Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

- Вам, видно, про то неизвестно, - отвечает ему генерал всё так же уверенно, - но я по давнему ранению хром, и прогулки пешком не приносят мне должного упокоения и приятного утомления, а вовсе даже напротив… Посему я езжу перед сном верхом, – и он заканчивает с присущей ему едкостью: - Уж извините, что позволяю себе такие вольности.

- Но… - Больцегер всё ещё пытается найти хоть какой-то повод для обвинения, – жители того дома… ну… того, что подвергся нападению, или, как вы утверждаете, из которого в вас стреляли, уверяют, что вы также хотели ещё и поджечь их.

- Поджечь? – тут уже Волков смеётся, видя, как бургомистр вздыхает, глядя на прокурора: Господи, что он несёт? Да и капитан городского ополчения смотрит на того, как минимум, с непониманием. – Я хотел поджечь тот дом, имея хворост? Вы опросите стражу, которая меня видела, были ли при мне телеги с хворостом, или у моих людей на сёдлах были вязанки, или мы хотели поджечь тот дом без всякого горючего? Я не понимаю. Вы уж поясните свой вопрос.

Пояснить помощник прокурора ничего не мог, и, кажется, вопросы у него закончились; и он взглянул на бургомистра: ну, у меня, наверное, всё. И сказал на прощание генералу:

- Я в точности передам наш разговор господину прокурору.

- Я очень на то надеюсь, - ответил генерал.

А когда помощник прокурора покинул залу, а за ним вышел и капитан Вайзен, бургомистр остановился и, как бы извиняясь за визит, пояснил:

- Больцегер… Он человек молодой, на месте новый, ещё не всё понимает и старается выслужиться перед своим начальником. Вот, как говорится, и роет землю…

«Понимаю, понимаю», - кивал генерал; он принимал эти невыраженные извинения бургомистра, хотя на самом деле он ещё до того, как отправиться на ночную свою затею, знал, что к нему после неё обязательно явится кто-нибудь из городских властей. И после он поинтересовался:

- Кстати, друг мой, а кто назначает городского прокурора?

- Гильдия юристов города предлагает двух своих кандидатов на сей пост, а утверждает прокурора, - тут он развёл руками: ну, а как иначе, - городской совет.

- Городской совет, - понимающе кивал генерал. – Ну конечно же, как тут что-то может обойтись без господ сенаторов, – впрочем, всё, что он теперь делал, всё, что только ещё намеревался делать, всё было связано с этим важным городским институтом.

Бургомистр же поклонился, но перед тем, как уйти, тихо произнёс:

- Гейзенберги в бешенстве, а все, кто поддерживает их… - тут он, конечно, имел ввиду всех Маленов, – обескуражены. Никто до сих пор и представить не мог, что кто-то осмелится вот так вот, не в шутку, а всерьёз, ответить этим скандалистам.

- Всерьёз ответить? – тут генерал изобразил на лице удивление. – Дорогой бургомистр, вы и вправду думаете, что это было всерьёз? – тут он поднял палец и покачал им. – Нет, нет, нет… Всё, что было этой ночью, это было совсем не всерьёз, вот как к городу подойдут мои люди, что были со мной в походе… - тут генерал делает паузу. И теперь господин Ольбрехт успевает сказать:

- Так, значит, ничего ещё не кончено? – на лице бургомистра теперь даже самый ненаблюдательный человек смог бы заметить серьёзную обеспокоенность. Тем не менее на его вопрос генерал отвечает смехом, настоящим смехом:

- Ха-ха-ха… Да вы шутник, господин бургомистр, - а потом он подходит к Ольбрехту ближе и говорит холодно, да так холодно, что у того вытягивается лицо: – Негодяи хотели убить моего племянника, а может, и сестру заодно с мальчиком; они пролили кровь Фейлингов… И кем же я буду в глазах моих друзей, если на пролитую ими кровь буду отвечать лишь пустой тратой пороха? Нет, господин бургомистр, нет… Пусть мерзавцы даже и не думают, что на этот раз их злодеяние сойдёт им с рук. На этот раз они за всё заплатят кровью.

- Угу, - кивнул ему в ответ Ольбрехт, дескать, понимаю вас, а потом и откланялся. – До свидания, господин барон.

***

Как городские люди ушли, генерал в хорошем расположении духа сел завтракать и очень даже мило болтал обо всяком с хозяйкой дома, которая, хоть сама есть не желала, но за столом с гостем сидела, чтобы тому не было скучно; а потом пришла и его внучатая племянница и, как обычно, влезла деду на колени и стала показывать ему в ушках серёжки, которые он вчера ей подарил, а тот и рад был тому. И вместе с Кларой Кёршнер умилялся девочке. Но на все эти приятные занятия времени у него не было, с завтраком было покончено, и барон поехал по делам. На сей раз он выезжал из дома Кёршнеров, облачившись в доспех. Как и все его люди. Во-первых – бережёного Бог бережёт. Во-вторых, пусть в городе знают, что намерения у него серьёзные, а в-третьих же, пусть Малены видят, что он во всеоружии и готов дать отпор прямо здесь и сию минуту. Но в отличие от ночной прогулки, на сей раз ехал он в своей уже изрядно запылённой и требующей мелкого ремонта карете.

Между ратушей, где гнездился городской магистрат, где заседали важные сенаторы, красивым зданием суда и мрачными башнями арсенала притаилось неказистое, стеной к стене арсенала, широкое и приземистое, каменное и крепкое здание с маленькими окнами. То было место, куда и направлялся генерал со своим людьми, то была городская тюрьма.

Как он выяснил по приезду, командовал здесь помощник коменданта города, человек из бывших военных, некто Шмидт. На месте помощника коменданта не оказалось, и посему один из стражников побежал к нему домой, чтобы сообщить начальнику о визите важного гостя. А Волков же вылез из кареты и прохаживался тут же, разговаривая с Рудеманом. Горожане, что проходили мимо, торговцы всякие или писари, или чиновники, или подрядчики, пришедшие в магистрат, с удивлением и настороженностью поглядывали на барона и его солдат. Как-то неестественно смотрелись облачённые в доспех и вооружённые люди в центре города, да ещё и в такой прекрасный солнечный полдень. Наконец появился и помощник коменданта Шмидт.

Это был высокий, с Волкова ростом, человек, уже поседевший на городской службе, его голова, бородка и усы были почти седые, хотя сам он шёл походкой уверенной. Никакой шапки на нём не было, а человека военного