Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

Президент также сказал Молотову, что он уже разработал идеи о разоружении Германии и Японии и обсудил функции четырех держав как гарантов окончательного мира, однако пока опустил один пункт: как поступить с множеством островов и колониальных владений во всем мире, которые «следует для их собственной безопасности отторгнуть от слабых государств… Г-н Сталин мог бы с выгодой для России рассмотреть возможность учреждения определенной формы международной опеки над такими островами и владениями».

Молотов ответил, что Сталин полностью согласен с идеями президента. Затем Рузвельт обсудил тему отказа от мандатной системы, по которой малые острова передавались под контроль различных государств, включая Японию и Германию. Но при этом подчеркнул, что Британия и Франция «не должны иметь каких-либо подконтрольных территорий»[584]. Что же касается долгосрочной перспективы, то Франклин Рузвельт сказал, что такие острова следует отдать под контроль международного комитета, состоящего из трех-пяти стран-членов. Затем президент перешел к обсуждению будущего колониальных владений, в частности, Индокитая (Вьетнама), Сиама (Таиланда), малайских государств и Голландской Вест-Индии. По его мнению, такие владения следует подготовить к самоуправлению для «заметного роста национального самосознания… и, таким образом, европейские государства не смогут рассчитывать на длительное сохранение этих территорий в качестве колоний»[585]. В ответ на это Молотов «выразил уверенность в том, что предложения президента получат практическое воплощение». Демонстрируя многогранность своей натуры, Рузвельт затем предупредил Молотова, что вынужден вскоре завершить беседу, поскольку приглашен герцогом и герцогиней Виндзорскими на ланч в 12:00. В это время герцог был генерал-губернатором Багамских островов: в 1941 году королевская семья направила его на Багамы, подальше от фашистских лидеров Европы, которые добивались его расположения. Правитель чернокожих жителей Багам был классическим примером властителя колониального типа, который при этом, несмотря ни на что, был очень популярен в определенных кругах Америки. Несколько странно, что Рузвельт сообщил Молотову о своем нестандартном решении пообщаться с герцогом. Как и многим американцам, несмотря на все свои демократические воззрения, Рузвельту нравилось общаться с королевскими особами.

Перед уходом Рузвельт подвел итог обсуждению планов открытия «второго фронта» и перешел к уточненному списку вооружений, оборудования и снаряжения, ожидаемых Советским Союзом. Теперь этот список был урезан наполовину в связи с необходимостью формировать экспедиционный контингент и создавать запасы вооружения на территории Великобритании для «второго фронта». Он еще раз произнес: «Мы ожидаем открытия “второго фронта“ в 1942 году, – и добавил: – С прибытием каждого очередного судна в Великобританию мы будем приближать момент открытия “второго фронта“»[586].

Состоялось обсуждение пресс-релиза, который будет опубликован в Вашингтоне и Москве после возвращения Молотова. У собеседников возник спор по поводу ключевой фразы: «В ходе неофициальных переговоров было достигнуто полное взаимопонимание в отношении неотложных задач, связанных с открытием в Европе “второго фронта“ в 1942 году». Генерал Маршалл говорил Гопкинсу, что, по его мнению, формулировка слишком определенна, и настаивал на том, чтобы исключить из нее указание конкретной даты – 1942 год. «Я обратил внимание президента на эту конкретную дату, – посетовал Гопкинс, – но он, тем не менее, пожелал оставить ее».

Сталин с нетерпением ждал завершения переговоров Молотова с Рузвельтом и его военным штабом. Очень осмотрительный и педантичный в делах, Молотов постоянно сообщал Сталину новости, которые полагал самыми существенными, но Сталин хотел узнать, какие конкретно документы по ленд-лизу и по «второму фронту» предполагается подписать. 3 июня он отправил Молотову раздраженную телеграмму следующего содержания:

«1. Инстанция [Сталин] не удовлетворена лаконизмом и недоговоренностью во всех Ваших сообщениях. Вы сообщаете нам о переговорах с Рузвельтом и Черчиллем только то, что сами полагаете важным, и опускаете все остальное. Между тем Инстанции хотелось бы знать все: что Вы считаете важным и что считаете несущественным.

2. Это относится и к проекту коммюнике. Вы не сообщили нам, чей это проект… Нам остается только гадать из-за Вашего умолчания.

3. Мы полагаем целесообразным иметь два проекта коммюнике – один по переговорам в Британии, другой – по переговорам в США.

4. В дальнейшем считаем абсолютно необходимым, чтобы, кроме прочего, в обоих коммюнике упоминалась тема “второго фронта“ в Европе и достижение полного взаимопонимания по этому вопросу»[587].

4 июня Молотов передал по телеграфу текст коммюнике, который он вместе с Рузвельтом составил накануне:

«В ходе неофициальных переговоров было достигнуто полное взаимопонимание в отношении неотложных задач, связанных с открытием в Европе “второго фронта“ в 1942 году. Кроме того, обсуждались мероприятия, связанные с увеличением и расширением поставок Соединенными Штатами самолетов, танков и других видов вооружения для Советского Союза. Также обсуждались фундаментальные проблемы сотрудничества Советского Союза и Соединенных Штатов в охране мира и безопасности свободолюбивых народов в послевоенное время. Обе стороны с удовлетворением заявляют о единстве своих позиций по всем этим вопросам»[588].

Из следующих телеграмм Сталина видно, что он, наконец, был удовлетворен отчетами Молотова и, что еще важнее, поверил, что американские войска окажутся на советской территории уже в текущем году. Сталин телеграфировал Молотову:

«Мы принимаем предложение Рузвельта по сокращению нашей заявки по тоннажу и ограничиваемся поставками, главным образом, вооружений и промышленного оборудования… По всей вероятности, это сокращение необходимо США и Британии для высвобождения тоннажа для доставки войск в Западную Европу для открытия “второго фронта“»[589].

Из телеграммы Сталина Литвинову после отъезда Молотова следует, что ему было хорошо известно о том, что британцы в лучшем случае относятся без энтузиазма к этой инициативе:

«Вам следует информировать Рузвельта о согласии Советского правительства на сокращение нашей заявки по тоннажу… и дополнительно сообщить ему, что Советское правительство делает это, чтобы облегчить для США отправку войск в Западную Европу для открытия там “второго фронта“ в 1942 году в соответствии с вашим коммюнике, согласованным между Молотовым и Рузвельтом. По нашему мнению, это может поторопить британцев согласиться с открытием “второго фронта“ в этом году»[590].

Реакция Рузвельта на визит Молотова была показательной. Он писал Черчиллю, что это было «настоящим успехом. Нам удалось наладить наши личные взаимоотношения… Он потеплел даже больше, чем я ожидал»[591]. Президент говорил Дейзи, что, хотя его и предупреждали, что он найдет Молотова «замороженным», перед президентом был «улыбчивый и очень живой человек»[592]. Однако, размышляя о Молотове шесть месяцев спустя, в беседе с Макензи Кингом он назвал его «империалистом», что было явно отрицательной характеристикой в глазах Рузвельта.

Гопкинс тоже считал визит успешным. Вскоре после отъезда Молотова из Вашингтона он писал послу Джону Уинанту с пометкой, что это не только его мнение, но и мнение президента: «Я уверен, что мы, наконец, заделали еще одну брешь между нами и Россией… Это было нужно, чтобы обеспечить реальный мир на планете. Мы просто не можем организовать мир только своими силами и силами британцев без привлечения русских в качестве равноправных партнеров. Безусловно, я учитываю и китайцев. Дни установленного белыми людьми миропорядка сочтены. Человечество просто не собирается терпеть его дальше, да и, пока я жив, вряд ли я смогу понять, почему они должны это терпеть»[593].

Молотов вернулся в Москву через Лондон. За время его пребывания в Лондоне был, наконец, подписан союзный договор между Советским Союзом и Великобританией (без упоминания государственных границ). Черчилль предусмотрительно вручил Молотову памятную записку об открытии «второго фронта» в 1942 году: «Британия не может “дать обещание, но полагает важным и целесообразным“, чтобы планируемое на август или сентябрь вторжение войск на континент имело место»[594]. Памятная записка завершалась словами, что в 1943 году Британия внесет максимум усилий в операцию вторжения.

В Советском Союзе освещение поездки Молотова и заключенных им договоров с Великобританией и США по русским стандартам было «триумфальным». В редакционной статье газеты «Правда» подчеркивалось: «По всей стране прокатилась волна бесчисленных митингов рабочих, колхозников, интеллигенции, солдат, офицеров и политработников Красной армии, которые выражали глубокую уверенность в том, что укрепление этих связей между членами “Большой тройки“ ускорит приближение окончательной победы… 1942 год должен стать годом окончательного разгрома врага. Наши советские люди с огромным воодушевлением встретили полное взаимопонимание в отношении неотложных задач по открытию “второго фронта“ в 1942 году».