В час, когда взойдет луна - Хидзирико Сэймэй

— Нет. Я православный священник, им и остаюсь. Просто я буду служить литургию Павла Шестого. Если Таинство действительно, как вы меня учили — я никаких проблем не вижу.

— А я вижу. Ты и в самом деле скоро утратишь благодать.

— Вот тогда и будем плакать, — твердо сказал Костя.

Владыка Роман вздохнул и положил ему руки на голову.

— Благословляю вас, и хрен с вами со всеми. Идите отсюда, чтобы я вас не видел.

Традиционно католики крестят взрослых на Пасху и Рождество — но для них троих сделали такой подарок: катехуменат длиной всего в месяц и крещение на праздник сошествия Святого Духа.

Антон ждал, что дело будет в школьном зале, то есть в католической церкви — но оказалось, на поляне над Стрипой. Монастырский грузовичок столько раз петлял по дороге, что Антон потерял направление и не мог даже точно сказать, выше или ниже Августовки по течению они находятся теперь.

Он помогал монахам обустраивать поляну вместе с Андреем и Костей часов с пяти вечера и к началу сумерек сильно устал. Проснувшийся как раз в это время Игорь уступил ему спальник, а сам принял его обязанности.

Люди начали понемногу съезжаться ещё днем, но когда Антона разбудили, он изумился тому, как их много — не меньше пяти сотен человек одних только взрослых.

Машины стояли на поле кольцом, отгораживая пространство у реки, один круг — фарами внутрь, другой — фарами наружу. На очищенном от травы пятачке сложили «шалашом» большой костер, составили в пирамиды факелы — Антон вместе с Андреем и Игорем весь вечер их заправляли. По поляне носились дети, взрослые, чинно рассевшись на походных ковриках, разговаривали о своих делах, молились или читали. Кое-кто лёг подремать до темноты — служба начиналась с заходом солнца.

Андрей тоже читал — точнее, пытался: его принимали за доминиканца и поэтому то и дело дёргали. На доминиканца его делали похожим белая футболка и… слово «борода» было все-таки сильным преувеличением — но, с другой стороны, «щетина» уже не годилась. Ему это совершенно не шло — но он считался не с эстетикой, а с шоубордами, с которых мигал его портрет вкупе со слоганом «разыскивается опасный террорист».

Игорю этот маневр не помог бы — усы и борода сделали бы его более, а не менее заметным. «Ну, разве что под Деда Мороза маскироваться, — заключил Антон, — так не сезон…» Данпил ограничился стрижкой.

Темнота сгустилась, и люди начали подниматься со своих мест. Поднялись и трое… друзей? Игорь все ещё не знал, считают ли его Антон и Андрей другом. Товарищем, членом команды — да, несомненно. Но другом?

Прозвенел маленький корабельный колокол, подвешенный к ветке.

— Тишина, — сказала где-то за головами сестра Юля. — Мы готовимся к богослужению Пятидесятницы, я прошу всех сосредоточиться.

На ней был — по случаю праздника — настоящий хабит. На пожилой сестре Анне, настоятельнице, призывавшей к порядку детей — тоже. Стоящие люди потеснились от центра, образовав посередине проход для шествия.

Сестра Юля взмахнула руками и запела, задавая хору тональность:

— Veni Creator Spiritus…

— Мentes tuorum visita, — подхватил маленький мужской хор. —

imple superna gratia

quae tu creasti pectoral…

Антон не удержался и ахнул вслух. Почему-то казалось, что латинские слова отражаются от стволов деревьев, заставляют гудеть поверхность земли, заполняют небо. Девятый век, сказал брат Михаил… Им до Христа ближе, чем нам до них.

Латынь сменилась украинским — и первый куплет подхватила вся толпа, все пятьсот с лишним человек. Теперь гимн уже не заполнял собой внешний мир — рокотал в груди, Антон ловил нёбом весёлое гулкое эхо. Люди склонились как колосья под ветром: пошла процессия. Пошли двое священников, епископ из Зборова, четверо семинаристов, которым предстояло быть рукоположенными сегодня, Костя (увидев друзей, он чуть кивнул) и мальчишки-министранты с кадилом, Евангелием, хлебом и вином, свечами, потиром, дискосом и несколькими дароносицами. Все священники и семинаристы были в белых орнатах, все с пылающими факелами в руках.

Окружив костер, священники и семинаристы поднесли факела к дровам — и пламя взвилось выше их голов, а горячий воздух заставил орнаты трепетать как крылья. Брат Михаил — тоже в полном доминиканском хабите, который он надевал по праздникам — взял из пирамиды несколько факелов и поднес их к костру, а потом начал передавать в толпу, от факелов зажигали фонарики и свечи — и скоро вся поляна расцвела огнями. Какая-то женщина сунула по свечке троим новичкам — и растворилась в толпе раньше, чем они успели сказать «спасибо».

При свете, залившем поляну, Антон рассмотрел то, чего не замечал раньше — по периметру, обозначенному автомобилями, стояли несколько человек с ружьями. Они, как и все, пели гимн — но смотрели не на костер и священников, а в темноту, прореженную светом фар. Антон мог толком разглядеть двоих — но наверняка их было и больше, остальных скрывали сумрак и толпа.

Гимн стих. Епископ, благословляя собравшихся, поднял руки:

— Господь с вами!

— И с духом твоим, — пропела толпа.

И Антона унесло совершенно. При свете живого огня, при звуках тысячелетнего торжественного гимна — он вдруг ощутил, как плавятся границы времени. Дух вырвется на свободу. Его не удержат ни ночь, ни замки.

Как во сне, он прослушал Литургию Слова; как во сне, видел хиротонию, совершенную епископом над четырьмя семинаристами — не мог же он в реальности увидеть эту цепочку рук, возлагаемых на головы священников от первых дней, от Петра и Павла до этой самой ночи. И когда отец Януш, выйдя перед рядом восьмерых священников, сказал, что обычно на Пятидесятницу взрослых не крестят, но сегодня особый случай — он никак это не применил к себе, он просто о себе забыл. Но Игорь чуть толкнул его локтем в бок:

— Это по нашу душу. Поднимайся.

Ось вони, молодi агнцi!Ось вони, що заспiвали «Аллiлуйя!»Прийшли до струменя свiтла,З джерела Бога напились —Аллiлуйя! Аллiлуйя![50]

Это нам? — подумал Антон, оглядываясь. Это про нас?

Два низких женских голоса поплыли над водой, третий, высокий, — взлетел к самым звездам:

На бенкетi Агнця-Бога,Одягнувшись в бiлi шати,На кривавих водах моряСтанем пiснь Христу спiвати…

Антон мотнул головой, чтобы прогнать величественное и страшное видение, открывшееся на секунду: сонм людей в белых одеждах, идущий босиком по огненно-красным, раскаленным волнам стеклянного моря.

Сердце вдруг заколотилось. Это сейчас, думал он — только это и мог думать. Это сейчас со мной случится…