От Гринвича до экватора - Михаил Озеров

Она завоевала независимость спустя девяносто лет. Однако правым кампучийским деятелем во главе с генералом Лон Нолом с помощью агентов ЦРУ удалось в 1970 году совершить государственный переворот. Против них патриоты повели вооруженную борьбу. И 17 апреля 1975 года в Пномпене взвился белый флаг, сигнализируя о безоговорочной капитуляции проамериканского правительства.

Кампучию охватило ликование. Женщины бросали входящим в город солдатам букеты цветов, на улицах танцевали, пели. Наконец-то опять свобода! Опять мир!

Если бы… События приняли неожиданный оборот. Власть захватил Пол Пот. И спустя лишь сутки после окончания гражданской войны, два миллиона жителей столицы двигались по дорогам. Куда? В сельские местности, горы, леса. Там, по утверждению новых лидеров, должен был «возродиться кампучийский народ, очищенный от иностранной скверны и еще более сильный, чем древние строители Ангкора».

Начался «большой скачок» назад к средневековью.

И хотя всем кхмерам дали в руки мотыгу, хотя города ликвидировали, производство зерновых уменьшилось за неполных четыре года почти вдвое.

А что случилось с Пномпенем?

Из него сделали город-призрак без транспорта, газет, больниц, школ. И без жителей, их осталось тысяч двадцать, не больше — чиновники, технические специалисты да военные. По улицам ездило всего несколько правительственных машин. Светофоры не работали, бензоколонки тоже.

В 60-е годы советские журналисты описывали утреннюю столицу Кампучии следующим образом: «Ожили городские рынки, небольшие кафе, задымились передвижные кухни, где за небольшую плату можно получить все, что необходимо для утоления голода… Целые потоки всевозможных автомобилей американских, французских и немецких марок бегут здесь во всех направлениях».

Когда весной семьдесят девятого, через три месяца после освобождения, я приехал в Пномпень, там не было ни рынков, ни кафе, ни автомобилей. Чуть ли не на каждом шагу попадались кладбища машин и изувеченные бензоколонки «Кальтекс». Повсюду развороченные двери домов, колючая проволока вдоль заборов, обрывки телефонных проводов.

Национальный банк построил замечательный кхмерский архитектор Ван Моливан, здание восхищало законченностью стиля. Полпотовцы заложили динамит. Поворот ручки — и вместо шедевра зодчества руины. Я ходил по ним — они как символ разваленной прежним режимом экономики, а под ногами хрустели упраздненные в семьдесят пятом году денежные купюры в сто, двести, тысячу риелей.

В госпитале (он был гордостью страны, его построил Советский Союз) передо мной предстало ужасающее зрелище: в огромную бесформенную кучу сброшены остатки дорогого операционного оборудования, разбитые пузырьки с редкими лекарствами, хирургические перчатки, неиспользованные коронки для зубов — целое богатство, в котором так нуждались кампучийцы. Пациентов перебили вместе с врачами и медицинскими сестрами. Первыми перед дулами автоматов поставили выпускников медицинских вузов СССР, Болгарии и других социалистических стран.

Я был в национальной библиотеке, превращенной полпотовцами в… хлев; в «мастерской», куда привозили телевизоры, радиоприемники, холодильники, чтобы… разбить их в щепки; в пустых залах главного почтамта, где гнездились ласточки.

Мне показали магазин — с семьдесят пятого по семьдесят девятый год он был единственным в городе, им могли пользоваться лишь иностранцы. Впрочем, и тогдашним дипломатам не позавидуешь: их свободу передвижения строго ограничивали, посольства не имели телефонной связи ни между собой, ни с министерством иностранных дел.

Перед руководителями освобожденного Пномпеня встали тяжелейшие задачи. Накормить жителей, дать им орудия труда. Наладить снабжение водой. Привести город в порядок, обеспечить в нем безопасность.

Рыбаки вновь начали ставить сети. При Пол Поте ловить рыбу дозволялось лишь специальным отрядам, да и то под надзором «соансроков». Кхмера, застигнутого с сетью или удочкой, уничтожали на месте как злостного нарушителя закона. «Соансроки» забивали до смерти ребенка, если обнаруживали рядом с ним на песке выловленную рыбешку.

Когда Пномпень освободили, в нем было меньше двухсот (!) человек. Потом с каждым днем число жителей возрастало. Поднявшись на монумент Независимости, откуда открывается панорама города, я видел кхмеров с котомками за плечами, они входили в свои дома, где не были четыре года.

На моих глазах отдирали доски, которыми были заколочены окна и двери огромного отеля «Монором» в центре Пномпеня. И когда вместе с рабочими я шагнул внутрь, в лицо ударил страшный запах. Истлевшие человеческие тела среди гор щебня, мусора… Весь персонал «Монорома» и других гостиниц за исключением «Пнома» был вырезан: Пол Пот считал, что служащие отелей «испорчены иностранной идеологией» и, следовательно, их место — в могиле.

«Монором» вычистили, потолки и стены покрасили, лифт, который беспомощно висел между этажами, отремонтировали. И в отель стали въезжать гости.

Правительство восстановило пагоды, храмы.

Опять пошли люди и к Ангкор Вату. Об этом «собрате Парфенона» следует сказать несколько слов.

Однажды французский исследователь Анри Муо заблудился в джунглях неподалеку от города Сиемреап. Еды не было, к тому же у Муо начался приступ малярии.

«Видно, это мое последнее путешествие, отсюда не выбраться», — подумал француз. И вдруг лес расступился, Муо оказался на большой залитой солнцем поляне. Он успел заметить тропу, понял, что спасен, и потерял сознание.

Очнулся путешественник под вечер и решил, что сошел с ума: над джунглями возвышались башни. Он двинулся по направлению к ним. Но мираж не рассеивался, напротив: очертания встающего из джунглей волшебного города становились все более отчетливыми.

Так в XVII веке европейцы узнали об Ангкор Вате.

Даже полпотовцы не решились поднять руку на крупнейший в мире памятник культовой архитектуры, одно из чудес света, — они собирались возить туда туристов. Тем не менее это не помешало им заминировать подходы к древнему городу, окружить его мусорными свалками, устраивать в окрестностях массовые казни.

Одним из первых шагов народной власти стало создание специальной группы по охране Ангкор Вата. Группа привела в порядок дворец, разминировала дороги.

… Вначале были видны лишь силуэты башен, похожие на бутоны нераспустившегося лотоса. Когда подошел ближе, они стали как бы парить высоко в небе, а передо мной поднялись уступами террасы, загородившие джунгли. И вот я уже внутри, рассматриваю барельефы, провожу рукой по шероховатым камням древних изваяний.