Философские обители - Фулканелли

Щит (по-гречески άσπίς — abri, protection, défense, укрытие, защита, оборона) указывает на необходимость оборонительного оружия. Для наступления же используется копьё (λόγχη — sort, destin, участь, судьба) или шпага (διάληψις — séparation, разделение), если только воин не предпочитает средство, к которому прибегнул Беллерофонт, когда верхом на Пегасе убил Химеру. Поэты рассказывают, что он протолкнул в глотку чудовищу твёрдую деревянную рогатину со свинцом на конце. Огненное дыхание разгневанной Химеры расплавило свинец, и тот протёк в её внутренности. Так с помощью нехитрой уловки Беллерофонт покончил со зверюгой.

Обратим особое внимание неофита на копьё и щит — самое надёжное оружие для искусного, уверенного в себе рыцаря. Если он выйдет из схватки победителем, они будут запечатлены на его геральдическом щите, а ему самому будет дарована наша корона (notre couronne).

Так труженик превращается в вестника или герольда (héraut) (Κήρυξ — от Κηρυκιόφορος, носящий кадуцей). Другие, такие же храбрые, наделённые такой же пылкой верой, но более полагающиеся на божественное милосердие, чем на свои собственные силы, отказываются от шпаги, копья, меча и берут в руки крест. Их победа более убедительна, ведь материальная и демоническая природа дракона бессильна против могущественного духовного образа Спасителя, против неистребимого знака воплотившихся Духа и Света: In hoc signo vinces.

Говорят, мудрому долго объяснять не надо. Мы к тому же тешим себя надеждой, что наш читатель не пожалеет усилий, дабы уразуметь наши слова.

Кессон 9. — Свет солнца падает с небес на полевой цветок, судя по виду, мак-самосейку. Барельеф пострадал от неблагоприятных атмосферных явлений. Возможно также, попался плохой камень. Надпись на ленте, от которой остался лишь след, стёрлась. Мы уже разбирали похожую картинку (серия II, кессон 1), а так как сама по себе она допускает различнейшие толкования, мы, коль скоро до нас не дошла надпись, воздержимся от суждения, чтобы избежать ошибки.

Пятая серия [XXXII].

XXXII. Замок в Дампьер-сюр-Бутонн. Кессоны верхней галереи. Пятая серия.

Кессон 1. — Рогатый мохнатый стрейг (stryge) с перепончатыми жилковатыми и острыми крыльями присел на корточки. Руки и ноги у него с когтями. Надпись передаёт испанскими стихами слова этого жуткого персонажа:

MAS.PENADO.MAS.PERDIDO.

Y.MENOS.AREPANTIDO.

Чем больше ты меня мучил, чем больше терзал,

тем меньше я об этом жалел

Дьявольская фигура, чья материальная грубость противостоит духовному началу, — иероглиф первичной минеральной субстанции, какой её добывают из-под земли. В Нотр-Дам де Пари эта субстанция была некогда представлена в виде сатаны, и верующие в знак презрения и отвращения гасили в его разверстой пасти свечи. Для простого народа это мастер Пётр Краеугольный (maistre Pierre du Coignet, мэтр Пьер дю Куанье), но это и глыба, на которой зиждется всё Делание.

Надо признать, что этот злосчастный субъект обижен от природы, недаром его олицетворяют безобразные чудовища: дракон, змей, вампир, дьявол, тараска. Вид у него и впрямь малопривлекательный. Чёрный, в чешуйках, зачастую покрытый красными точками или рыхлым блекло-жёлтым слоем, с сильным тошнотворным запахом, который Философы называют toxicum и venenum[335], он пачкает руки и вообще как бы совмещает в себе всё самое омерзительное. Однако этот презираемый невеждами изначальный субъект Мудрецов (sujet des sages) — единственный источник небесной воды (eau céleste), наш первый меркурий (notre premier mercure) и великий алкагест (Alkaest)[336]. Он — верный слуга (loyal serviteur) и соль земли (sel de la terre). Иллель-Эрланже называет эту сущность Джилли (Gilly), Джилли помогает своему учителю освободиться от власти Веры (Véra)[337]XXX. Её именовали также универсальным растворителем (dissolvant universel), но не потому что она растворяет всё что угодно — многие, думая так, впадали в ошибку, — а потому что она всемогуща в той малой вселенной, которая зовётся Великим Деланием. В XVII в. в разгар ожесточённых споров между химиками и алхимиками относительно принципов древней науки, универсальный растворитель стал яблоком раздора. Ж.-А.Потт[338] привёл и обстоятельно разобрал различные формулы этих месячных кровей (menstrues), ясно показав, что их авторы понятия не имели, что под своим растворителем подразумевали Адепты. Хотя эти последние недвусмысленно утверждали, что наш меркурий имеет металлическую природу и однороден с металлами, большинство исследователей упрямо пытались выделить её из веществ, не относящихся к царству минералов. Одни насыщали летучим нашатырным (мочевым) спиртом кислоту, а затем перегоняли образовавшуюся смесь, другие выдерживали на воздухе концентрированную мочу, стремясь привлечь в неё дух воздуха и т. д. Бекер (Physica subterranea[339], Франкфурт, 1669) и Бон (Послание о несовершенстве кислоты и щёлочи) полагали, что «алкагест — это меркуриальное начало в наиболее чистом виде, которое особым способом выделяют из ртути или морской соли». Цобель (Margarita medicinalis[340]) и автор Lullius redivivus[341] готовили свой раствор, насыщая нашатырный спирт (соляную кислоту) тартратом калия и неочищенным винным камнем (карбонатом калия). Хоффман[342] и Потерий приводили тартрат в летучее состояние, растворяя его в воде, затем вызывая брожение полученной жидкости в сосуде из дуба и наконец сублимируя выпавший осадок. «Намного превосходит все другие растворители, — заявляет Потт, — осадок, образовавшийся при смешении едкого сублимата и аммонийной соли (sel ammoniac). При правильном использовании его можно рассматривать как истинный алкагест». Лефевр, Агрикола, Роберт Фладд, Нюизмент, Ле Бретон, Этмюллер и некоторые другие предпочитают росяной экстракт или аналогичные экстракты «из воды грозовых ливней или из жировой плёнки на поверхности минерализированных вод». И наконец, по сообщению Лангле-Дюфренуа[343], Олаус Боррихий (De Origine Chemiœ et in conspectu Chemicorum celebriorum num. XIV[344]) рассказывает, что «английский капитан Томас Перри видел, как этой наукой (алхимией) занимались в Фесе берберы, и что знаменитый алкагест (alcahest), первоматерия (première matière) всех Философов, с давних пор известен наиболее искусным магометанским алхимикам (artistes) в Африке».

Короче говоря, все описания алкагеста, в которых авторы исходят из того, что универсальный растворитель — это жидкость, не имеют смысла, если вообще не лживы, и годятся лишь для спагириков. Наша первоматерия (première matière) твёрдая, и полученный с её помощью меркурий имеет вид соли; у него твёрдая консистенция. И эту металлическую соль, как справедливо отмечает Бернар Тревизан, выделяют из магнезии (Magnésie), «многократно разрушая её путём растворения и возгонки». Вещество с каждым разом всё больше дробится, измельчается и без видимого качественного изменения теряет большое количество примесей. Очищенный сублимацией экстракт избавляется от гетерогенных частей, и его свойства сосредоточиваются в небольшой массе вещества, объёмом и весом значительно уступающей изначальному минеральному субъекту. Испанская надпись очень точно отражает этот процесс, ведь чем больше раз повторяют очистку, чем больше «терзают» и дробят вещество, тем у полученной квинтэссенции меньше поводов жаловаться. Она, наоборот, прибавляет в силе, чистоте, эффективности действия. Тем самым она приобретает способность проникать в металл и извлекать его истинную кровь, Серу — поэтому, собственно, Философы и уподобляют квинтэссенцию ночному стрейгу из восточных легенд.

Кессон 2. — Венок из листьев и плодов — яблок, груш, айвы — связан лентами, узлы которых стягивают также четыре небольших ветви лавра. Обрамляющая картину надпись гласит:

NEMO.ACCIPIT.QVI.NON.LEGITIME.CERTAVERIT.

Получит его лишь тот, кто будет следовать правилам борьбы.

Луи Одиа видит здесь лавровый венок, что неудивительно: его наблюдения страдают неполнотой, а вдаваться в детали он не считает нужным. На самом деле перед нами не плющ, каким венчали античных поэтов, не лавр, столь милый челу победителя, не пальмовая ветвь, дорогая христианским мученикам, не мирт, виноград или оливковая ветвь богов, а венок из плодов, предназначенный для Мудреца. Плоды олицетворяют обилие земных благ, добытых умелым небесным земледелием — такова практическая польза его труда, а несколько лавровых веточек, рельеф которых так слабо выражен, что их почти не видно, — труженику во славу. Однако гирлянду из плодов, которую Мудрость дарует Адептам, наделённым знанием и мужеством, заполучить не так легко. Наш Философ заявляет об этом без обиняков: если алхимик хочет выдержать сложнейшее испытание, он должен вступить в ожесточённую схватку со стихиями. Как странствующему рыцарю, ему придётся направить свои стопы к таинственному саду Гесперид и вызвать на бой преграждающее вход ужасное чудовище. Таким аллегорическим языком, согласно традиции, говорят Мудрецы о первой и самой важной операции Делания. По правде сказать, бросает вызов и вступает в схватку с герметическим драконом не сам алхимик, а зверь столь же сильный, как дракон. Этот зверь как бы заступает место алхимика, внимательно следящего за единоборством, всегда готового вмешаться, подбодрить своего союзника, прийти к нему на подмогу, вступиться за него. В этом необычном беспощадном поединке он как бы судья.