Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Грустно, окруженный осиротевшей семьей, встретил я Новый год. Священник отслужил в 12 часов молебен и окропил все комнаты.

Дети уже спали, двое старших были очень огорчены смертью старшего брата, много плакали, младшие[247] были еще настолько малы, что не осознавали.

Я пробыл в Василькове до 3 января, 4-го я уже был в С.-Петербурге, отпуск мой был всего на 5 дней.

1890 год

Из Василькова, похоронив Колю Андреевского, я вернулся 4-го января и тотчас явился в полк. В тот же день было отдано в приказе о моем возвращении, и я был наряжен на случай вызова дежурной части во главе сборной роты от 1-го и 4-го батальонов.

В этом же приказе великий князь прощался с графом Пфейлем, который был уволен со службы Высочайшим приказом еще в минувшем году, но фактически оставил ее в конце декабря. Я писал о нем в своих воспоминаниях 1886 года. Прощальный приказ великого князя был следующий:

«Высочайшим приказом от 21-го августа минувшего года отданным, полковник граф Пфейль уволен по домашним обстоятельствам от службы…<…>[248]

Вступив в ряды нашей армии во время последней турецкой компании, граф Пфейль участвовал в ее подвигах, находясь при славной обороне Шипкинского перевала, а за сражения при Хаинкиой и Шипке получил ордена св. Анны 3-й ст. и Владимира с мечами.

Переведенный в 1878 году в л. – гв. Преображенский полк, граф Пфейль в 1879 году был назначен командиром 5-й роты, а в 1886 году командиром 2-й роты, и, оставаясь в этой должности до 1888 года, исполнял ее с примерным усердием и знанием дела.

Произведенный в 1888 году в полковники, в том же году был назначен командиром 4-го батальона, и эту обязанность исполнял со свойственными ему умением и отличием.

Прекрасные служебные качества графа Пфейля и его благородный характер приобрели ему единодушно в полку уважение и любовь, а выход его в отставку был встречен общим сожалением. Выражая ему свою сердечную благодарность за его службу, я уверен, что и граф Пфейль в душе своей сохранит к Преображенскому полку те же чувства товарищеской привязанности и уважения, которые он навсегда поселил в сердцах своих сослуживцев».

Дома я нашел свою мать расстроенной, она никак не могла еще прийти в себя от пережитых волнений, связанных с кончиной Коли Андреевского. Решено было, что она переедет на некоторое время к Грессерам, чтобы можно было хорошенько продезинфицировать квартиру, а главное, чтобы в другой обстановке, окруженная лаской заботливых родных Грессера, прийти в себя. Сам Грессер, почитавший мою мать и свою единственную тетушку, лично все время следил, чтобы убрать и устроить хорошенько комнату, отведенную для моей матери. На третий день возвращения моего я и перевез ее к Грессерам, где она прожила в полном уюте, окруженная их ласками и заботами. Я это время был страшно занят. Помимо службы в полку, приходилось очень много выезжать, сезон был какой-то особенный, я не запомню такого количества балов, обедов и вечеров. Ко всему этому присоединились и репетиции спектакля «Царь Борис», который должен был идти в Эрмитажном театре 31-го января.

Спектакль этот возник по инициативе великого князя Сергея Александровича, который для участия в нем пригласил любителей из высшего Петербургского общества, в нем приняли участие и 29 офицеров нашего полка, в том числе и я. Из великих князей участвовали великие князья Сергей и Павел Александровичи и принц П. А. Ольденбургский. Главную роль царя Бориса играл старик А. А. Стахович. Репетиции начались еще в декабре месяце, в январе они бывали чуть ли не через день, но мне было необязательно являться каждый раз, т. к. я, в сущности, играл далеко не ответственную роль, будучи в свите австрийского посла, которого играл Гадон, и в числе свиты его были еще мои товарищи по полку Навроцкий и Шлиттер. Эти репетиции бывали иногда очень забавны, и на них бывало очень весело. Режиссером был Сазонов, знаменитый в то время актер Александринского театра. Во время репетиции в зале на арке, перекинутой через Зимнюю канавку, был открытый буфет, и мы, участники и участницы спектакля, вместе сходились в этом зале в свободное время, шутили, смеялись, ухаживали, и эти постоянные встречи как-то сближали нас всех между собой. Во время репетиции бывали и комичные сцены, помню я, как на генеральной репетиции в присутствии Александра III,Нейгардт, мой товарищ по полку, докладывавший царю Борису о приходе депутации, спутался и, вместо того чтобы доложить «нунций папский», вышел на средину залы и сказал: «нанций пупский».

А другой раз, когда все послы сидели в огромном тронном зале, а царь Борис – на троне и в зале царила мертвая тишина, вдруг раздался полушепотом голос Сазонова, режиссера, который произнес из-за кулис: «Патриарх, патриарх, спрячьте коробочку папирос». Действительно, у патриарха из кармана торчала коробка с папиросами, что было не вполне уместно. В зрительном зале слова Сазонова не были, конечно, слышны, но мы, стоявшие на сцене, слышали, и это было так неожиданно и необычно, благодаря такой обстановке, что я и многие с трудом удержались, чтобы не рассмеяться, тем более что «патриарх» долго не мог понять, что от него требовали. Костюмы все были сшиты за счет дирекции императорских театров, все вновь, декорации все были также заново написаны в мастерских императорских театров. Все было устроено красиво и богато. Средств не жалели. В промежутках между репетициями я выезжал на балы и вечера. Помимо придворных балов было много очень вечеров в частных домах и посольствах.

9-го января был танцевальный вечер у баронессы Винникен, которая с семьей недавно только водворилась в Петербург, наняв огромную квартиру и отделав ее очень богато с большим при этом вкусом. У нее было еще мало знакомых, и потому она и пригласила только близких и родных, это был как бы пробный вечер в новоустроенной квартире. Танцевало всего 12 пар, но это не помешало большому оживлению. Я, по просьбе хозяйки, дирижировал, танцы затянулись до 4 часов, мазурку я танцевал с м-elle Винникен, она мне все больше и больше нравилась, совсем не была похожа на обыкновенных барышень, в ней было так много искренней веселости, непосредственности, простоты.

После ужина был еще котильон, все так растанцевались, что не хотели кончать.

16-гo января в Ниццу уезжал великий князь Николай Николаевич Старший, и я поехал его проводить. Мне хотелось воспользоваться таким удобным случаем и просить его адъютанта захватить с собой в Ниццу, где в то время находилась моя сестра, 6 фунтов чаю, черный солдатский хлеб из своей роты и пастилу. Великий князь, увидев меня в числе провожавших, спросил меня: «Ты привез письмо для твоей сестры? я ведь еду прямо в Ниццу, могу передать». Я очень поблагодарил за такую любезность и сказал, что я привез посылку и просил его адъютанта передать сестре. «Хорошо сделал, а я скажу, что тебя видел, что ты молодцом».