Обнаров - Наталья Троицкая

Одетый во все стерильное Обнаров полулежал на удобном столе для переливания крови, чем-то напоминающем стоматологическое кресло. Его правая рука была отведена в сторону и фиксирована к подлокотнику. От вены локтевого сгиба красной змейкой тянулась гибкая подводка системы прямого переливания крови. Преодолев легкое головокружение, он повернул голову направо. Там, за стеклянной ширмой, на каталке, укрытая до подбородка белой простыней, в белой марлевой шапочке лежала она. Среди белого было видно только одно изможденное бледное лицо с темно-малиновыми ввалившимися глазницами и тонкая высохшая левая рука, отведенная в сторону и закрепленная ремешками-липучками к подлокотнику. К вене локтевого сгиба была подключена система прямого переливания крови. Сейчас в ее вену поступала его кровь.

Он приподнял голову, посмотрел на жену. Их взгляды встретились. Жена смотрела на него и плакала.

После прямого переливания крови Тая уснула, а он сидел с доктором Михайловичем в маленьком ресторанчике напротив клиники. Михайлович его потчевал необыкновенно вкусно приготовленным мясом, заставляя запивать его красным вином, кормил паштетом из печени, поил гранатовым соком, а на десерт угощал грецкими орехами с медом. После трапезы врач настаивал, чтобы Обнаров ехал в гостиницу и выспался, но, опасаясь, что Тая проснется без него и расстроится, Обнаров пошел в палату. В палате он приставил низенький табурет к кровати жены, положил руки на край кровати, на них голову, и так уснул.

Ему снилась бегущая по ромашковому лугу Тая. Она бежала к нему, звонко смеялась и все никак не могла добежать.

– Что тебе снилось? – очень тихо, одними губами прошептала жена.

Реальность возвращалась постепенно. Наконец Обнаров вспомнил, как после прямого переливания крови сидел с доктором Михайловичем в маленьком ресторанчике, как потом пришел сюда.

Он улыбнулся счастливо.

– Мне снилась ты.

Он погладил жену по руке, поцеловал ладонь.

– А я есть хочу. Так странно. Мне первый раз здесь захотелось есть.

– Правда?! Это же здорово!

Счастливый, он с ложечки кормил жену. Ее желудок, отвыкший от пищи, быстро насытился диетическим бульоном и парой ложечек пропаренного, стертого в пюре овощного рагу.

Пришла медсестра, взяла кровь. Вместе с нею пришел доктор Михайлович.

– Анализ крови мне, срочно, – распорядился он. – Ну-с, госпожа Таисия, как вы себя чувствуете?

– Анатолий Борисович… – Тая попыталась улыбнуться

Доктор рассмеялся, кивнул Обнарову, указывая на жену.

– Сегодня может выговорить моё имя и отчество. Обычно она завет меня «Анатоль».

– Мне хорошо. Спасибо.

– Это вы мужа благодарите, голубушка. Мы ведь и раньше вам донорскую кровь переливали, а результатов никаких. А тут поспали четыре часочка после переливания, и совсем другой человек. Может быть, и правда дело не в медицине?

Доктор Михайлович ушел, оставив им в подарок это предположение.

– Костик, ты когда улетаешь?

– Завтра. Я обязан отыграть спектакль. Главы восьми держав пожалуют, – тоном обреченного сказал Обнаров.

– Ничего. Ты справишься…

Он кивнул.

– Поезжай в гостиницу, тебе надо поспать. Ты устал, ты столько крови мне отдал. У тебя завтра тяжелый спектакль. Я тоже буду спать. Я очень хочу спать. До завтра.

Тая закрыла глаза.

– Отдыхай, – Обнаров поцеловал жену в щеку.

Он слушал ее дыхание, гладил по голове, как заболевшего ребенка. Он ушел, когда понял, что жена уснула.

Когда дверь за Обнаровым закрылась, Тая открыла глаза, подтянула к себе краешек одеяла и, прижав его к глазам, тихонько заплакала.

– Константин Сергеевич, я вынужден предупредить вас, на что вы идете. Второе прямое переливание будет по последствиям для вас сложным, – говорил Обнарову доктор Михайлович.

– Да, и черт с ними, с последствиями! О чем вы, Анатолий Борисович?! Я – здоровый мужик! Мне ее вытащить надо. Во что бы то ни стало!

– Умерьте пыл, любезнейший! Вечером играть спектакль вы не сможете. У вас будет сильная слабость, головокружение, могут быть приступы тошноты, у вас снизится артериальное давление, все «поплывет», вы можете ощущать сильный озноб, вас будет просто колотить. Главное, у вас не будет концентрации внимания. Сознание может просто «выпадать» на какое-то время. Вы можете забыть текст. Вообще я отпускать вас не должен! Хотя бы сутки я вас должен понаблюдать. А вы рветесь в Москву, а у вас, видите ли, вечером спектакль!

Обнаров встал, склонился над рабочим столом доктора Михайловича.

– Прекратим эту ненужную дискуссию. Что я должен подписать, чтобы подтвердить свое согласие?

Михайлович положил перед Обнаровым лист бумаги с коротким текстом. Обнаров не глядя подписал.

– Идемте в процедурную! Мне на самолет надо успеть.

– В аэропорт, Константин Сергеевич, поедете в сопровождении врача.

Перед процедурой Обнаров зашел к жене. Жена приняла его холодно. Она заставила его сесть рядом и, погладив своею слабенькой рукой его по груди, тихо сказала:

– Костя, я не хочу, чтобы ты мучился из-за меня.

– Ты про что?

– Ты не можешь каждый день давать мне свою кровь. Мне сегодня опять хуже. Химиотерапию не прерывают. Они просто убивают твою кровь, влитую в меня. Я отказалась от прямого переливания.

– Пожалела меня? – Обнаров встал, заходил по палате. – Что, все правильно. Кто ж меня еще пожалеет, как не жена? – он подскочил к ней, склонился над кроватью. – Ты знаешь, что ты сделала? Ты наплевала на нас с Егором! Ты отняла у нас надежду! Ты отстранилась, отгородилась вот этими больничными стенами!!!

– Не кричи, – сквозь гримасу слез чуть слышно попросила она.

– Ты помирать собралась. Это я вчера слышал. А мы? Как мы? Что мы? Тебе все равно, что будет с нами! Тебе все равно, что будет с твоим мужем, с твоим сыном! Ты о себе думаешь. Ты – эгоистка! Ах, как я правильно и благородно поступила! Мужа пожалела. Ему же вечером сильных мира сего ублажать! Да пропади все пропадом!!! Ты о себе думай! Как выйти отсюда, думай! Я думал, ты умная женщина, а ты глупая, Тая. Ох, глупая!

Она заплакала.

Обнаров сел рядом, стал вытирать жене слезы.

– Я люблю тебя. Очень-очень-очень люблю, Таечка, хорошая моя. Но иногда ты творишь непростительные вещи, как сейчас. Перестань, пожалуйста, плакать и отмени свое решение.

Она покачала головой.

– Тая, ты не имеешь на это права.

– Нет. Уезжай.

Обнаров склонился к жене и тоном, точно впечатывающим слова, произнес:

– Я не буду без тебя растить твоего сына. Ты поняла? Умрешь, я отправлю его прямиком в детский дом. Тебе ясно? Ты этого хочешь?!

– Ты не сделаешь…

– Сделаю и обязательно!

– Ты не серьезно…

Отчаяние, бессилие, помноженные на страдание и усталость, сделали свое дело. В его глазах сверкнули слезы. Он сдался. Он перестал наступать. Он встал на колени перед кроватью жены, обреченно склонил голову.