Жизнь и реформы - Михаил Горбачев

Впереди был Пленум. Из обмена мнениями с товарищами, каждый из которых зондировал обстановку в ЦК, было очевидно: мнения членов Центрального Комитета настолько в пользу моей кандидатуры, что этот массовый настрой не дает возможности для какой бы то ни было дискуссии, не оставляет надежд на какие-либо другие варианты.

В пять часов начался Пленум, и я сразу почувствовал атмосферу полной поддержки, еще более утвердившейся под влиянием речи Громыко, который по поручению Политбюро предложил мою кандидатуру на пост Генерального секретаря ЦК. Произнесенная без письменного текста, она производила впечатление экспромта и оттого казалась особенно искренней, несла мощный эмоциональный заряд. Это было хорошо продуманное, взвешенное выступление, воздействие которого усиливалось тем, что оно было созвучно настроению зала.

Я был взволнован: никогда раньше мне не приходилось слышать о себе таких слов, такой высокой оценки.

Вся обстановка Пленума и овация, начавшаяся после того, как была названа фамилия Горбачева, единодушие членов ЦК при избрании меня генсеком — все это показало, что мы с ближайшими моими коллегами поступили правильно, когда после обмена мнениями решили, что в моей речи на Пленуме надо сразу серьезно заявить о наших стратегических позициях и замыслах. Все ждали, что же будет сказано новым советским лидером.

Интуитивно ощущая все это, я решил, что необходимо, не уходя от темы прощания с Черненко, уже в первых публичных выступлениях сказать о моей принципиальной позиции. Этого требовала ситуация.

На Пленуме я подчеркнул, что стратегическая линия, выработанная на XXVI съезде, последующих пленумах ЦК остается в силе. Это — линия на ускорение социально-экономического развития страны, на совершенствование всех сторон жизни общества.

Хочу признать, что в этом утверждении была сознательно допущена небольшая натяжка. Ссылка на XXVI съезд была необходима для соблюдения правил игры, но политическая линия была сформулирована иначе, чем на съезде, — не было упоминания о развитом социализме, зато говорилось об ускорении социально-экономического прогресса в соответствии с новыми представлениями.

Была уже подчеркнута главная мысль, что ускорение можно обеспечить лишь путем перевода народного хозяйства на рельсы интенсивного развития, выхода в короткие сроки на самые передовые научно-технические позиции, на высший мировой уровень производительности труда. А для этого необходимо настойчиво совершенствовать хозяйственный механизм и всю систему управления.

В связке с экономическими задачами было сказано об усилении внимания к социальной политике, совершенствованию и развитию демократии, формированию общественного сознания.

Не были обойдены вопросы порядка, дисциплины, законности. Подчеркнута необходимость гласности в работе партийных, советских, государственных и общественных организаций.

Что касается внешней политики — заявлена преемственность в осуществлении курса мира и прогресса. Наши позиции были изложены предельно ясно: «Мы хотим прекращения, а не продолжения гонки вооружений — и потому предлагаем заморозить ядерные арсеналы, прекратить дальнейшее развертывание ракет; мы хотим действительного и крупного сокращения накопленных вооружений, а не создания все новых систем оружия».

В отношении КПСС было отмечено, что партия — это та сила, которая способна объединить общество, поднять его на огромные перемены, которые просто необходимы. Именно исходя из этого мы должны провести подготовку к партийному съезду, на котором утвердить новую Программу партии и определить перспективы до 2000 года. Заканчивалась речь выражением твердой убежденности, что мы сможем полнее раскрыть созидательные силы социализма.

Таков смысл моего выступления ша внеочередном Пленуме ЦК КПСС 11 марта 1985 года. По сути дела, это было нашим кредо, пусть в первоначальном виде и как декларация намерений.

Идеи эти не сразу, не вдруг пришли мне в голову. Многие из них уже содержались в предшествующих выступлениях, в частности, на декабрьском Пленуме 1983 года, на идеологической конференции в декабре 1984 года, на встрече с избирателями Киевского избирательного округа города Москвы по выборам в Верховный Совет РСФСР 20 февраля 1985 года.

В выступлении на Пленуме уже были расставлены более определенные акценты, вопросы ставились круче, чем раньше. Главная мысль — довести до сознания общества, что мы стоим перед серьезным выбором и перед необходимостью глубоких перемен. И что намерения у нас на этот счет самые решительные.

Что касается внешнеполитического раздела, то я не выходил за рамки проблематики, которую поднимал в последнее время. Тем не менее тональность была другой. И это тоже было сделано специально. Тут, прямо скажем, веяло миролюбием, приглашением к диалогу.

Читатель подумает: а что особенного сказал Горбачев в те мартовские дни 1985-го? Да, конечно, с позиций сегодняшнего дня можно на все это смотреть как на стереотипы. Но это с нынешних позиций. И совсем по-другому это оценивается, когда знаешь, что именно отсюда все начиналось.

Я надеялся, что все предложенное мною найдет отклик. Позиции по внутриполитическим проблемам да и вся речь получили поддержку Пленума. Люди этого не скрывали. Впервые за многие годы, может быть, чувствовалась атмосфера неподдельного энтузиазма.

Идеи внешнеполитического раздела речи тоже не остались без ответа. Когда по традиции проходило краткое представление зарубежных делегаций, прибывших для участия в похоронах Черненко, я почувствовал что-то вроде встречного движения, понял, что мои слова услышаны. Даже краткие реплики во время рукопожатий говорили об этом.

Тогда же состоялись важные встречи с «основными действующими лицами». Я решил, что буду беседовать в присутствии министра иностранных дел. Так мы и сделали. Встречи были содержательные, и было их много. С Бушем, Колем, Миттераном, Тэтчер. Интересная беседа состоялась с Накасонэ.

Менее чем за три года, один за другим, ушли из жизни три генеральных секретаря, три лидера страны, несколько наиболее видных членов Политбюро. В конце 1980 года скончался Косыгин. В январе 1982 года умер Суслов. В ноябре — Брежнев. В мае 1983 года — Пельше. В феврале 1984-го — Андропов. В декабре — Устинов. В марте 1985-го — Черненко.

Был во всем этом символический смысл. Умирала сама система, ее застойная, старческая кровь уже не имела жизненных сил.

Я понимал, какое бремя ответственности на меня возложено. Это было для меня самой большой нравственной нагрузкой.

Домой в тот день вернулся поздно. Все меня ждали, даже пятилетняя внучка Ксения, которой надо было уже спать. Так уж сложилась, сформировалась наша семья. Все были торжественны, взволнованны, но ощущалась и тревога за будущее. Раиса Максимовна вспомнила в своей книге (это у нее в дневниках было), что внучка сказала мне:

— Дедуленька, я тебя поздравляю, желаю тебе здоровья', счастья и хорошо кушать кашу.

Расхлебывать кашу мне действительно пришлось. Да, время идет. На днях услышал от младшей, Настеньки, прямо-таки философское рассуждение:

— Дедуля, ты посмотри — зима, весна, лето, осень, и вот так годы вращаются, все время одно за другим идет.

Да, время действительно шло…

Часть II. В КРЕМЛЕ

Глава 9. Генеральный секретарь

«Рукописи не горят»

На протяжении своей жизни я никогда не вел дневников, но постоянно пользовался блокнотами, которых за годы накопилось множество. Это была моя личная рабочая лаборатория. После ухода с поста президента в декабре 1991-го, бесцеремонных в отношении меня действий российских властей я не исключал самых разных сценариев развития событий. Тогда, в частности, решили освободиться от значительной части огромной домашней библиотеки, а также бумаг «непервостепенной» важности, в том числе записных книжек.

Однако «рукописи не горят», не все они оказались уничтоженными. Некоторые сохранила Раиса Максимовна, одна обнаружилась в бумагах Черняева. Эти находки помогли восстановить в памяти события и факты того времени, многое из того, что определило замысел перестройки.

На первых страницах блокнота, сохранившегося у Черняева, пометки о беседах с жителями Пролетарского района Москвы и поездке в Ленинград, встречах с руководителями промышленности, колхозов и совхозов, учеными и специалистами, записи поручений членам Политбюро и правительства. Одни — короткие, другие — более подробные, как, например, разговор с Долгих о положении в нефтегазовой промышленности. Кунаев, Шеварднадзе, Щербицкий доложили по телефону об обстановке в республиках. Руководитель Компартии Киргизии У су-балиев и секретарь Башкирского обкома Шакиров жаловались на Госплан. На многих страницах записи по кадровым вопросам: об освобождении от должности Г.Романова, переводе на дипломатическую работу Б.Стукалина, назначении С.Колпакова министром черной металлургии, утверждении Б.Ельцина заведующим строительным отделом ЦК.