать Саша.

– Просто огонь – это тот же воздух, только очень горячий. Его-то ты и видишь.

– Вижу воздух!?

– Да, струю воздуха.

– Тёть Марин, и почему я с вами вижу больше, чем один!? Вот даже воздух теперь увидел. О, а оказывается, так прикольно свечкой капать себе на руку!

– А разве не больно?

– Немножко больно. Зато потом такие катышки из воска получаются. Вот попробуйте сами.

Детей привлекает в любом явлении та сторона, которая нам уже не понятна. Ради "интересно" можно даже немножко потерпеть "больно".

Подходя со свечкой к аналою, Саша невольно перекрестился. Правда, креститься он не умел. Он изображал на себе скорее молнию, чем крест. Вот так: лоб-плечо-плечо-живот. Марина показала ему, как правильно, и он первый раз по-настоящему осенил себя крестом … – на удивление старательно, даже глаза скосил на щепоть пальцев.

Пушистый, туманный луч, расширяясь, врывался в храм, как дыхание Бога, изображаемое на фресках Сотворения мира. Врывался в каменный куб, как то, что животворит. Освещая, освящает… И было это так чудесно, будто луч тоже нарисовали. Только не люди. Мальчишки, не сговариваясь, интуитивно потянулись к нему – оказаться во свете! Прикоснуться к тому, к чему не прикоснёшься, а только пройдёшь насквозь. А вдруг и Он тебя пройдёт насквозь? Свет в соборе… дар Божий, который не описать – а только увидеть. Этого Бога, освещающего всех, невозможно ненавидеть! Вот наконец-то "Во свете Твоем узрим свет".

Чуть только луч бережно коснулся макушки Саши, она вспыхнула, как неземная корона. Потом он сместился – и засветился весь! Бесформенный свет обрёл в нём форму человека. Вспыхнул-прошёл… совершилось помазание лучом.

В алтаре тоже было золотисто-туманно от солнца и чувствовалась такая глубина – глубина глубин, – что в ней-то душа и распознаёт Священное. Испокон века: хоть и нет критериев, а ошибиться невозможно. Этот свет уже не видишь, а чувствуешь. Будто из пещеры, полуслепой, щурясь, выглядываешь в необъятный мир. Всё во Вселенной так мало и тесно по сравнению с ЭТИМ.

Ромка вдруг ошеломлённо вытаращил глаза:

– Ма-ам! у тебя же цветной платок – точно как на фресках! Смотри сюда. Вот нарисована одежда и вот твой платок!

Действительно, нечаянно вышло полное совпадение! На ярославско-костромских фресках обычно очень тщательно прорисованы узоры на одежде. Да, что уж тут скажешь! Саша отказался фотографироваться на площади, зато здесь Бог, оказывается, уже их сфотографировал. Прикровенно.

Но интересно, как же всё виделось глазами Саши? Тут было похоже, как если б мы все жили в детдоме, а на стенах были нарисованы мама и папа и сцены счастливой семейной жизни.

А Кирилл подумал:

"Я готов часами читать книгу этих фресок… Но приходят ещё более чудесные моменты, когда ты просто стоишь под ними, как под небом – и тебе ничего больше не надо! Полный мир в душе и – изъятие из мира".

– А я сегодня первый раз в жизни был в церкви, – сказал вдруг Саша, когда они уже выходили.

– Да-а? – удивился Рома. – Что, прям первый-первый?

– Прям первый-первый.

– И как?

– Я вообще не думал, что так…

Когда человек мирится с Богом, обычно это происходит так спокойно и внешне малозаметно, что трудно порой бывает уловить сам момент. Всё естественное совершается тихо. Бурно, громко, со скандалом случаются лишь неестественные вещи. Человек мирится с Богом не потому, что ему предоставляют какие-то веские доводы, а потому что хочет помириться. Потому что жить с Отцом естественно. А не жить неестественно: живя, не жить может только нежить.

Пока они были в соборе, оказывается, как-то незаметно успел начаться и кончиться бурный ливень. Теперь мокрые купола казались особенно светлыми в тени полузанавешенного неба. Повлажневшие деревья радовались дождю, и даже назойливый тополиный пух отлетался! Непередаваемо живая красота мира, словно нарочно спрыснутого святой водой.

А под сиреневым небом отъезжающей грозы радужно сиял дом в углу монастырского двора.

– Вот тут вот и жил 400 лет назад царь Михаил – первый из династии Романовых, – объяснила Марина.

– Так странно: палаты царя – всего-то в уголке!

– Да ничего странного: в центре тут – сама Троица. А кроме Неё, что ещё может быть в центре. Троица, и в углу перед ней молится царь: точно как на иконе.

– Получается что? весь этот монастырь и есть – одна больша-ая-большая икона? – обвёл руками Санька.

Они осмотрели оба музея на территории монастыря: палаты Романовых и палаты Годуновых. "У Годуновых" Кирилла ждала неприятная встреча… опять с собственным прошлогодним сном и "псалмами" – только на сей раз воплощёнными в красках и позолоте. Пышно сверкал резной золочёный барельеф "Страшный Суд" где-то в метр высотой. Кирилл порадовался про себя, что Саша прошёл мимо, совершенно не остановив взгляд: обычная невнимательность мальчишек в музеях сослужила на сей раз хорошую службу. Ребёнку, который потерял маму и, вроде бы, только что обрёл Отца, совсем не к месту было тут же встретить Его искажённый, подменённый, осквернённый образ: увидеть опять не Отца, а убийцу матери. Вот ведь поджидают нас даже в самых красивых местах такие хитрые засады Верховного Издевателя! Растопырил себе резные лучи, как настоящий Бог, а внизу, под ним, в два