Мерцающий огонь - Джулиана Маклейн

грызла ноготь на большом пальце, расхаживала взад-вперед и гадала, кто нас сдал – или где мы прокололись. Ведь как-то враги узнали, что мы в Фей-о-Лож?

Неужели на нас донес тот незнакомец из бара? Или хозяйка новой квартиры подслушивала через дырку в стене? Что стряслось с другими членами нашей группы? С Арманом? С Бенуа? С нашими друзьями из французского подполья? Возможно, кто-то из них попался – и, сломавшись под пытками, сдал всех остальных.

Сорок восемь часов. Именно столько мы должны были продержаться, чтобы наши товарищи поняли, что нас схватили, и залегли на дно.

Я беспокоилась о Дейдре. Все ли с ней было в порядке? И насколько она была сильной?

Мне не оставалось ничего другого, как только сидеть и ждать.

Час спустя лязгнул железный засов. Дверь распахнулась, истошно скрипнув петлями. Мои внутренности опалила паника. Я встала. Охранники скрутили меня и потащили наверх, в кабинет на втором этаже. Там меня швырнули на стул. Мои руки крепко привязали к спинке.

За большим письменным столом сидел офицер с изуродованным лицом, который ударил меня в спальне.

– Назовите имена агентов, с которыми вы работаете.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – ответила я по-французски.

– По-английски, пожалуйста.

Я повторила свои слова по-английски – с французским акцентом, – и добавила:

– Я приехала в гости к своей двоюродной сестре. Я из Бордо.

– Вранье, – равнодушно отчеканил он. – Вы британка. Назовите имена.

Я в панике замотала головой – какая невинная француженка из Бордо не задрожала бы на моем месте?

– Я уже сказала, что француженка! Я ничего не знаю! Приехала к сестре. Только и всего.

Он взял мои документы и помахал ими в воздухе.

– Здесь указано, что вы живете по адресу улица Нико, 122, но мы проверили – такой улицы не существует.

– Конечно, существует. Кто-то, наверное, просто ошибся.

Он отодвинул свой стул, обошел стол, встал передо мной и наклонился, глядя мне прямо в глаза. Он был так близко, что я видела крупные поры на его носу и чувствовала запах шнапса в его дыхании.

– Мы знаем, что вы с вашей хорошенькой подружкой – британские шпионки. Если вы не назовете мне имен, я сделаю вам очень больно. Понимаете, фройляйн? Не хотите ли вы назвать мне имена? Тогда мы избежим всех этих… неприятностей.

Мои глаза защипало от слез:

– Я не могу назвать вам имен, потому что ничего не знаю.

Он выпрямился и посмотрел на охранника, стоявшего у двери:

– Сними с нее блузку.

Ужас разлился по моим венам, но я твердо приказала себе быть сильной. Арман как-то сказал, что страшнее всего – первые пятнадцать минут пыток. Я надеялась, что так оно и будет.

Охранник шагнул вперед и схватил меня за блузку. Он уже собирался разорвать ее, но почему-то замешкался. Неуверенно нахмурившись, он ощупал мой льняной воротничок.

Мое сердце упало, а голова закружилась от страха. Он нашел капсулу с цианидом. Я зашила ее в воротник – чтобы всегда иметь при себе. Сама я не собиралась ею пользоваться, но вдруг мне пришлось бы скормить ее кому-то другому? Охранник вытащил капсулу и повернулся к своему командиру:

– Я кое-что нашел.

Поправив очки, мой дознаватель вгляделся в таблетку – и поднял на меня полные мрачного удовлетворения глаза.

– Что это у нас здесь? Ага! Цианид из госучреждения. – Он кинул ее в маленькую баночку с такими же капсулами, которая стояла у него на столе, и повернулся к охраннику: – Отведи ее обратно в камеру.

Прежде чем я успела что-то сказать в свое оправдание, меня отвязали от стула и грубо выволокли из комнаты.

На следующее утро меня в наручниках вывели на улицу и посадили на заднее сиденье машины рядом с офицером гестапо в штатском. Три часа мы ехали в печально известную парижскую штаб-квартиру гестапо – как мне сказали, для более тщательного допроса. Я понятия не имела, что они сделали с Дейдрой, – и такая неизвестность сама по себе была той еще пыткой. На это они, наверное, и рассчитывали. Оттого нас и разлучили. Я была совершенно уверена, что Дейдра не заговорит – она ни за что не станет подвергать жизнь Армана опасности. Она вытерпит все, чтобы защитить его. В ее стойкости я не сомневалась.

Меня же переполняли верность своей стране и ненависть к нацистам и всему, за что они воевали, поэтому я была полна решимости держаться. Но в то же время мне отчаянно хотелось выжить – ради сына. Я надеялась, что смогу вынести все ужасы, которые мне уготовили, и молилась, чтобы меня не успели казнить до того, как союзная армия освободит Францию. Я была смертельно напугана, но все равно верила в лучшее. Союзники неумолимо надвигались на немецкие штабы – но я возлагала свои надежды не только на них. Меня везли в Париж. Возможно, это станет моим спасением.

Наконец мы прибыли на авеню Фош, которую в народе называли Улицей ужасов. Меня сопроводили в штаб-квартиру гестапо и оставили ждать допроса в очередной камере предварительного заключения.

Я сидела, обхватив колени руками, прямо на холодном полу, прикованная цепью к железному кольцу в стене. Тогда я впервые поняла, что такое настоящий ужас – тот, что напрочь лишает человека покоя, тот, что бьется под кожей беспрерывной дрожью и обещает кошмары на всю оставшуюся жизнь. У меня зуб на зуб не попадал, пот лил ручьем, но я тщилась сохранять спокойствие и убеждала себя в том, что смогу вынести все, чему бы они меня ни подвергли. Ожидание страшнее всего…

Я повторяла эти слова снова и снова, пыталась отыскать в душе силы и мужество, но даже дрожь унять не могла.

Наконец за мной пришли, но я не чувствовала себя хоть в малейшей степени готовой. Я была до безумия напугана. С моих запястий сняли кандалы, и я встала, стараясь держать голову высоко, пока охранник вел меня в камеру для допросов. Там меня ждал офицер гестапо в черном гражданском костюме. Его звали Генрих Кляйн.

– Я не в последний раз задаю тебе этот вопрос, – проговорил Кляйн. – И не в последний раз прикладываю к твоей спине эту раскаленную кочергу. Кто такой Серый Призрак? Назови мне имя – и все закончится.

Я была без рубашки, мои запястья приковали к свисающему с