Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев

сирийцами, но шансы получить долг не слишком высоки, и в любом случае он будет пересчитан с большим дисконтом. Одна из причин этого — долг учитывался в так называемых инвалютных рублях. Курс такого рубля был произвольно установлен советским правительством и превышал один доллар, что было абсурдом с рыночной точки зрения. Неудивительно, что сирийцы оспаривают такие расчёты и несомненно выиграют в арбитраже, если мы не предложим огромную скидку. Это ещё один пример того, какую цену мы платим за изоляцию от западных рынков и международных институтов. Ещё меньше шансов у нас с Ираком. Большинство советских союзников составляли режимы с провальной внешней и экономической политикой, как и у самого СССР. Любые сделки, которые назывались экспортом вооружений в эти страны, были фактически раздачей оружия и других товаров, произведённых за счёт русских. Я горжусь тем, что такая практика прекращена.

Собрание продолжалось более двух часов и закончилось на дружеской ноте. После этого я часто посещал базу, бывал на военных кораблях, разговаривал с военнослужащими. Некоторые из них стали моими хорошими друзьями.

Правильный ответ разгневанным людям

Первые десять дней декабря были особенно трудными для моей кампании. Я чувствовал, будто плыву против течения. Везде я встречал рассерженных людей, требовавших выплаты зарплат, которые задерживались на два-три месяца. Большинство из них работало на государственных предприятиях, включая школы и больницы. Учителя и врачи традиционно считались опорой демократов, однако именно они страдали от задержек даже больше, чем работники заводов. Но и в промышленности дела обстояли плохо. Да, предприятия теоретически уже могли производить востребованную продукцию и продавать её на рынке, но практически это было невозможно: бóльшая часть этих предприятий всё ещё находилась в собственности государства, и их свобода была ограничена. Особенно если речь шла о военно-промышленном комплексе, который в СССР составлял основу экономики.

Учителя и врачи, директора заводов и рабочие говорили примерно одно и то же: «Если мы должны работать в рыночных условиях и конкурировать за потребителя, дайте нам делать это на основе частной собственности. Но мы же по-прежнему работаем на государство, а оно не в состоянии платить. Получается, что демократы у власти не справляются со своими обязанностями и на людей им наплевать».

Мы обсуждали эти проблемы с министрами экономического блока, они уверяли, что изо всех сил стараются сдержать гиперинфляцию и надеются к концу года улучшить показатели. И соответственно — выплатить задолженности по зарплатам в конце декабря.

Мне казалось, что это категорически неприемлемо. Было несправедливо полагаться на долготерпение людей. Узкопрофессиональный подход экономистов-реформаторов не учитывал политическую реальность. Кроме того, высочайший уровень инфляции провоцировался популистскими решениями депутатов… Между тем выборы были назначены на 12 декабря. Увы, исправить ситуацию до этого момента оказалось невозможно. Исход выборов был предсказуем, и «Выбор России» с некоторыми из министров во главе списка ощутил на себе всю ярость электората.

Мои противники мобилизуются

Тем временем оппозиция воспользовалась ситуацией максимально. Владимир Жириновский, основатель и лидер Либерально-демократической партии, беспрерывно колесил по регионам и раздавал обещания выплатить задолженности по зарплате, как только его изберут в думу. В отличие от сотен других его предвыборных обещаний, это действительно оказалось выполнено. Только уж точно не благодаря его деятельности. Зарплаты были выплачены до конца года, практически сразу после того, как Жириновский привёл свою, казалось бы, маргинальную, партию к победе по партийным спискам. Но в 1993 году избранные депутаты ещё даже не приступили к работе.

До выборов практически никто не обращал внимания на рост популярности ЛДПР. На неё смотрели как на не слишком удачный продукт КГБ, который хотел с её помощью контролировать демократическое движение. Возможно, так и было. Только проект оказался весьма удачным и долговечным. Его милитаризм и антиамериканизм в новой обёртке ультранационалистической и популистской риторики оказался востребован избирателями. Жириновский оставался в политике вплоть до своей смерти в 2022 году.

А в декабре 1993-го Жириновский прибыл в Мурманск специально, чтобы выступить против моей кандидатуры. Он был среди тех, кто громче всего требовал моей отставки и изменения внешнеполитического курса России. Его союзники и хозяева хотели, чтобы их присутствие чувствовалось не только за кулисами.

На милитаристском и националистическом фланге политики играл не только Жириновский.

25 ноября глава Службы внешней разведки Евгений Примаков провёл пресс-конференцию. Он представил некий аналитический доклад, посвященный НАТО, который подготовило его ведомство и который, как он сказал, положительно принят военными.

Основные выводы доклада противоречили официальной линии МИДа и президента Ельцина. Главное, что, вопреки нашему курсу на сотрудничество с альянсом, Примаков утверждал, что он представляет опасность для России, как когда-то для СССР. Если МИД говорил, что восточноевропейские страны при условии согласования с Россией могут вступить в НАТО, то Служба внешней разведки настаивала, что расширение НАТО должно обсуждаться только после того, как альянс превратится во что-то иное. И НАТО, и её потенциальные новые члены сразу же усмотрели в этих требованиях возврат России к советской антизападной стратегии. И это стало дополнительным аргументом в пользу расширения НАТО на восток.

Думаю, что Примакова и его ведомство международная ситуация волновала мало, они жаждали победы на внутренней арене, мечтали о восстановлении могущества силовых ведомств.

Я высказал всё это Ельцину при нашей встрече на следующий день после пресс-конференции Примакова. И тут же положил на стол подписанные президентом документы, однозначное одобрявшие мою политику и поручавшие МИДу публично проводить её в жизнь. Я также представил президенту доказательства того, что эта политика была выработана в сотрудничестве с военными и службами безопасности. И ещё я особо подчеркнул: заявления Примакова не обсуждались предварительно с МИДом, что было явным нарушением этики и установленной процедуры.

Ельцин в ответ сказал мне, что Примаков проинформировал его о некоторых выводах, сделанных его ведомством, и что эти выводы заслуживают дальнейшего изучения. Речь не идёт о новой политической линии, а всего лишь об общественном обсуждении. (Примаков сказал мне примерно то же самое, когда я позвонил ему после пресс-конференции.) Ельцин признал, что это, конечно, необычный шаг для разведслужбы. Но времена меняются и, в конце концов, Примаков раньше был учёным и поэтому якобы любит академические упражнения. В завершение разговора Ельцин сказал, что мне как демократу следовало бы приветствовать дискуссии и не драматизировать расхождение во взглядах.

Именно тогда я впервые почувствовал, что президент не до конца откровенен со мной. Раньше, когда он менял своё мнение по вопросам внешней политики, он прямо говорил мне об этом. Я мог поспорить с ним и убедить его изменить свою точку зрения. Иногда мне это не удавалось. Конечно, окончательное