100 великих узников - Надежда Ионина

Слуги мои верные, во многих обстоятельствах испытанные! Се час наступил, да великую мне и государству услугу сделать; оный зловредный Алексей, его же сыном и царевичем срамлюся называти, презрев клятву, перед Богом данную, скрыл от нас большую часть своих преступлений и общенников, которые в другом разе в скверном его умысле на престол наш пригодятся… Мы, праведно негодуя за такое нарушение клятвы, над ним суд нарядили и тамо открыли многие и премногие злодеяния, о коих нам и в помышление придти не могло. Суд тот, праведно творя… его царевича достойно к понесению смертной казни осудил. Не хочу поругать царскую кровь всенародною казнею, но да совершится сей предел тихо и неслышно, якобы его умрети от естества, предназначенного смертию. Идите и исполните, тако бо хощет законный ваш государь и изволяет Бог…

И нашли мы царевича спяща, разметавши одежды, якобы от некоторого сонного и страшного видения, да еще по времени и стонуща… Инехотяще никто из нас его мирного покоя нарушати, промеж себя судяще: не лучше ли да его во сне смерти предати и тем от лютого мучения избавити. Обаче совесть на душу налегла, да не умрет без молитвы. Сие помыслив и укрепляясь силами, Толстой его… тихо толкнул, сказав: „Ваше царское высочество, восстаните!“. Он же, открыв глаза и недоумевая, что сие есть, сиде на ложнице и смотряще на нас. Тогда Толстой, приступив к нему поближе, сказал: „Мы пришли, по его царского величества указу, к тебе тот суд исполнить, того ради молитвою и покаянием приготовься к твоему исходу, ибо время жизни твоей близ есть к концу своему“.

Едва царевич сие услышал, как вопль великий поднял, призывая к себе на помощь, но из того успеха не возымев, начал горько плакатися и глаголя: „Горе мне бедному! Горе мне, от царской крови рожденному! Не лучше ли мне родитися от последнего подданного?“ Царевич не слушал никаких утешений, а плакал и хулил его царское величество, нарекал цареубийцею. А как увидели, что царевич молиться не хочет, то, взяв его под руки, поставили на колени, и один из нас… говорит за ним: „Господи! Вруцъ твои предаю дух мой“. Он же не говорил того, руками и ногами прямися и вырваться хотяще. Тогда той же, мню, Бутурлин, рек: „Господи! Упокой душу раба твоего Алексея в селении праведных, презирая прегрешения его человеколюбец“. И по сим словам царевича на ложу спиною повалиша и, взяв от возглавия два пуховика, главу его накрыли, пригнетая, дон-деже движения рук и ног утихли и сердце битися перестало, что сделалось скоро из-за его тогдашней немощи… А как то совершилося, мы паки уложили тело царевича, якобы спящего, и, помоляся о Богу душе его, тихо вышли…[38]

[Некоторые исследователи считают это письмо поздней подделкой].

Меншиковы в Берёзове

Как необычайно стремительным было восхождение А. Д. Меншикова к могуществу, славе и богатству, так необычайно стремительным было и падение князя. После смерти царя А. Д. Меншиков, опираясь на гвардию, возвел на престол Екатерину I и стал фактическим правителем России. Но в пору своего могущества он совершил ряд ошибок, которыми не замедлили воспользоваться его враги. Они намеревались возвести на престол царевну Елизавету Петровну (дочь Петра), а А. Д. Меншиков добился от умиравшей императрицы согласия на объявление наследником русского трона царевича Петра Алексеевича (внука Петра I от сына Алексея) при условии его женитьбы на дочери князя — Марии Александровне Меншиковой. По завещанию императрицы до совершеннолетия будущего монарха управлять страной должен был Верховный тайный совет, который был послушен светлейшему князю.

Чтобы император не подпал под чужое влияние, А. Д. Меншиков перевез 12-летнего монарха в свой дом и окружил надежными людьми, а 25 мая устроил торжественное обручение его со своей дочерью Марией, которую после этого стали поминать в церквах великой княжной и нареченной невестой императора. Еще раньше, 13 мая, А. Д. Меншиков получил от юного императора давно желанное звание генералиссимуса, и таким образом, имея под своей властью все сухопутные и морские силы государства, он стал считать себя в полной безопасности от всяких интриг и ударов судьбы. Да и откуда бы явилась опасность? Все враги его и подозрительные лица удалены, сосланы или сделаны безвредными; те, от кого нельзя было отделаться, обласканы и осыпаны милостями, так что вполне могли стать лучшими друзьями светлейшего князя. Единственный опасный человек — это А. И. Остерман, но у него нет связей, знать смотрит на него свысока, следовательно, он не может обойтись без опоры и рассчитывать на первую роль. А опорой ему может быть только он, А. Д. Меншиков, которому тот многим обязан и который доверил ему воспитание императора.

Но светлейший князь ошибался: люди, которыми он окружил Петра II и которых осыпал милостями, не были ему друзьями. Слишком свежи были в их памяти прежние обиды, слишком хорошо помнили они его прежнее высокомерие по отношению к ним. Да и милости светлейшего князя — выскочки, которого они считали гораздо ниже себя, — их только раздражали. Поэтому династические замыслы А. Д. Меншикова вызвали тревогу в стане его врагов, хотя сам он не сознавал грозившей ему опасности. А между тем противники его составили заговор, чтобы подорвать влияние всесильного временщика на юного царя. В заговор вошли виднейшие представители родовой аристократии (князья Голицыны и Долгорукие) и представители новой знати, бывшие одно время приверженцами А. Д. Меншикова, но вовремя угадавшие перемену политических сил при дворе.

Над головой А. Д. Меншикова сгущались тучи. Он мог бы использовать единственную, пожалуй, возможность — как президент Военной коллегии, поднять по тревоге гвардию и артиллерийские войска, встать во главе их и заставить заговорщиков капитулировать. Правда, в случае неудачи это стоило бы ему головы, может быть, поэтому светлейший князь и не отважился пойти на риск.

После указа о домашнем аресте, Петр II подписал и указ о ссылке А. Д. Меншикова с семьей, лишив его всех чинов и „кавалерии“ (орденов). Рано утром 11 сентября из Санкт-Петербурга вышел огромный обоз, увозивший семейство светлейшего князя и родственников жены в ссылку. Прислуги за ними следовало 127 человек; за бывшей невестой императора следовал ее прежний штат — юфмейстер, паж, четыре конюха и т. д., и таким образом, выезд А. Д. Меншикова совсем не был похож на отправку ссыльных.

Тайный верховный совет распорядился отправить светлейшего князя в его нижегородские деревни, где ему надлежало жить безвыездно. Но потом указ о ссылке был изменен, и местом ее был назначен город Раненбург[39] [Ныне город Чаплыгин Липецкой области]. Осенняя непогода, разбитые дороги и длительные остановки в пути из-за частых приступов горловой чахотки у А. Д. Меншикова задерживали продвижение обоза. Только в начале ноября конвойная команда доставила ссыльных в Раненбург, где их поместили в крепость под охраной из 180 человек.

Светлейший князь не терял надежды вернуться ко двору и еще во время переезда в Раненбург не раз посылал письма в Москву и Новгород с просьбами о ходатайстве за него. Но более всего хлопотали его жена и свояченица Варвара Арсеньева. А вероятность возвращения существовала, так как князь Долгорукий думал женить своего сына на одной из дочерей А. Д. Меншикова. Мог осуществиться и брак его сына с одной из дочерей князя Голицына, а до этого светлейший князь намеревался, пользуясь своим богатством, спокойно жить в Раненбурге.

Ссылка в Раненбург была лишь предварительной, чтобы обеспечить свободу расследования и установления вины свергнутого властелина. А. Д. Меншикова обвиняли в том, что он угрозами принудил царя согласиться на обручение со своей дочерью, „чинил многие противности“ царице Евдокии Федоровне, самовольно рассылал по учреждениям указы и повеления, которые „не только императорской власти противны, но и государству вредительны“ были, вымогал казенные суммы, брал взятки, присваивал частные имения. Когда началось следствие, у А. Д. Меншикова конфисковали 90 000 крестьянских душ; города Ораниенбаум, Ямбург, Конотоп, Раненбург, Почеп и Батурин; 4 миллиона рублей наличными, капиталы в заграничных банках на 9 миллионов рублей; бриллиантов и других драгоценных камней на 1 000 000 рублей; три перемены серебряных тарелок (по 24 дюжины каждая), столовые приборы и 105 пудов золотой посуды. Кроме имений в России, у светлейшего князя были земли в Ливонии, Польше и других странах; король прусский подарил ему поместье Речек, а император германский — герцогство Козельское. Что же касается домов с роскошной меблировкой, драгоценной домашней утварью, усыпанной драгоценными камнями одеждой — этому добру и счета не было. Опись только вещей, взятых Меншиковыми в Раненбург, продолжалась три дня.

По окончании следствия А. Д. Меншикову было объявлено решение: сослать его в Пустозерский острог вместе с женой, сыном Александром и дочерью Александрой, а старшую дочь Марию отправить в Горицкий девичий монастырь на Белоозеро. В окончательном протоколе, подписанном 4 апреля 1728 года, местом ссылки для всего семейства назначался сибирский городок Березов.