Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

но мне не раз удавалось бежать и избавляться от их ига, поэтому я несколько лет свободно странствовал по подземным странам, ища дорогу на поверхность земли. У тектонов, как и у нас, есть подчиненные им народы. Однажды я попался в лапы таких прислужников тектонов, и они вернули меня своим хозяевам. Меня посадили внутрь каменного шара, и в этой камере мне было жутко: я не знал, что они собираются со мной сделать. Сначала мое одиночество нарушал только светлячок размером с саранчу, который освещал округлые своды фиолетовым светом. А потом принесли огодикуса.

– Зачем им понадобилось сажать к тебе огодикуса?

– Ты задал совершенно справедливый и точный вопрос. Вот именно: зачем его посадили в мою камеру? Ответ таков: они хотели, чтобы я его полюбил. Иногда тектоники ловили огодикусов. Согласно их плану, я должен был приласкать и утешить малыша, что я и сделал. Мы оказались вместе в каменном мешке, страшно далеко от родных мест, и, сидя рядом со мной на полу, он клал голову мне на колени, а я гладил его, и маленький огодикус мирно засыпал.

От волнения мне пришлось прервать свой рассказ. Я снова глубоко вздохнул и продолжил:

– Когда огодикусы чувствуют, что их любят, их тело источает некие масла, которые тектоники считают изысканным яством. Поэтому его и бросили в мою камеру. Я понял это сразу, когда его схватили и съели живьем. Беднягу привязали к горизонтальной балке, и тектоники пожирали его медленно, стараясь не повредить основные жизненные органы, потому что из его тела во время бесконечной агонии продолжало сочиться восхитительное масло.

Я помолчал, чтобы немного прийти в себя.

– А теперь попробуй поставить себя на мое место, – сказал я старому философу. – Как мне следовало поступать, когда вогнутая дверь моей камеры открывалась и туда вталкивали следующего маленького огодикуса? Я должен был приласкать его, зная, что из-за этого судьба несчастного будет еще ужасней, или проявить к нему враждебность? Стоило мне выбрать второй путь, осыпать его пинками и оскорблениями, как отсутствие ласк приостановит выделение масел, столь любимых тектонами, и они, по крайней мере, просто сожрут его быстро. Но как ты думаешь, что я чувствовал, избивая невинное существо наивнее дитяти? Огодикусы, бедняжки, не могли понять, чем продиктованы мои ярость и враждебность. Они были в полном недоумении, и это было самое ужасное. Я помню грустную гримасу на их лицах, их сжатые губы и огромные глаза, из которых лились янтарные слезы. Ты никогда не видел, как плачут огодикусы. Они способны разжалобить любое живое существо, потому что их плач – средство защиты, которое должно заставить любого хищника отказаться от своих намерений. – Я произнес эти слова и тут же поправился: – Только если огодикус не встретится с тектоном.

– Извини за мое любопытство, – прервал меня философ, – но как ты поступил? Что ты стал делать? Потому что я подозреваю, что тектоники продолжали сажать в твою камеру огодикусов.

Я вздохнул.

– Я стал их душить, – ответил я. – Как только огодикус переступал порог, я его немедленно душил, чтобы не привязываться к нему и не страдать от его плача, но главным образом для того, чтобы мне больше их не присылали.

Мы замолчали, а потом старый философ произнес:

– Ты хочешь сказать, что нам угрожает грозный враг, ибо сама природа тектонов заставляет их творить зло.

Я вскочил на ноги, негодуя:

– Нет! Ты ничего не понимаешь! Если бы я сказал так, я бы снял с тектонов вину. Это бы означало, что они поступают подобным образом, потому что такими созданы, а никто не в ответе за свою природу. Но есть два вопроса, которые ты мне еще не задал.

– Просвети меня, – попросил старый философ, – и задай их сам.

– Вот первый из них: если в моей камере были каменные стены без оконных проемов или щелей, как мог я знать о судьбе огодикусов? А вот и ответ: меня принуждали созерцать это зрелище. Тектоны привязывали меня на виду у огодикуса, которого они пожирали, чтобы я смотрел на их пиршество. Они хотели, чтобы я видел последствия своей любви, и мои страдания служили приправой к главному блюду и придавали остроту их наслаждению.

Философ отпрянул в ужасе.

– Второй вопрос, который ты не задал, можно сформулировать так. Я сказал тебе, что душил огодикусов, чтобы их больше не присылали, но не рассказал, как отреагировали тектоны на мое решение. – Прежде чем продолжить, мне пришлось перевести дух. – Они знали, что я убью этих малышей, но все равно продолжали присылать огодикусов.

– Но зачем?! – воскликнул он. – Какой смысл? Они же никакой выгоды от этого не получали: когда ты задушил второго огодикуса, стало ясно, что ты будешь так поступать, чтобы избавить несчастных от лишних страданий, и тектоны не получат своего лакомого блюда. Зачем же тогда они присылали новых?

– Просто так.

У меня не было времени объяснять старому философу, как распространялось на всю мораль подземного племени недоступное нам и ужасное значение этого «просто так». Поэтому я заключил:

– В этом и состоит их злокозненная сущность. Они причиняют зло осознанно и творят зло ради самого зла, просто чтобы причинить страдание, и не ищут никаких причин или поводов, которые могли бы их оправдать или снять с них часть вины. – Я глубоко вздохнул и завершил свою речь: – В мире тектонов не существует искусства, и единственный элемент их культуры, который отдаленно его напоминает, – способы чинить зло. Если бы тектон спросил у какого-нибудь нашего поэта или скульптора, зачем писать стихи или ваять статуи, тот бы удивился такому вопросу. Истинный художник, работающий по призванию, ответил бы, что творит просто так. Искусство для него самоцель.

Да, зло они превращали в самое совершенное из искусств и поэтому продолжали присылать огодикусов в мою камеру. Они сознавали, что не получат драгоценных масел, но вместо этого испытают удовольствие, которое было для них не менее желанным. Часть стен моей тюрьмы они сделали из минерала, с одной стороны прозрачного, и это позволяло тектонам наблюдать за мной, будучи для меня невидимыми. Они наслаждались, видя мое смятение, мое отчаяние и боль, которую мне причиняли. Эти новые мучения, мое уныние были их творением, и, подобно художникам, они восхищались своей работой.

Тектоники готовились напасть на род человеческий, и ими двигал неутолимый голод, сомнений в этом не было, но они могли бы искать пищу в местах менее опасных. Их решение завоевать нас было продиктовано еще одной причиной. Какой? Они не думали о чести или о славе – для них этих понятий