Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
16 ноября президент произнес наспех составленную речь, состоявшую из набора банальностей и перечисления достижений перестройки. По свидетельству биографа Горбачева, это был «сокрушительный провал». Алкснис стал грозить Горбачеву, что у того остался всего месяц, чтобы скорректировать свой курс, в противном случае съезд лишит его президентских полномочий[552]. В тот же день Горбачев подвергся нападкам и со стороны Политбюро. Шенин, Бакланов, Полозков и главы московской и ленинградской партийных организаций требовали немедленного введения президентского правления и чистки СМИ от либералов[553]. Горбачев признавался Шахназарову, что для него последней каплей стало обращение к нему депутата Верховного Совета, пожилой женщины: «Мы молимся за вас, но дело дошло до последней черты. Соберитесь с духом, родите нужное решение!»[554]
Президент СССР работал всю ночь, составляя другое обращение к советскому парламенту, на сей раз сжатое и состоящее из восьми пунктов. Он больше ни с кем не советовался – ни со своими помощниками, ни с Рыжковым. На следующее утро Горбачев объявил депутатам, что распускает Президентский Совет и создает новую правительственную структуру – Кабинет министров, подчиненный президенту, и Совет безопасности, состоящий из «силовых» министерств. Эта речь ослабила напряжение. Фракция «Союз» и даже сторонники радикальных экономических реформ аплодировали лидеру, который, казалось, наконец решился на выход из кризиса[555].
Горбачев обдумывал и другую тему – партнерские отношения с Западом. Верховный Совет в припадке популизма мог похоронить ратификацию соглашений, о которых Горбачев и Шеварднадзе ранее договорились[556]. Снова обретя уверенность в своих силах, 18 ноября Горбачев прибыл в Италию получать престижную премию Фьюджи, а потом поехал в Париж, чтобы принять участие в Конференции по европейской безопасности и сотрудничеству и поставить подпись под «Парижской хартией новой Европы» и ДОВСЕ. Он был главной фигурой на конференции, Буш, Миттеран, Коль, Тэтчер и другие западные лидеры уступали ему первенство.
Если бы Горбачев хотел найти у западных партнеров понимание силовых мер подавления сепаратизма Ельцина, эта встреча была бы для него идеальным моментом. Американский президент остро нуждался в советской поддержке резолюции Совета Безопасности ООН, одобряющей ввод войск НАТО в Ирак. Буш прямо сказал, что поддержит шаги Горбачева по восстановлению конституционного порядка: «Мы понимаем, чего вы хотите достичь: сохранить порядок и единство, необходимые для республик». Буш открыто отвергал притязания Ельцина. Единственным исключением, добавил он, было использование военной силы против прибалтийских республик – по этому вопросу американское общественное мнение не позволило бы ему поддержать Горбачева[557].
Но Горбачев занял оборонительную позицию. Возможно, он опасался, что администрация Буша будет действовать против Ирака в одностороннем порядке, без участия СССР, и Горбачев утратит ключевого союзника, поддерживающего план интеграции в новую Европу. Встретившись с Бушем один на один, Горбачев обратился к идее «Нового курса», чтобы объяснить ему собственное затруднительное положение. Подобно Франклину Рузвельту он должен был развеять страхи сограждан перед наступлением хаоса и насилия. Следовательно, «в какой-то степени, нам иногда придется прибегать к методам, напоминающим крутые административные меры, с тем чтобы не дать идущим процессам превратиться в хаос». В то же время новый Союзный договор, объяснил он Бушу, – это единственный способ преодолеть кризис[558].
Черняев поражался феномену «двух Горбачевых»: один был фигурой мирового масштаба с поразительным видением, а другой – политиком, связанным внутри страны по рукам и ногам, «без пороха», ходящим по кругу и не способным пустить в ход свою огромную исполнительную власть[559]. По возвращении в Москву Горбачев сказал Шахназарову, что всегда будет править лишь в соответствии с законом и демократизмом: «Я ни за что не встану на путь применения силовых методов, к которым многие меня сейчас подталкивают. Это был бы конец всему». «К диктатуре, авторитаризму, – заключил он, – меня никто не принудит. Я лучше уйду в отставку… Это для меня не просто слова, а твердое убеждение, жизненный принцип»[560]. Тем не менее Горбачев решил не ездить на Запад в течение некоторого времени. Он даже отменил свой визит в Осло на вручение Нобелевской премии 10 декабря. От его имени премию получил высокопоставленный советский дипломат[561].
Пока Горбачев был занят строительством «общего европейского дома», Ельцин и Бурбулис работали над созданием альянса Российской Федерации с другими республиками в пику Кремлю. 19 ноября российский лидер прибыл в Киев, чтобы подписать договор об обоюдном признании и сотрудничестве между РФ и Украинской ССР. Это был краеугольный камень стратегии, которую отстаивал Ельцин, – строить новый Союз «снизу», на базе «горизонтальных» экономических и политических связей между тремя славянскими республиками и Казахстаном. Горбачев знал о целях Ельцина, но не мешал ему.
Украинская республика все еще находилась под строгим контролем партийной номенклатуры, и призывы к обретению независимости исходили только из Западной Украины и некоторых членов Руха[562]. 18 ноября Ельцин выступил с речью в Украинском Верховном Совете. В ней он заявил украинцам, что после трехсот с лишним лет поглощения Украины Российской империей и «тоталитарного режима» Москвы Украина теперь вольна выбирать свой собственный путь. Этой речью Ельцин заявил себя союзником националистов из Руха. На следующий день он подписал с главой украинского Верховного Совета Леонидом Кравчуком заранее подготовленный текст договора и совместную декларацию. Перед собравшимися журналистами Ельцин обвинил Горбачева в концентрации в своих руках «абсолютной» власти. Россия, – провозгласил он, – не подпишет Союзный договор; это план, навязанный «тоталитарным» центром. Вместо этого нужно создать Содружество независимых государств, включающее РФ, Украину и другие республики[563].
По воспоминаниям Бурбулиса, во время поездки в Киев Ельцин находился под сильным впечатлением от брошюры Солженицына «Как нам обустроить Россию?» Солженицын считал русских, украинцев и белорусов единой нацией, разделенной геополитическими бедствиями и иностранными завоеваниями. Он обращался к украинцам: «Братья! Не надо этого жестокого раздела! – это помрачение коммунистических лет. Мы вместе перестрадали советское время, вместе попали в этот котлован – вместе и выберемся»[564]. Ельцин использовал схожую риторику. В то же время российский лидер не оставлял сомнений, что путь к такому объединению нужно мостить после тотального разрушения старого государства и полного признания украинского национального суверенитета.
Не все в окружении Ельцина были с этим согласны. Владимир Лукин, ведущий эксперт по международной политике в российском парламенте, утверждал, что «РСФСР, искусственно созданная большевиками федерация, никак не может быть отождествлена с Россией ни в историческом, ни в
