1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны - Майкл Карлей

Сам Форин офис считал большевиков если не злейшими врагами, то чем-то вроде этого. Британская пресса почти единодушно и яростно осуждала советское нападение на Финляндию. В этом хоре очень одиноко звучал унылый тон коммунистической «Daily Worker». Майский был просто ошеломлен враждебностью общественной реакции. Вопрос сейчас стоит таким образом, отмечал он в своем дневнике: «Кто враг №1 — Германия или СССР?» По Лондону ходили слухи о попытках зондировать почву насчет мира с Гитлером. Но несмотря на всю антисоветскую истерию разговоров о разрыве дипломатических отношений, в отличие от Франции, не было. Майский полагал, что англичане все же разумнее французов и не думал, что дойдет до разрыва. «Тем не менее за более отдаленное будущее я ручаться не стал бы». Внешне отношения были вполне корректные, отмечал Майский, но вокруг посольства и торгового представительства образовалась «леденящая пустота». За небольшими исключениями, «все наши друзья» спрятались по норам. «Что ж, это не впервой. Вернутся». «Я — стреляная птица, — писал он, — и бурю мне встречать не в новинку». Но в одной вещи был уверен на сто процентов: «Чем скорее закончатся события в Финляндии, тем скорее она уляжется. Англичане большие любители признавать "свершившиеся факты"».79 Майский не слишком ошибался: Кадоган сравнивал позицию Форин офиса с «действиями полиции, [которая] не может сразу справиться со всей толпой. Они начинают лупить по головам тех, кто поближе...». Под ними Кадоган подразумевал нацистскую Германию. Форин офис прекрасно знал, кто был «врагом номер один».80 С другой стороны, нужно было «удовлетворить и антибольшевистские настроения», и Форин офис делал это, инспирируя статьи в прессе. Но при этом «отчетливо понималось», что «антибольшевистскую пропаганду [не следует] выпускать из-под контроля... чтобы она не выродилась в призыв к войне с Советами».81

Во Франции атмосфера была более напряженной. «Французы совершенно распоясались», сообщал Суриц: Финляндия стала как бы членом союзной коалиции и уже открыто обсуждалась «помощь Финляндии». Ходили слухи об уже решенных военно-морских операциях англичан против Советского Союза. Почти вся французская пресса вопила, что СССР, расколотый внутренними противоречиями, будет легкой добычей. «Наше полпредство стало зачумленным местом и окружено роем штатских шпиков».82 Ситуация во Франции была намного хуже, чем описал ее Суриц. Il faut casser les reins à l`USSR — слышалось на самых высоких уровнях французского руководства. «Мы опрокинем их... сметем с лица земли», — заявляли некоторые французские генералы и политики. По словам Леже, французское правительство не собиралось разрывать дипломатические отношения или объявлять войну, «но при возможности готово было покончить с Советским Союзом с применением, если понадобится, пушек». Такие разговоры были обычным делом во всех шикарных бистро Парижа. Никого и не думали арестовывать за самые яростные выпады против Советского Союза. Зато Финляндия была священной коровой... Как славно было под хорошую сигару да за стаканчиком перно помечтать вслух, как сокрушишь этих беспомощных красных? Не все, конечно доходили до такого, но общий настрой очень напоминал октябрь 1918 года, когда французский генштаб втайне разрабатывал планы вторжения в южную Россию, чтобы изгнать большевиков.83 Финляндия была подобна лихорадке: Франция уже заразилась ею, и теперь она готова была перекинуться на Лондон.

14 декабря Советский Союз был исключен из Лиги Наций. У Молотова, закаленного большевика, это вызвало только злобу.84 Майский сообщал, что французы агитируют за разрыв отношений и теперь эта идея воспринимается в британских правящих кругах гораздо более благосклонно. Сами события, казалось, демонстрировали англичанам, что у Советского Союза более тесные отношения с Германией, чем они полагали раньше. В соответствии с этим теперь казалось меньшим злом увидеть Советы, вовлеченными в войну, пусть на стороне нацистской Германии. Тогда Советский Союз по крайней мере не окажется в стороне, чтобы потом собрать по кускам то, что останется от обескровленных капиталистических противников. Согласно тому же сценарию, тогда в войну на стороне англо-французов наверняка вступили бы Соединенные Штаты. Тем более, что американское общественное мнение было целиком на стороне финнов, и это в особенности воодушевляло англичан. Первым шагом ко втягиванию СССР в войну — «в худшем случае на стороне Германии, в лучшем случае (чем черт не шутит?) один на один против всего буржуазного мира, включая Германию, ибо надежда на ту или иную сделку с Германией здесь до сих пор не оставлена» — мог бы стать разрыв отношений между Москвой и Лондоном. Но это была позиция меньшинства, как сообщал Майский; позиция большинства больше склонялась к «нейтральному» Советскому Союзу. «Долго ли, однако, большинство сохранит свою старую позицию — зависит во многом от обстоятельств, которые сейчас еще трудно аккумулируются».85

В конце декабря 1939 года Советский Союз оказался практически в полной изоляции. Отношения с Англией, Францией и Соединенными Штатами были предельно обострены. А несколькими месяцами раньше он еще оказался втянут в серьезное противостояние с Японией на маньчжурской границе. Красная армия разгромила японцев, но ситуация оставалась очень неопределенной. Отношения с Италией, Турцией и даже союзным Китаем были довольно натянутыми. Кроме того, СССР исключили из Лиги Наций. А что можно было сказать об отношениях с нацистской Германией? Два скорпиона среди ночи согласились из осторожности поделить жертву, да так и застыли, одним глазом следя за жертвой, другим — друг за другом, с уже занесенными жалами.

Майский беспокоился, но Молотов, в своих леденящих ответах ему, был зол и непреклонен. Во-первых, говорил он, советские действия против Финляндии «объясняются тем, что мы не можем больше мириться с существованием враждебного нам фин[ского] пра[вительства] у самых ворот Ленинграда, угрожающего безопасности Советского Союза».

«Мы решили покончить с таким положением и ликвидируем его во что бы то ни стало, несмотря ни на что. Во-вторых, толки о каком-то политическом, и даже военном соглашении Советского Союза с Германией против англо-французов не соответствуют действительности. Никакого такого соглашения у нас с Германией нет, и разговоры о нем являются либо порождением паники, либо провокацией. В-третьих, если рассчитывают ослабить Советский Союз, поддерживая сопротивление Финляндии, то из этого не выйдет ничего. Шайку Маннергейма-Таннера мы ликвидируем, не останавливаясь ни перед чем и не взирая на их пособников и доброхотов. Если же Советский Союз попробуют затянуть в большую войну, то на деле убедятся, что наша страна подготовлена к ней как следует. Будучи вызван на войну, Советский Союз поведет ее до конца со всей решительностью».86

Майский должно быть предчувствовал тон телеграммы Молотова, который просто перекликался с тоном его беседы с Ллойдом Джорджем, относящейся к самому кануну Рождества. «Англо-советские отношения, — говорил бывший премьер-министр, — вступили в очень опасный период». Британское правительство сейчас занимает такую позицию, логическое развитие которой приведет к разрыву отношений. Совет Ллойда Джорджа был прост: не играть на руку тем, кто хочет разрыва. Не все были сторонниками такой жесткой позиции; некоторые люди, такие как Черчилль, были против нее. «Положение еще может быть выправлено». По проблеме отношений с финнами Советский Союз еще может оправдаться, говорил Ллойд Джордж соображениями обеспечения собственной безопасности. Но в целом вопрос выходит за рамки этой проблемы — это вопрос противостояния двух систем, капитализма и социализма. А Финляндия сейчас просто генератор, который питает все «реакционные силы мира». «Если бы я был на вашем месте», советовал Ллойд Джордж Майскому, я бы как можно скорее закончил эту финскую войну, ибо каждая ее неделя чревата новыми осложнениями и новыми попытками создать антисоветский блок. И я бы закончил финскую войну без использования «германских методов», применяемых в Польше, потому что они лишь дают лишние козыри в руки антисоветских «провокаторов». Майский стал протестовать против этого последнего положения, но Ллойд Джордж только рассмеялся: «Извините меня, старика, кое-что понимающего в международно-политических и военных делах. Я не хотел Вас обидеть. Однако из собственного опыта я знаю, что война есть война. А в особенности, эта война, которая, на мой взгляд, является последней большой борьбой капитализма за свои права на существование».87 В тот же самый день Харви, личный секретарь Галифакса, писал в своем дневнике об опасности антибольшевистского «крестового похода» в союзе с Германией, но без Гитлера. «Многие среди членов нашего парламента достаточно глупы, чтобы попасться на эту удочку, и в первую очередь п[ремьер] м[инистр] и Хорас Вильсон...».88 «Закончить финскую войну» было хорошим советом. Положение Советского Союза теперь изменилось коренным образом. От позиции главного проводника политики коллективной безопасности и защитника малых стран, которым угрожала агрессия, Москва прошла путь до пакта с Гитлером и закончила собственной агрессией против малой страны. Война в Финляндии, которая должна была обеспечить дополнительную безопасность Советскому Союзу, произвела обратный эффект. Советское высшее командование недооценило своего противника: финны действовали очень эффективно и советское наступление захлебнулось с огромными потерями. Советское руководство оказалось в дипломатической изоляции да еще рисковало нарваться на войну с Францией и Британией. Повсюду поднимал голову антикоммунизм. «Дикие звери» опять выпущены на волю, писал об этом Майский, и «каждая страна должна принять... меры предосторожности для ее собственной безопасности». Но советское руководство, принимая такие предосторожности, явно перестаралось. Был нанесен удар по престижу Советского Союза, по представлениям о его мощи. Советы зашли слишком далеко и сейчас необходимо было «удержаться на спине бегущего тигра, в противном случае — будешь съеден».