От Гринвича до экватора - Михаил Озеров

На западной галерее дворца изображена битва за Цейлон: мужественный принц Рама сражается против ужасного демона Раваны, у которого десять голов и двенадцать рук. Повсюду фигуры апсар, точь-в-точь как на скале Сигирия, так же протягивающих вам цветы.

Ничего удивительного. Кхмеры ближе к индийцам и ланкийцам, чем к китайцам, вьетнамцам по внешнему виду, духовному складу, культуре (к примеру, при отделке Ангкор Вата скульпторы обращались к индийским эпическим поэмам «Рамаяна» и «Махабхарата») и по религиозным традициям: в Кампучии исповедуют буддизм, который пришел из Индии и Цейлона.

Но вернемся в Пномпень. У его улиц снова появились имена (полпотовцы краской и грязью замазали таблички с названиями). Широкая магистраль — вся в тропической растительности, деревьях, ярких цветах, — которая ведет от аэропорта в центр города, опять стала называться проспектом Советского Союза. Здесь над зданием политехнического института, построенного с помощью СССР, реет знамя народного правительства.

Красный флаг подняли и над первым кинотеатром, открывшимся в Пномпене. Кинотеатр украсили электрическими лампочками, у кассы выстроилась длинная очередь. Шел документальный фильм о зверствах прежнего режима, его сняли кампучийские и вьетнамские кинематографисты.

Снова стали давать продукцию текстильный комбинат, завод прохладительных напитков. Шинным заводом теперь управлял рабочий комитет, он распределял и продукты, одежду, обеспечивал людей жильем, медицинской помощью.

Медицинская помощь… К моменту освобождения в Пномпене осталось лишь два врача, а раньше их было почти пятьсот.

— Из пятидесяти врачей, которые получили образование во Вьетнаме, уцелел лишь один, — сказал мне министр здравоохранения Кампучии Ну Венг.

— Кто же?

— Это я.

Дети Кампучии

На первых порах врачи и сестры трудились буквально день и ночь: каждый кампучиец страдал или психическим расстройством — пытки и издевательства не прошли бесследно, или желудочным заболеванием в результате длительного полуголодного существования, или физическим недомоганием от каторжных работ. Госпиталь имени 7 января (в этот день освободили столицу) ежедневно принимал не менее четырехсот человек.

Открывались одна за другой и школы.

Шесть деревянных строений. В этой пномпеньской школе учится полторы тысячи ребят.

— Пока я тут в единственном числе, — сообщает учительница Бун Нарим.

— Одна на полторы тысячи школьников? — переспрашиваю я.

— К сожалению. Но в Пномпене идут занятия на специальных преподавательских курсах, и скоро в нашей школе будет пополнение.

Паренек лет двенадцати уверенно выводит мелом на доске кхмерскую вязь.

— Ком, лучший ученик в классе, — представляет Нарим.

Когда кончается урок, я узнаю еще одну историю, которая потрясает меня. Но, может быть, хватит подобных историй, и без того уже ясен звериный облик полпотовцев? Нет, не хватит, — все это было, и о зверствах заходила речь буквально при каждой встрече. Кхмеры никогда не забудут эту самую ужасную страницу своей истории. И другие народы тоже должны знать о ней все, вплоть до мельчайших подробностей. Для чего? Чтобы кампучийская трагедия никогда и ни в каком варианте не повторилась. Пожалуй, главный из горьких уроков Кампучии состоит в том, что народы обязаны сохранять бдительность.

XIX век дал миру Пушкина и Бальзака, Маркса и Энгельса, Родена и Бетховена. Но он дал также Фридриха Ницше, который, узнав о землетрясении на острове Ява, радостно воскликнул: «За одну секунду уничтожено двести тысяч человек! Это замечательно!»

XX век дал миру Ленина и Горького, Альенде и Неруду, Томаса Манна и Пикассо, но он дал также Освенцим и Майданек, Хиросиму и Сонгми, дал невиданных в истории палачей — гитлеровцев и полпотовцев.

…Семья Кома раньше жила в городе. Отец работал на фабрике, мать на почте. После смены правительства фабрику закрыли, почту тоже, а их отправили в джунгли выращивать рис.

К ним относились не лучше, чем к Тхай Сет и остальным горожанам, — как к животным. Но больше всего Кома угнетало другое. Ночью он вставал, тихо пробирался к кокосовой пальме, которая росла неподалеку, и доставал из дупла обмотанный тряпками сверток.

Что прятал Ком? Оружие? Взрывчатку?

Еще более опасный, по мнению властей, предмет — книги. Солдаты убили жителя деревни за то, что он держал в руках листок бумаги — решили, письмо. Если же находили журнал или книгу, расправлялись со всей семьей. Поэтому, прижав к груди сверток, Ком спешил в джунгли. Там, при свете карманного фонарика, он разворачивал тряпки и читал, читал.

В драгоценном свертке хранились «История Кампучии» и еще четыре книги. Их удалось спрятать после того, как школу, где он учился, закрыли. Преподавателей тогда сразу арестовали. Заодно арестовали и старшеклассников, те тоже могли распространять «крамолу». А все книги отобрали и сожгли.

Но потом Кому стало не до чтения. Заболела шестилетняя сестренка Лам. По ночам она сильно кашляла, и Ком приносил ей воду. Однако Лам становилось все хуже. Отец сказал, что попробует найти лекарство. Ушел и не вернулся.

От соседей они узнали, что солдаты казнили отца, осмелившегося попросить лекарство: велели ему выкопать яму и забросали — живого — землей.

Спустя два дня маленькая Лам умерла.

— А скоро умерла мама, — говорит Ком.

Мама была красивая и веселая. Соседи восхищались, как она поет.

Ком протянул мне фотографию: мать стоит у порога дома — того, где они раньше жили. Нежный овал лица, миндалевидный разрез глаз, мягкая улыбка… Сын явно похож на нее.

Но после гибели мужа и смерти дочери мама стала выглядеть на все шестьдесят лет, хотя ей было тридцать пять. И не то что песен — слова больше не промолвила, целыми днями молча сидела и смотрела в одну точку. «Сошла с ума», — решили вокруг.

Как-то утром она выбежала из хижины и плюнула в лицо проходившему мимо офицеру.

К их дому согнали всех жителей коммуны. Возле матери стояли Ком, его брат и сестра.

— Пой! Говорят, ты хорошо поешь, — приказал офицер.

Она молчала, и тогда солдаты схватили ее маленького сына, потянули за руки и за ноги и разорвали.

— Всех их прикончим, если не запоешь! — закричал офицер. Он ударил прикладом автомата девочку, с тех пор она не может двигать рукой.

И тут мама запела. Запела песню, которая больше всего нравилась мужу: влюбленные сидят у ручья и смотрят на звездное небо.

Солдаты облили ее бензином и подожгли.