Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Анатольевич Смирнов

приглядывался к султану, удивляясь тому, что повелитель как будто совсем не сокрушен бедою и ничуть не огорчен. Около часа оба ехали, храня молчание.

- Всевышний указал мне истинную, единственную дорогу на Аль Кудс, - сказал султан, словно утомленный вопрошающим взглядом аль-Фадиля. - Хорошо, что я получил знамение теперь, а не позже. Солнце восходит на востоке. Направление истинного джихада не может бы против движения Солнца, с запада на восток.

Аль-Фадиль удивился еще больше, но так и не решился просить у султана объяснения того, что же он имеет в виду.

- Мне показалось, что я уже заслужил Аль Кудс и Господь отдает его мне... как дар, - продолжал султан. - Франки стали наказанием за гордыню... А их прокаженный малик достоин уважения.

- Говорят, ему помогал великий воин Джуржи, - осторожно заметил аль-Фадиль.

- Кто такой? - вопросил султан, бросив через плечо недоверчивый взгляд.

- Самый великий и доблестный воин кафиров. Он родился неподалеку от того места... где появились франки. В Лидде. Тысячу лет назад. Он поклонялся пророку Исе и был военачальником у одного малика-язычника. Этот Джуржи отличился во многих битвах, но, когда тот малик узнал о его вере, то приказал Джуржи отречься от нее. Тот отказался и был казнен.

Нетрудно догадаться, что аль-Фадиль рассказывал султану о том, кого вы, христиане, именуете Победоносным Георгием.

- И теперь, как говорят, он иногда появляется и помогает в битве франкам, - добавил аль-Фадиль.

- Это, верно, тот самый воин, который помог кафирам, когда десять тысяч воинов Ислама осаждали Антиохию? - вспомнил султан.

- Да. В городе оставалось всего три сотни воинов-кафиров, и они голодали, - подтвердил аль-Фадиль. - Если бы не Джуржи, они, конечно, не решились бы так отчаянно напасть на правоверных...

- ...и обратить их в бегство, как трусливых овец, - договорил за своего замявшегося слугу Салах ад-Дин. - Значит, этот Джуржи действительно был великим воином и Господь посылает его вразумлять правоверных, когда они становятся кичливы и самонадеянны. Это еще одно подтверждение того, что Всемогущий Аллах принял мою клятву.

Аль-Фадиль рассказал султану, что эмир, которому было велено обложить Аскалон, клялся, будто видел, как Джуржи внезапно появился у крепости. Его конь без труда перемахнул через стену, а потом перескочил с башни на ближайшее облако и помчался галопом по облакам на юг, к Газе.

- Он уверял меня, что именно Джуржи передал воинам Храма послание франкского малика и воодушевил их поспешить ему на помощь, - поведал аль-Фадиль. - А как же иначе этот олух мог оправдаться, что упустил гонца из Аскалона?.. Как только отряд кафиров появился со стороны Газы, прокаженный малик распахнул ворота и отчаянно бросился в бой.

- Войско из одних эмиров... - пробормотал тогда султан.

- Каких эмиров? - не понял аль-Фадиль.

- Продолжай... - велел султан, но стоило аль-Фадилю открыть рот, как повелитель Египта и Сирии брезгливо взмахнул рукой и осек его: - Лучше продолжу я сам... Там, у Аскалона, наши славные воины, конечно, не смогли выдержать удар с двух сторон. Как же! И в лоб и с тыла. Они дунули врассыпную. Малик кафиров соединился с воинами Храма, разогнал овец и помчался догонять остальное стадо... А оно успело разбрестись по всей Палестине.

Он бросил на аль-Фадиля жгучий взгляд, и тот весь покраснел - впервые с того давнего дня, когда его в последний раз вздул за шалость отец.

- Прокаженный малик франков не только доблестный воин, но и весьма искусный охотник, - заметил султан. - В тот день он зашел не с юга, а сделал крюк и напал с севера. Остальное я видел собственными глазами. И воина Джуржи я тоже сам видел. Эмир не соврал.

Аль-Фадиль снова открыл рот да так и проехал целый фарсах, забыв его закрыть.

Будь Каир лодкой, он, конечно, опрокинулся бы, когда чуть ли не все его жители высыпали на восточные стены посмотреть, каким вернется султан после такого ужасного поражения. Немало оставалось в городе его недоброжелателей, с грустными вздохами вспоминавших времена Фатимидов и их белых знамен, времена, когда вино стоило на рынках втрое дешевле.

И вот как только на востоке подобно лучам Солнца появились всадники султана в золотистых одеждах, все ринулись на стены, отталкивая друг друга. Тут Каир потерял еще сотню египтян, в давке свалившихся с лестниц и стен.

Султан приблизился к воротам, и рты зевак раскрылись во всю ширь куда раньше, чем стали раскрываться врата.

В спокойном и победоносном величии султан вступал в Каир. Он выглядел таким величественным... и таким довольным, будто не бежал от врага, а возвращался с победой.

Даже самые прозорливые мудрецы Паутинного рынка, как ни приглядывались к султану, как ни щурились, как ни следили за ним из-за углов и из крысиных щелей, так и не приметили в чертах его лица ни одного вещего знака немилости Всевышнего, а в глазах - ни одного тлеющего огонька горечи.

Сразу поползли слухи, будто султан и впрямь одолел франков, а не они - его, а все пропавшие, не вернувшиеся назад египтяне на самом деле остались жить в Палестине, где разом обогатились и завели себе белокожих рабов и рабынь. Разные толки сталкивались между собой на узких городских улицах, завивались вихрями. Кое-где начались стычки.

На следующий день, выслушав доклад каирского мухтасиба о том, что буйный народ утихомирен палками и плетками, султан собрал всех своих родственников и военачальников, участвовавших в неудачном походе на Аль Кудс.

- Кто виноват больше всех? - грозно вопросил султан. - Больше всех виноваты мы. Курды. Когда это было видано, чтобы наши воины бродили по округе, как мелкие воришки?

Курды низко опустили головы.

- Мы наказаны Аллахом, - сказал султан. - Кто-нибудь думает иначе?

Виновные перед Всевышним опустили головы еще ниже.

И тогда султан ошеломил всех новым вопросом: