Мерцающий огонь - Джулиана Маклейн

этот раз я была не одна. Со мной рядом был Эдвард. И Людвиг. Он уверенно работал веслами – мы медленно плыли мимо плакучей ивы, щекотавшей водную гладь изящными ветвями. В моих мечтах война давно закончилась, и мы мирно скользили по реке в компании белых лебедей.

Мой третий день в полевых условиях больше всего походил на испытание огнем. Мы напряженно и увлеченно планировали нашу диверсионную операцию на мосту.

Нужно было очень точно рассчитать время и силу взрыва. Но Арман был опытным диверсантом и не сомневался в нашем успехе. Ставка делалась на эффект неожиданности от молниеносного удара.

Я ничего не знала о взрывчатых веществах и не имела опыта стрельбы из пистолета в полевых условиях, поэтому мне отвели другую, не менее важную, роль – подать сигнал о приближении танковой колонны. По плану мне надлежало стоять с велосипедом у обочины примерно в полумиле от моста и притворяться, будто остановилась поправить прическу. Заметив первые машины, я должна была сесть на велосипед и помчаться в сторону моста так быстро, как только могла. Остальные прятались в засаде – в зарослях маквиса, которые природа щедро раскидала по близлежащим холмам и речным берегам. Пленных мы брать не планировали.

Незадолго до полудня я остановилась неподалеку от реки и замерла в напряженном ожидании, смотря вдаль, пытаясь расслышать приглушенный рык надвигающейся военной техники. Все мои чувства обострялись, стоило мне вспомнить напутствие Армана: «Помни – сегодня ты можешь внести свой вклад в освобождение тысяч невинных людей».

Эти слова тронули и воодушевили меня, я была преисполнена твердой решимости уничтожить хотя бы малую часть военной машины Гитлера. Но в глубине души беспокоилась: не Людвиг ли возглавляет танковую колонну? Усилием воли я отогнала от себя эти мысли, потому что умом понимала, насколько маловероятно, что… из всех подразделений вермахта в Европе именно его часть окажется здесь, на этом мосту. Очень сомнительно. Скорее всего, он сейчас сражался с русскими на Восточном фронте. Если он вообще еще жив.

И тут я услышала их. Отдаленный гул тяжелой техники, мужские голоса, приказы, выкрикиваемые по-немецки. Стая птиц взметнулась с верхушек деревьев, оглушительно хлопая крыльями.

Мое сердце учащенно забилось. Дождавшись, когда в поле зрения появится первый танк, я запрыгнула на велосипедное сиденье и начать крутить педали, изо всех сил стараясь добраться до реки раньше немцев. К тому времени, когда мой велосипед скатился на гравийную дорогу с дощатого моста, первая армейская машина уже въезжала на него с другой стороны.

Я поднажала, направляясь к боковой тропинке, которую мы определили как лучший путь для отступления на случай, если солдаты попытаются нас схватить. И вдруг за моей спиной канонадой загремели взрывы. Я резко затормозила.

Опершись на одну ногу и крепко сжав руками руль, я оглянулась. Моим глазам предстали лишь смерть и разрушение. Мост разлетался вдребезги, тяжелые танки и пехотинцы падали в бурлящую внизу реку. До моего слуха донеслись выстрелы и еще несколько взрывов. И крики гибнущих мужчин.

Мне приказали не останавливаться. Ехать как можно быстрее, пока не доберусь до квартиры, где меня ждала Дейдра. Остальные бойцы Сопротивления должны были разбежаться по лесам, Арман же планировал затеряться в соседнем городе до тех пор, пока шум не уляжется. А через три дня мы договорились встретиться в новой точке сбора.

Но я не могла заставить себя пошевелиться. Часть меня хотела развернуться, поехать назад, посмотреть на результат нашей работы. Сколько немецких солдат погибло? Все? Не удалось ли им забрать с собой наших агентов и союзников?

Был ли там Людвиг? Сердце подпрыгнуло в груди. Я безумно хотела узнать это – и отчаянно боялась правды. Что, если он сейчас плавал там, в реке, израненный или бездыханный, потому что я – я! – подала сигнал к детонации?

Я почувствовала неодолимое желание пойти и поискать его на берегу реки, оттащить в безопасное место, залечить его раны. Я бы увезла его подальше отсюда, спрятала бы, попыталась завербовать – уговорила бы стать шпионом, как я, и помочь союзной армии одержать победу в этой войне.

Но вместо этого я убедила себя в том, что его на мосту не было. Что все это мои выдумки. Я должна была следовать приказам – а значит, мне надлежало вернуться в нашу квартиру.

Я снова принялась крутить педали – так быстро, как только могла, – смаргивая слезы и повторяя, словно мантру: Людвиг жив и здоров. Его не было здесь – он сражается на других, далеких, рубежах.

Полночи я без сна лежала в постели, отвернувшись лицом к стене. Меня одолевали мучительные раздумья о том, какая участь ждала Людвига, если бы он был на мосту. Члены французского Сопротивления действовали решительно. Они не проявляли милосердия и не брали пленных. Впрочем, Людвиг мог пасть в какой-нибудь битве много месяцев назад.

Сдерживая тяжелое дыхание, я вытерла навернувшуюся слезу. Мне было все равно, что он носил немецкую форму и сражался на другой стороне. Человек, которого я знала и любила, не был моим врагом, и я хотела, чтобы он выжил в этой войне.

Я вдруг вспомнила один из наших дней в Берлине… Летом – перед тем как Германия вторглась в Польшу. Это был туманный воскресный полдень. Взяв корзинку для пикника, одеяло и бутылку вина, мы с Людвигом пошли в Тиргартен[15], где растянулись в тени гигантского каштана, расслабленные и счастливые.

– Надеюсь, ты знаешь, как сильно я тебя люблю, – сказал он, нежно поглаживая меня по спине, между лопатками. – И что я готов ради тебя на все.

– На все? – Я дразняще ему улыбнулась. Приподнялась на локте, чувствуя разгорающееся в теле желание, и провела кончиком пальца по его мягким, красивым губам.

– Да. – Он перехватил мою руку и прижался к ней губами. – Я серьезно, Эйприл. Люблю тебя больше жизни. Я умру за тебя.

Его слова тронули мое сердце – и согнали с губ дразнящую улыбку.

– Будем надеяться, что до этого не дойдет. Я хочу, чтобы ты жил долго-долго – и мы состарились вместе.

Он притянул меня к себе и впился в мои губы пронзительным, трогательным поцелуем.

Воспоминание улетучилось – я снова лежала на неудобной койке на конспиративной квартире. Я в гневе зажмурилась. Ни на что он ради меня готов не был. Выбрал долг перед своей страной и своим презренным фюрером – долг, а не нашу любовь – и отослал