Много снов назад (СИ) - "Paper Doll"

— Тебе самой не мешало бы влюбиться. Может, была бы не такой злой и грубой.

Рози ничего не ответила на это замечание и даже не подала виду, будто оно могло её задеть. Она влюбилась, но любовь не действовала на неё так, как на других людей. Может, дело было в ней самой, может, в человеке, которому она без лишних сомнений хотела вверить своё сердце. Скорее всего, дело было вовсе в них обоих, но объяснять это кому-то не было смысла, куда важнее было понять это самой и принять.

Это был чайный сервиз, купленный в антикварном магазинчике. Она знала, где Реджи купил его и сколько тот стоил, поскольку сама видела его на полках магазина, где любила ошиваться, рассматривая вещи, что не имела возможности купить. Тем не менее, её бесцельные блуждания ещё ни разу не были пресечены. Напротив зачастую её ещё и угощали травяным чаем.

Рози не умела быть восторженной, даже когда ей всё, в сущности, нравилось. Сервиз был очень милым и по большей мере даже сказочным, вот только она не находила места, где могла спрятать его, а потому оставила на журнальном столе посреди гостиной, когда Реджи включил глупую рождественскую музыку и утащил её в танец, вынуждая временно забыть и об Алексе, и о Дугласе, и обо всем на свете.

Все дни одиночества слились в один, освободив свои цепи. Впервые за долгое время Рози стало немного легче. Праздничные дни растворялись в прошлом, напоминая о себе в медленно гаснущих гирляндах, выброшенных елках, потерявших свой прежний блеск и красоту, сложенных к следующему году игрушках. Рождество уходило из города медленно, возвращая Рози к жизни, что хоть и не могла уже стать прежней, но должна была начать налаживаться.

Реджи помог ей убраться в комнате, они вместе испекли печенье, что съели за просмотром какого-то глупого фильма, имевший смысл лишь благодаря ироничным комментариям парня.

Они оказались в постели лишь в половину третьего ночи, но Рози всё равно не хотелось спать. Уложенные под разными одеялами на одной кровати, они лежали в темноте, и Рози прислушивалась к тихому равномерному сопению друга, глядя широко раскрытыми глазами в потолок. По завершению дня вся радость растворилась во мраке всепоглощающего чувство пустоты. И весь день начал казаться ей напускным и ненастоящим, будто Реджи временно поместил её мыльный пузырь, что вдруг лопнул, оставив её на том же месте, где она оказалась до возвращения друга.

Рози смотрела на Реджи и мысленно спрашивала, не заметил ли он изменения в её глазах или голосе. Она поддала сомнению свою искренность лишь тогда, когда вся веселость и праздность иссякли, забывая о том, что некоторое время назад ей действительно было чуть проще.

Не в силах уснуть она считала до десяти пятнадцать раз заново, поэтому, в конце концов, не нашла другого занятия, как включить ноутбук и впервые за всё время вбить в поисковике имя Дугласа Рейвенгарда.

***

Дуглас вернулся в город за неделю до назначенной даты суда. Оставаться в Вашингтоне не было смысла, да и окрестности города скорее напоминали об утраченной жизни, что в воспоминаниях будто и не ему принадлежала, чем помогали не думать о Рози, которая была ещё одной утраченной возможностью, что он не находил шанса вернуть, как бы сильно того не хотелось. Она не занимала его мысли полностью и всецело, но Дуглас не мог отрицать того, что думал о девушке больше, чем следовало. Он и не надеялся, что её образ раствориться на фоне воспоминаний о старом, потому что всё, что было прошлым, стало чуждым, когда Рози выдавалась ему чем-то родным и не заменимым.

Имея в наличии время, Дуглас находил всё больше причин винить себя за опрометчивость собственного ухода. Объяснения были неубедительными и недостаточными, чем Рози не медлила ему упрекнуть, да и к тому же они были не так уж важны после всех её признаний. Он увидел уязвимую сторону Рози, но даже в свете слабости и бессилия она оставалась по-своему прекрасной. Разрушенные недомолвки и загадки не разрушили пугающего мужчину чувства, а лишь прочнее укрепили его. Его любовь пустила корни, и он чувствовал, как те неприятно щекотали душу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Праздники прошли незаметно, но в то же время его одолевала скука. Рождественский ужин и новогодняя вечеринка прошли весело и без особых происшествий. Он пил размеренно и немного, не позволяя алкоголю взять вверх над рассудком, что толкнули бы его на необдуманные решения, сродни того, чтобы позвонить Рози и признаться в собственных чувствах, что могло разрушить его жизнь, когда та едва успела хоть немного наладиться. Соблазн набрать её номер одолевал его и трезвым, но Дуглас решительно не знал, что сказать, и насколько было бы уместным говорить что-либо. Это заставляло чувствовать себя глупо, будто ему было не больше семнадцати, и он влюбился в самую загадочную девушку в школе, от которой все старались держаться подальше.

И всё же в компании равных себе по возрасту людей Дуглас острее обычного ощущал силу годов, что разделяли его и Рози. Он был рассудительным взрослым, который в силу зрелости своих лет имел сформировавшееся мировоззрение. На счет всего у него были свои твердые убеждения, обосновательные доводы и умные мысли. У него за спиной был багаж опыта и знаний. Дуглас умел разбираться в людях, справлялся с жизненными проблемами, трезво оценивал действительность. Дуглас был взрослым, за плечами которого была созданная семья, купленный на заработанные деньги дом и постоянная работа. Всё развалилось, но он держал себя в руках. Казалось, он впервые ощутил зрелость души с первым же переездом в Вашингтон, сразу после выпуска из университета, вот только сидя за столом с людьми, равными ему по годам, мысль об этом показалась ему новой.

Ему было тридцать два, не так уж много, но Рози заставляла его чувствовать груз прожитых лет, либо же своим присутствием стирала их все в пыль. Порой Дуглас и сам не понимал, заставляла ли Рози чувствовать его моложе или же сама умом гораздо превосходила свои года, выдаваясь намного старше. Пусть иногда забыть об этой разнице не составляло большого труда, но в самые важные моменты Дуглас не мог позволять себе делать этого.

И всё же рядом с Бетти, Майклом и их общими друзьями, ему было отчасти не по себе. Он улыбался и смеялся, порой даже присоединялся к обсуждениям, но всё это было пустым, избавленным какого-либо смысла. И ощущая нутром своим эту пустоту, Дуглас невольно возвращался мыслями к Рози, находя в ней больше мудрости, чем во всех этих людях.

Невзирая на гостеприимность Бетти, приятная компания которой скрашивала холодные дни, полные предпраздничной суеты, Дуглас замечал, как стеснял своим присутствием кузена. Как будто его не пригласили, а он нарочно появился незваным гостем и мозолил глаза своим навязчивым пребыванием в чужом доме. Он знал, что Майкл был таковым по своей натуре, а потому сильно не был оскорблен его сухостью, граничащей порой с грубостью, что испарялась по мере того, как алкоголь градусом подпитывал кровь. В конце концов, у него был свой дом, куда не хотелось возвращаться исключительно из-за неловкости.

Дуглас не ожидал, что сможет выдохнуть с облегчением, стоит ему оказаться в Филадельфии. Этот город никогда не был к нему жестоким. Скорее жестоким по отношению к нему был сам Дуглас. Ему было приятно возвращаться домой, и даже мысли о Рози, преисполненные чувства вины не могли исправить накатившей на него волны нежности. Дуглас вернулся домой, и ощущение этого ещё никогда не было таким опьяняюще приятным.

Оказавшись на лестничной площадке, он долго возился с ключами, поскольку окоченевшие от холода руки не слушались. Мешало и то, что Дуглас краем глаза поглядывал на двери в квартиру Рози. Ему равномерно сильно хотелось увидеть её и убедиться, что всё было в порядке, на что вряд ли можно было надеяться, и не видеть, чтобы не бередить ни своей души, ни её. Это заставляло его чувствовать себя глупо, чего Дуглас не умел себе прощать. Казалось, он перебирал ключи и пытался попасть в замочную скважину целую вечность, прежде чем оказался дома.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})