Обнаров - Наталья Троицкая

Едва Обнаров пригубил напиток, в гримерную влетел разъяренный Симонец.

– Какого черта вы здесь сидите?! Уже увертюра пошла! Обнаров… – он по-бабьи всплеснул руками. – Нет, Константин Сергеевич, я уродов, шестерочных, понять могу: жрут для храбрости. Но ты-то! Ты!!! Ты-то куда винище хлещешь?! Тебе высотные трюки работать! На тебя главы мировых держав посмотреть пришли! Бельма зальешь, а последствия мне разгребать? Распустил тебя Олег-то наш Ефимович! Что, звездная болезнь разум застит?! Не помним, кто вскормил да пригрел? Назад в Питер захотелось?!

Обнаров залпом осушил стакан, бросил его зам. худрука в ноги, из верхнего ящика гримерного столика хладнокровно вытащил пистолет, отточенным движением снял с предохранителя и, глядя на Симонца пустым взглядом убийцы, сказал:

– Мироныч, я выпил столько, что мне Марианская впадина стала по яйца. Но стукануть ты вряд ли успеешь. Считаю до одного. Раз! – он вскинул руку, целя Симонцу точно в левый глаз, палец на спусковом крючке выбрал свободный ход.

– Костя, ты спятил! – крикнул побледневший как полотно Беспалов и схватил Обнарова за руку.

Пробубнив что-то нечленораздельное, Симонец испарился также быстро, как и появился.

Обнаров бросил пистолет в стол, ударом руки закрыл ящик.

– Тварь! – раздраженно бросил он. – Точно я ему соли на хвост насыпал! Питером достал меня! «Три пишем, два в уме…» – и уже мягче добавил: – Ладно, идти надо…

Беспалов круглыми, застывшими глазами все еще смотрел на Обнарова

– Серый, как маленький! Ё-моё! Пистолет – реквизит из «Мужского сезона».

Они переглянулись, разом прыснули от смеха и, обнявшись, пошли работать.

Спектакль явно удался. Спектакль искрился, точно шампанское, опьяняя действом всех, без разбору, будь ты студент или президент. Актеры пели, танцевали, устраивали опасные потасовки и жаркие бои на шпагах, проделывали опасные акробатические трюки. Действие летело, точно вихрь, стремительно и властно, сминая однообразие, вышибая то смех, то слезы, останавливаясь только там, где, как контраст, была необходима и уместна короткая лиричная печаль.

Раскинув руки в стороны, запрокинув голову вверх, точно моля о пощаде Всевышнего, Обнаров стоял в самом центре сцены, он уже произнес финальный монолог и ждал, когда упадет занавес, когда погаснет свет, ослепительно ярким островком выхватывающий его, тоже одетого во все белое, из темного мира жизни, сцены и зрительного зала.

«Странно, – думал он, – почему так долго не гасят свет, и почему аплодисменты сегодня так внезапно то появляются, то затихают, точно звук идет волнами? Что-то неправильно, что-то не так…»

Он сцепил до скрежета зубы, не дав телу рефлексивно вздрогнуть от кравшегося по спине мороза. Промокшая насквозь на спине и груди рубашка прилипла к телу и теперь казалась ему ледяной.

Темнота стала вдруг с шипением расплываться, превращаясь в противный серый туман, украшенный яркими мерцающими блестками.

«Господи, не сейчас! – взмолился он и под аккомпанемент дребезжащих в висках колокольчиков сделал глубокий вдох, один, потом другой. – Занавес… Мне нужен занавес…»

Лицо стало мгновенно мокрым от холодного липкого пота. Сердце надрывно билось, неестественно шевелясь в груди.

– Костя, здесь врачи, – услышал он идущий эхом голос Беспалова. – Держись, Старый! Сейчас занавес дадут!

Наконец наступила полная темнота, точно мир нырнул в черную воду, софиты погасли, раздался знакомый шорох занавеса.

«Теперь можно…» – сказал себе Обнаров и мгновенно потерял сознание.

– «Горох» первым на поклон выходит и делает минимум пять подходов. Медленно! Я внятно вам объясняю? Медленно! – услышал он взволнованный голос Симонца. – Нам Обнарова надо успеть в чувство привести. Ему хотя бы раз на поклон выйти. Чего сидим, вашу мать?! На сцену! Не по чину «шестеркам» заставлять себя ждать. Ну, что вы сидите, медицина? Делайте уже что-то, делайте!

– Он у вас что, наркоман? – спросила врач, разглядывая вены на правой руке Обнарова с синяками и следами от уколов.

– Он у нас алкоголик! – с издевкой пояснил Симонец. – Пить надо меньше.

– У него жена в больнице. Он вчера и сегодня для нее кровь сдавал. Это следы от прямого переливания крови, – сказал врачу Беспалов.

– Тогда все понятно. Господи, как же он на сцену-то смог выйти?! Ему обязательно лежать надо!

– Ну что вам понятно? – орал Симонец. – Мне артист на поклон нужен. Давайте как-то поактивнее, или я обеспечу вам неприятности!

Обнаров почувствовал, как кто-то взял его за запястье.

– Сейчас он придет в себя, пульс стабилизируется.

– Поднимайте же его! – орал Симонец. – Не выйти на поклон он не может! Это неуважение к восьми президентам!

– Слушайте, у вас не театр, а просто гестапо какое-то! – вспылила врач. – Уйдите отсюда! Я вас уже слышать не могу!

– Спасибо, доктор, – слабым голосом произнес Обнаров и открыл глаза. – Дайте воды.

Беспалов тут же открыл и подал ему бутылку минералки, заботливо придерживая бутылку в трясущейся обнаровской руке.

– Серый, я финал не завалил? Занавеса дождался?

– Дождался. Ты молодец!

– Пойдем на поклон.

Беспалов с врачом помогли ему встать. Обнаров отстранил их и сделал несколько шагов к сцене, потом опасно покачнулся, ухватился за плечо следовавшего за ним по пятам Беспалова.

– Братцы, идти-то я не могу. Мотает меня… – виновато сказал он.

Беспалов с болью смотрел на друга.

– Давай вот что сделаем. Ты, я, Папаянц, Золотов вместе выйдем, как ближайшее окружение Мэтью. Встанем, обнимая друг друга за плечи. А мы с тобой, Костя, так и выйдем обнявшись. Встанем по центру сцены. Витька и Жорик пусть цветы нам таскают.

– Гениально! На сцену! Мгновенно на сцену! – суетился Симонец. – Родные мои, хорошие, сделайте для меня это!

В лучах софитов в центре сцены они стояли вдвоем, обнявшись, как старые друзья. Свита Мэтью собирала у благодарных зрителей цветы и складывала их к ногам своего главаря.

– Костя, правую руку согни в локте. Пятно крови на рубашке, как укол в вену делали, – с деланной улыбкой говорил Сергей Беспалов Обнарову. – Слушай, а ничего задумка. Народ думает, у нас фишка такая – цветы самим не брать. Пойдем или понаслаждаемся?

– Серый, отвези меня домой, прямо сейчас. Умоляю! Иначе меня с банкетом достанут, а у меня сил нету. Только мою сумку с документами из гримерки возьми.

– По-о-онял, – протянул Беспалов. – Улыбаемся, машем и уходим.

В машине, уже у подъезда дома, Беспалов тряхнул уснувшего Обнарова за плечо.

– Костя, приехали. Пойдем, провожу.

– Только до подъезда я сам, а то сфотографирует какая-нибудь сука, напишут – пьяный. Мать расстроится.