Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев

ООН, разрешавшей авиаудары НАТО в случае нападения на миротворцев ООН в Боснии. Решающим аргументом стал такой. «Мы, — сказал я президенту, — просто не имеем права оставлять в Боснии и наших миротворцев без защиты». Теперь НАТО ссылалась на эту резолюцию в оправдание своих действий. Это было не совсем корректно. Во-первых, по условиям ультиматума воздушные удары наносились бы не как адекватный ответ на нападение на персонал ООН, а как наказание за невыполнение других требований НАТО. Во-вторых, согласно резолюциям ООН разрешение на удар могло быть дано только в ответ на конкретную просьбу командующих силами ООН на земле и только генеральным секретарём ООН после консультации с постоянными членами Совета Безопасности, включая Россию.

Генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос-Гали, которого Ельцин глубоко уважал, настаивал на том, что удары необходимы, и сообщил, что попросил НАТО их нанести. В принципе, он и НАТО имели полное право на такую позицию: сильный ответ на зверства сербов в сердце Европы был необходим. Тем не менее явно односторонний характер решения НАТО и её легкомысленное обращение с ООН были восприняты российским общественным мнением как умышленное оскорбление. Что, конечно, в полной мере использовали антизападные силы. В попытке сдержать агрессивный сербский национализм НАТО вызвала всплеск национализма в намного более мощной России. Последствия этого до сих пор проявляются в её внутренней и внешней политике.

Я останавливаюсь на этих деталях, для того чтобы моя позиция была полностью понятна. На мой взгляд, в подобных ситуациях США и НАТО целесообразнее было вообще не иметь мандата ООН и действовать самостоятельно, чем сначала достигать компромисса с Россией, а затем хитрить и всячески обходить его. Открытая односторонняя операция имела бы преимущества с моральной и политической точки зрения, тогда как фиговый листок, неумело прикрывающий применение силы, вызывал подозрения, презрение и злость.

Мой заместитель Виталий Чуркин, специальный представитель российского президента на переговорах по бывшей Югославии (позднее он станет постоянным представителем Российской Федерации при ООН), к тому моменту уже провёл некоторое время в поездках между Белградом и Сараево, пытаясь убедить сербов отвести свою артиллерию. Чуркин знал, что после натовского ультиматума Милошевич удвоил давление на боснийских сербов, чтобы добиться их отхода, но военное командование утверждало, что отвод артиллерии позволит превосходящим силам пехоты мусульман захватить позиции сербов и что миротворцы ООН ничего не сделают, чтобы этому помешать. Они сказали Чуркину, что не доверяют никому, кроме России, особенно после угрозы бомбовых ударов.

— Если бы наши миротворцы могли прийти на защиту сербов, — сказал мне Виталий по телефону, — появился бы шанс на более разумное поведение сербской стороны. Но это полностью исключено.

— Почему? — спросил я. — Я могу поговорить с Бутросом-Гали об этом.

— Проблема не со стороны ООН, а со стороны России, — ответил Виталий. — 14 февраля ООН задала нашим военным вопрос, можно ли перебросить в Сараево российские войска, выполняющие миротворческую миссию в Хорватии. После консультации с министерством обороны последовал отказ. Причина — в позиции Грачёва, который считает сараевский сектор слишком опасным, а после натовского ультиматума вообще не хочет иметь никаких отношений с блоком.

— Подожди минутку! — почти закричал я, перебивая Чуркина. — Проверь, пожалуйста, на самом ли деле сербские офицеры согласятся отвести артиллерию под российским прикрытием. Попроси их политического лидера и, возможно, Милошевича это гарантировать. Со своей стороны я сделаю всё возможное, чтобы убедить Грачёва и президента прислать войска из Хорватии.

Следующие два дня мы выбивались из сил, чтобы добиться согласия военных. И нам это удалось. 16 февраля российское военное командование сообщило ООН, что оно согласно перебросить войска в Сараево, что и было быстро сделано. Тут же боснийские сербы начали вывод своей артиллерии, и 20 февраля, в день истечения ультиматума, ООН объявила, что она удовлетворена, и необходимость в воздушных ударах отпала.

СМИ, в том числе и на Западе, говорили о большой победе России, приветствуя её возвращение на мировую политическую арену в роли важного и независимого игрока. Общественное мнение в стране торжествовало: Россия доказала своё влияние на мировые процессы.

Это влияние, я не уставал повторять моим западным партнёрам, может работать и к их пользе. Но надо понимать, что Россия, которая находится в поисках новой идентичности, нуждается в понимании со стороны западных партнёров — а если говорить прямо, в помощи. К сожалению, несмотря на официальные заверения в дружбе, мы постоянно сталкивались с конкуренцией и плохо прикрытой враждебностью Вашингтона.

Британец Дэвид Оуэн, занимавший в те годы пост сопредседателя Международной конференции по бывшей Югославии, в своих мемуарах «Балканская Одиссея» подтвердил мои впечатления: «Большинство европейцев с энтузиазмом приветствовали переброску российских войск в Сараево. В Вашингтоне реакция была более сдержанная. Похоже, там боялись, что присутствие российского контингента помешает воздушным ударам и не хотели привлекать Россию официально к принятию решений в рамках НАТО».

США предупредили Россию о недопустимости несогласованных действий в «чувствительных» областях. Это значило, что мы не имеем права ни на какие самостоятельные действия в принципе. Отношения подчинения, которые стремился установить Вашингтон, были смертным приговором не только для новой внешней политики, которую я пытался сохранить, но также и для доверия между Россией и США. В результате отношения свелись к кризисному управлению.

Встреча с госсекретарём США: всё сложно

14 марта мы встретились с госсекретарём США Уорреном Кристофером во Владивостоке. Я поделился с ним своими тревогами, о которых писал выше. И предложил сделать выбор между двумя моделями взаимоотношений между США и Россией: или тесная координация и совместное принятие решений, или более свободное партнёрство, включающее элементы координации, но при свободе действий для каждой стороны для достижения согласованных совместно целей. Однако США, как я понял, выбрали для себя смешанную формулу. Первая модель (требование тесно согласовывать свои действия) это для России, а вторая модель (свободное следование своим целям) — для США. Эта позиция не могла нас устроить.

Я предложил в качестве примера дипломатического подхода двух стран к положению на Ближнем Востоке. Я не ставил под сомнение главную роль США в этом регионе — Вашингтон оказывал помощь Израилю и ряду арабских стран на сотни миллионов долларов. Но при этом Россия тоже исторически играла важную роль и сохраняла на Ближнем Востоке значительные интересы. Мы приложили немало усилий, чтобы улучшить отношения со странами, которые СССР считал враждебными, в частности с Израилем, и не имели намерения вернуться к роли защитника его врагов. И всё же палестинцы по-прежнему охотнее прислушивались к нам как своим традиционным друзьям. Незадолго до этого российские дипломаты вернули Арафата и Рабина за стол переговоров, после того как инцидент,