Башня Нерона - Рик Риордан

– Что такое? – спросил Пифон, решив, что я обращаюсь к нему. – Крысеныш под конец взмолился о пощаде?

Я открыл рот, но ответить не смог. Чудовище приблизило морду, желая насладиться моими предсмертными стонами.

– ПРОЩАЙ, ДРУГ МОЙ, – сказала стрела. – ПУСТЬ АПОЛЛОН ПАДЕТ, НО ОН ВОССТАНЕТ ВНОВЬ.

Вложив в эти последние слова всю силу своей древней рощи, стрела завершила пророчество рептилии. Пифон теперь был совсем близко, и, отчаянно всхлипнув, я воткнул и до самого оперения затолкал Стрелу Додоны в его гигантский глаз.

Монстр заревел от боли и замотал головой. Его кольца ослабили хватку ровно настолько, чтобы я сумел вывернуться и выбраться на свободу. Я рухнул мешком на край широкой трещины.

Грудь пульсировала. Ребра однозначно были сломаны. Возможно, сломано – разбито – было и сердце. Я во много раз превысил норму того, на что рассчитано тело Лестера Пападопулоса, но сдаваться было нельзя – во имя Стрелы Додоны. Не до́лжно было мне сдаваться.

С трудом я поднялся на ноги.

Пифон продолжал биться, пытаясь достать стрелу из глаза. Как бог медицины я мог бы сказать ему, что от этого боль лишь усилится. Видеть, как мой шекспировский снаряд торчит из головы змея, было грустно, но я чувствовал прилив ярости и мужества. Я ощущал, что сознание стрелы угасло. Хотелось верить, что оно унеслось обратно в Рощу Додоны и присоединилось к миллионам других голосов, шепчущих между деревьями, но что-то подсказывало мне, что оно просто кануло в небытие. Жертва стрелы была самой что ни на есть настоящей, возврата не было.

Гнев переполнял меня. От моего смертного тела пошел пар, под кожей то и дело вспыхивал свет. Рядом бил по земле хвост Пифона. В отличие от змей, обвивающих леонтоцефалина, у этого змея были начало и конец. Позади меня разверзла зев огромнейшая из вулканических трещин. Я знал, что должен сделать.

– ПИФОН! – мой голос сотряс пещеру. Вокруг нас посыпались сталактиты. Наверное, где-то далеко над нами жители греческих деревень замерли, услышав, как из священных руин раздаются мои слова, оливковые деревья задрожали, и с них посыпались плоды.

Владыка Дельф пробудился.

Пифон уставился на меня единственным злобным глазом:

– Ты не будешь жить.

– Согласен, – ответил я. – Но только если и ты умрешь.

Я схватил хвост монстра и потащил его к расселине.

– Ты что делаешь?! – заревел он. – Прекрати, идиот!

Не выпуская из рук Пифонова хвоста, я спрыгнул за край.

Мой план должен был провалиться. Учитывая жалкий вес моего смертного тела, я должен был просто повиснуть на нем, как освежитель на зеркале заднего вида. Но я был полон праведного гнева. Я уперся ногами в каменную стену и потянул воющего и извивающегося Пифона к себе. Он пытался махать хвостом, чтобы сбросить меня, но мои ноги крепко упирались в каменную стену расселины. Моя сила прибывала. Тело лучилось ослепительным светом. Последний рывок – и я дотащил своего врага до точки невозврата. Его бесчисленные кольца обрушились в бездну.

Пророчество сбылось. Аполлон пал, и Пифон пал вместе со мной.

Гесиод когда-то написал, что если сбросить с земли бронзовую наковальню, до Тартара она будет лететь девять дней.

Наверняка слово «девять» он использовал как синоним для «Не знаю точно сколько, но очень-очень долго».

Гесиод был прав.

Мы с Пифоном падали вниз, кувыркаясь, ударяясь о стены, из абсолютной темноты попадая в пространство, освещенное прожилками лавы, и снова ныряя в черноту. Учитывая, как сильно пострадало мое бедное тело, вполне могло быть, что я умер где-то в середине пути.

Но я продолжал сражаться. У меня не осталось оружия, и я пользовался кулаками и ногами, стараясь вмазать по каждому участку шкуры зверя, пнуть каждый коготь, каждое крыло, каждую новую голову, вырастающую на его теле.

О боли речь уже не шла. Я был в том состоянии, когда самую страшную агонию принимаешь как блаженство. Я крутился в воздухе, чтобы Пифону доставались все удары о стены. Мы не могли оторваться друг от друга. Стоило нам отдалиться, и какая-то сила – прямо как брачные узы – толкала нас обратно.

Давление стало ужасным. У меня глаза вылезали из орбит. От жара я спекся как печенюшки Салли Джексон, но мое тело по-прежнему сияло и источало пар, артерии, наполненные светом, ярче проступали под кожей, превращая меня во что-то вроде 3D-пазла модели «Аполлон».

Вдруг стены расселины раздвинулись, и мы очутились в холодном мрачном воздухе Эреба – Царства Аида. Пифон попытался отрастить крылья и улететь, но его жалкие нетопыриные рудименты не могли выдержать такой вес, особенно когда я, цепляясь за его спину, колотил по крылышкам, как только они появлялись.

– ПЕРЕСТАНЬ! – прорычал Пифон. Стрела Додоны по-прежнему торчала из его мертвого глаза. По морде текла зеленая кровь из дюжины ран, которые я успел ему нанести. – Я… ТЕБЯ… НЕНАВИЖУ!

Вот пример того, что даже злейшие враги, точившие друг на друга зуб четыре тысячи лет, могут в чем-то прийти к согласию. С громогласным «БУБУУУУУХ!» мы ударились о воду. Или не о воду… Это больше походило на ревущий поток серной кислоты, такой ледяной, что от нее кровь буквально стыла в жилах.

Река Стикс подхватила нас и понесла вниз по течению.

Если вам нравится сплавляться по сложнейшим рекам, которые могут одним махом утопить вас, расплавить кожу и уничтожить ваше внутреннее «я», очень рекомендую круиз по Стиксу на гигантском змее.

Река высосала из меня воспоминания, чувства, волю. Она вскрыла горящие трещины на скорлупе Лестера Пападопулоса, отчего я почувствовал себя обнаженным и неполноценным, как линяющая стрекоза.

Даже Пифон не мог ей сопротивляться. Он наносил удары медленнее. Бился и выпускал когти, пытаясь зацепиться за берег, но я дал ему локтем в единственный здоровый глаз и пнул его в глотку, лишь бы он не выбрался из воды.

Не то чтобы я хотел утонуть – просто знал, что на твердой земле Пифон станет куда опасней. К тому же мне не хотелось заявиться на порог к Аиду в моем нынешнем состоянии. На теплый прием рассчитывать не приходилось.

Я вцепился в морду Пифона, используя безжизненное древко Стрелы Додоны как руль, правя монстром мучительными рывками. Пифон выл, скулил и дергался. Казалось, пороги Стикса смеются надо мной: «Видишь? Ты нарушил клятву. И теперь ты мой».

Я шел к своей цели. Я помнил последний приказ Мэг Маккаффри: «Вернись ко мне, дурень». Ее лицо в моей памяти не теряло четкости. Ее столько раз бросали, так жестоко использовали. Я не хотел быть еще одной причиной для