медведица,или легенда о Черном Янгаре - карина

   - Змееныш, - Тридуба налил вина, но пить не стал, плеснул на огонь. И зашипели алые угли. - Ты на него не похож... глаза только, но мало ли черноглазых? А ты умер давно.

   Ерхо Ину, разломив куропатку, медленно выбирал косточки, выкладывая на край чеканного блюда. Желтый жир полз по пальцам, и Тридуба пальцы облизывал, причмокивая. Черная его борода лоснилась, а щеки были красны.

   - Но выходит, что не умер... приполз назад. Чего ж тебе тихо-то не сиделось? - он подхватил с блюда горсть моченой клюквы и, забросив в рот, зажмурился. - Кислая... хочешь? Да нет, тебе не положено.

   - За что? - повторил Янгар вопрос.

   - А какая разница-то? За то, что нагл был не в меру. Или за то, что думал, будто бы ему позволено больше, чем мне... или за то, что силой вашей пользовался безоглядно... земли мои забрал... и жилы золотые увел... да и мало ли. Змееныш, было бы желание, а повод найдется.

   Ерхо Ину снял с пояса кошель, который с тяжелым звоном упал на столешницу, отправил следом кинжал в узорчатых ножнах и палаш, в могучих руках Тридуба казавшийся игрушечным. Неторопливо расстегнул сам пояс, широкий, из толстой турьей кожи, которую срезают с хребта еще живого зверя, и пробежался пальцами по серебряным бляхам.

   Взвесил в ладони.

   - Говори, - приказал.

   - Не могу, - Янгхаар попытался приподняться для нового вдоха. - Не помню. Мал был.

   - Врешь.

   Пояс отправился на стол.

   И верно. Слишком он тяжелый, таким и зашибить можно с неосторожного удара. А Ерхо Ину не желает быстрой смерти.

   Ему в радость упрямство Янгхаара.

   Тридуба снял халат, оставшись в одной рубахе. Она обтягивала могучее тело его, пропитываясь потом, и под подмышками расцветали круги. Спереди на рубахе виднелась россыпь алых пятен, не то от клюквы, не то от вина. И Янгхаар с тоской подумал, что очень скоро эти пятна затеряются среди других.

   - Глупец, - жирная ладонь Ерхо Ину пригладила всклоченные волосы. - Я ж все равно узнаю. Шкуру спущу, а узнаю.

   - Спускай.

   До него уже спускали...

   - Больно будет, - Тридуба взялся за любимую плеть.

   - Потерплю.

   Терпел.

   Сколько?

   Долго.

   Боль была рваной. Она отступала, позволяя почти выскользнуть из кровавого тумана, глотнуть воды, которую подносили к губам, осознать себя. То вдруг накатывала душной волной, из-под которой Янгхаар безуспешно пытался выбраться. Порой он вовсе проваливался в забытье, и тогда Великий Полоз нежно сжимал его в своих объятьях. Живая колыбель змеиного тела дарила прохладу и ощущение надежности. Янгхаар трогал крупные ромбовидные чешуйки, радуясь тому, что все на месте.

   Ни одной не достанется Ерхо Ину.

   Иногда Полоз отпускал его в тот, почти полустертый сон, где Янгар был счастлив. И он вытягивался на росистой траве, запрокидывал голову, любуясь небом. А кто-то близкий и родной расчесывал волосы.

   - В них столько дыма, - жаловалась женщина с руками, покрытыми золотой чешуей.

   - Выветрится, - Янгар ловил эти руки, а они не давались.

   И лишь пальцы касались его губ, стирая корку сукровицы.

   - Не спеши... еще срок не вышел, - просила она.

   Его маленькая медведица?

   Почему она не желает показаться?

   - Видишь? - возражал Янгар, снимая с груди зеленый камень на веревочке. Он подносил его к глазу, а второй прищуривал, и голову задирал, до боли в шее. Дыра в камне ловила солнце. И сам он наполнялся ярким, горячим светом. - Теперь лето со мной.

   - Глупый...

   Ее смех звучал в ушах, даже когда забытье отпускало. Тогда Янгар вываливался в душный смрад подвала. Он наново ощущал изодранное тело, стискивал зубы, сдерживал стон и заставлял себя улыбаться.

   Тридуба это злило.

   - Где? - вопрос всегда один и тот же.

   - Не... не... з-снаю, - его собственная речь становится похожей на змеиное шипение. Язык сухой, распухший, царапает изодранное нёбо.

   И в кровавом тумане плавится разум.

   Вот Ерхо Ину с любимой плетью, которая порой сменяется каленым железом. Над жаровней воздух дрожит, наверняка, ему тоже больно.

   - Где?

   Железо прижимается к коже, дарит огненную злую ласку.

   - Где?

   - Н-не...

   Ожоги расползаются, скрывая шрамы. И поверх них танцует нож.

   - Я же обещал, что шкуру с тебя спущу, змееныш... где?

   ...лицо Ерхо Ину плавится, с него сползает кожа. И Янгар с удивлением видит перед собой хозяина.

   - Сбежать думал? - смеется Хазмат, скалит желтоватые острые зубы. Десна его побелели, а на клыках застряли крошки жевательного табака. - Куда тебе бежать, мальчик?

   Он тянется к Янгару, и в руках его - ошейник.

   - Нет, - Янгар пытается отстраниться, но он связан, опутан по рукам и ногам.

   - Да.

   Раскаленная полоса обвивает шею. И громко щелкает замок.

   - Никто не уходил от Хазмата! - хозяин весел. Он запрокидывает голову, и на горле его виднеется бурая линия шрама.

   - Ты мертв!

   - Ты тоже, - возражает Хазмат, трогая рубец руками. - Ты умер рабом. Моим рабом. И теперь принадлежишь мне...

   - Нет!

   - Тише, - смуглая ладонь Хазмата с внезапной нежностью касается щеки. От нее пахнет цветочным маслом. И Янгар тянется за этой ладонью, умоляя не оставлять его.

   ...не мужская - женская.

   - Тише, - повторяет Пиркко, сменившая Хазмата.

   Она без маски.

   И лишь красная краска лежит на губах ее, яркая, словно рябина зимой.

   - Зачем ты себя мучаешь? - Пиркко наливает в чашку вино и подносит к губам. Она без страха и отвращения касается грязных волос Янгара. Гладит его щеки, вытирает белоснежным рукавом испарину. - Пей.

   Она держит чашу осторожно.

   Терпелива.

   Янгар пьет, пытаясь отрешиться от боли, которую испытывает его несчастное тело.

   - Пей, бедный сын Полоза, - в синих глазах искреннее сочувствие. - Мне жаль, что так вышло.

   Она наклоняется и шепчет на ухо, так, что никто больше не слышит.

   Да и есть ли кто-то в подвале?

   - Ты... поможешь? - слова даются с трудом. И голос сорван.

   - Конечно, я помогу. Я пришла, чтобы помочь тебе.

   - С...спасибо.

   - Не спеши, Янгар, - Пиркко отставляет чашу. - Я не смогу тебя вывести отсюда. Как не смогу удержать руку отца. Он... сложный человек.