Мерцающий огонь - Джулиана Маклейн

– Повторяю: я не знаю, кто он такой, и не знаю его информаторов. Прошу вас…

Силы покидали меня. Больше всего я боялась, что не выдержу и сломаюсь.

И я наконец решилась. Вытащила козырь из рукава:

– Мне нужно поговорить с обер-лейтенантом Людвигом Альбрехтом из 31-й пехотной дивизии. Вам это имя что-то говорит? Пожалуйста. Он знает меня.

Что ж. Слово не воробей. Я понятия не имела, что из этого выйдет, но больше мне ничего не оставалось.

Мне показалось, что моя просьба заинтересовала Кляйна. Он придвинулся ближе, оказавшись в паре сантиметров от моего лица.

– И что у тебя к нему за дело?

– Сообщение.

– Я весь внимание. Я прослежу, чтобы он его получил.

– Нет. Это личное.

Маленькие глазки Кляйна сузились еще сильнее:

– Почему бы нам не прийти к соглашению? Заговоришь – и я немедленно свяжусь с Альбрехтом.

– Нет, – покачала головой я. – Я буду говорить только в его присутствии.

Казалось, Кляйн впервые воспринял мои слова всерьез. Или, возможно, просто смирился с тем, что в одиночку ему меня не сломать. Меня избивали, много минут топили в ледяной воде, жгли раскаленной кочергой. Но каждый раз, когда Кляйн подходил достаточно близко, я поднимала голову и плевала ему в лицо.

– Уведите ее, – приказал он стоявшему у двери охраннику. – Пусть поспит ровно час. А затем продолжим.

Как только меня сняли с раскачивающегося крюка, я обессиленно рухнула на пол. Охранник подхватил меня и выволок за дверь. Ноги меня не слушались, подкашивались при каждом шаге.

– Ты заговоришь! – крикнул Кляйн мне вслед.

Как же ему хотелось, чтобы последнее слово осталось за ним! Я не стала лишать его этой надежды – мне нужно было беречь силы.

Заснуть я так и не смогла – тело ныло от беспрерывной тупой боли. Мне удалось лишь коротко задремать – но даже этого мгновения хватило, чтобы перед моим внутренним взором снова возник тот сон… Я плыла в лодке вниз по Темзе. Передо мной сидел, улыбаясь, Людвиг с веслами. Воздух был подернут плотной влажной дымкой, вода искрилась солнечными бликами. Крошечные насекомые сновали по ее поверхности, словно маленькие феи.

Из забытья меня вырвал оглушительный лязг. Вошедший в камеру охранник приказал мне встать. Ему пришлось поднять меня, потому что я была слишком слаба, чтобы держаться на ногах. Меня протащили по трем лестничным пролетам и заволокли в кабинет в конце длинного коридора.

Слабая, обезвоженная и едва способная ходить, я уже не могла держать голову так высоко, как мне хотелось. Меня захлестнула изнуряющая волна страха – я вошла за охранником в кабинет, не смея поднять глаза. Он усадил меня на стул. Болезненные ожоги опалили спину – и я рефлекторно сдвинулась на край стула. Даже облепившая мою обожженную, взмокшую кожу рубашка причиняла мучительную боль.

Наконец я подняла глаза. Кляйн сидел за своим столом. У окна стоял, спиной ко мне, еще один офицер в форме. Он глядел на залитую солнцем парижскую улицу. Потом этот офицер обернулся – и меня прошибла ни с чем не сравнимая дрожь. В то же мгновение истерзанный войной мир исчез, а моя боль растворилась в прошлом. Это был он. Людвиг, моя любовь, стоял прямо здесь, в этой комнате. И я точно знала, что не сплю.

Глава 28

Вся моя храбрость и бравада вмиг покинули меня. Я совершенно расклеилась, окончательно и бесповоротно. По моим щекам потекли слезы. Я наклонилась на стуле, громко, безудержно рыдая. Не знаю, плакала я от радости, или облегчения, или разочарования в себе – из-за того, что не сумела сохранить видимость силы и непокорности. Вероятно, я рыдала от всего понемногу.

Когда я наконец взяла себя в руки и перестала плакать, то сквозь пелену слез увидела, что Кляйн сидел, откинувшись на спинку стула, и торжествующе улыбался.

Это подействовало на меня отрезвляюще, словно выплеснутое в лицо ведро ледяной воды.

Я вытерла слезы и собралась с духом, почти готовая продолжить «беседу».

Наши с Людвигом взгляды пересеклись. Я неуверенно балансировала между двумя своими личностями: любящей его женщиной, безумно радующейся встрече, и той другой – британской диверсанткой, которая ненавидела нацистов, томилась в застенках гестапо и не имела права сдавать своих ни под какими пытками. Я не знала, что делать, как себя вести, что сказать Людвигу. Во всех моих мечтах о нашем долгожданном воссоединении мы встречались после войны и кидались в объятия друг друга, радуясь концу многолетнего кошмара. Но вместо этого мы оказались в самой гуще событий. Барахтались в глубоких, уродливых, зловонных водах человечества в его худшем проявлении.

– А вот и он, – самодовольно сказал Кляйн. – Только уже не старший лейтенант, фройляйн. Позволь представить тебе генерал-лейтенанта Людвига Альбрехта. Очевидно, фюрер очень высокого мнения о нем.

Я хлопала глазами, глядя на Людвига в безупречной нацистской форме. Невозможно было оторвать глаз от его начищенных до изысканного блеска высоких черных сапог, перехваченного поясом серого кителя с плетеными золотыми эполетами, значка с орлом и свастикой на нагрудном кармане. К его воротнику был приколот черно-серебряный железный крест. Я смотрела на него одновременно испуганно – и завороженно.

Из ступора меня вывел Кляйн:

– Ты хотела передать генерал-лейтенанту сообщение. А если я позволю тебе поговорить с ним, обещала сдать Серого Призрака. Что ж, давай. Что это за Призрак и кто его информатор?

Мое дыхание участилось, сердце заколотилось, словно колеса несущегося по рельсам поезда. Я снова заглянула в глаза пристально всматривающегося в меня Людвига. Я отчаянно искала в них проблеск любви и поддержки – какой-нибудь тайный знак, который не смог бы распознать никто, кроме нас. Но он молчал, сцепив руки за спиной, и смотрел на меня в высшей степени равнодушно.

– Можем мы поговорить наедине? – спросила я тихим, дрожащим голосом. Мне было не по себе от того, что Кляйн видел меня такой. Слабой.

– Нет, не можете, – ответил Кляйн. – Я сдержал свое обещание. Генерал-лейтенант здесь, как ты и просила. Теперь ты должна сдержать свое.

Мои глаза снова наполнились слезами. Я взглянула на Людвига:

– С тобой все в порядке?

Он оставался холодным и отчужденным, я ничего не могла прочесть в его глазах.

– Ja.

– Ты все это время был в Париже? – спросила я.

Его кадык дернулся, когда он сглотнул, и я поняла, что он сдерживает себя. Похоже, он все-таки был потрясен моим видом.

Он не ответил на мой вопрос и