G.O.G.R. - Анна Белкина

— Штурмуют, — заметил Сидоров, наблюдая, как пышнотелая и высокая мадам, отпихнув парнишку с повязкой дружинника на рукаве куртки, рывком устранила со своего пути серую дверь и проникла в тот самый кабинет.

— Что-то у них уже случилось, — констатировал Пётр Иванович, слыша, как она там орёт писклявым голоском:

— Та, до каких пор это будет продолжаться?!

— Кажется, мы не вовремя пришли, — заметил Сидоров, когда у того же кабинета плотной толпой сгрудились остальные старушки и разгалделись так, что могли заглушить старт ракеты, где громкость звука 190 децибел.

Пётр Иванович пошёл на прорыв. Вытащив из кармана своё удостоверение, он вклинился в эту шумную ораву, внеся в её ряды существенное замешательство. Крики становились всё тише, и, наконец, смолкли. Старушки очистили пространство перед дверью в кабинет участкового, заняли стулья, взяли на колени котомки и придвинули поближе посошки, чтобы не выпирали в проход. Когда Пётр Иванович «рассёк» агрессивную толпу и добрался, наконец, до нужного кабинета — вслед за ним «в струе» двинулся и Сидоров.

Участкового нашли взъерошенным. Он ёрзал, сидя за своим неновым столом и, нервничая, размашисто и коряво выписывал на листке принтерной бумаги некий текст. Едва узрев Серёгина, он устало поднял унылое лицо, выкруглил глазки и простонал:

— И у вас черти?

— Что? — удивился Пётр Иванович и тоже, в свою очередь выкруглил глазки.

— Они ко мне с самого утра выстроились и жалуются, что у них по ночам черти в домах возникают, — плакался участковый, калякая на своём листке ужасные каракули и перечёркивая написанный текст. — И вчера, и позавчера, и… С того момента, как обвалилась штольня — никак не успокою…

Едва услышав слово «штольня», Серёгин встрепенулся. Встрепенулся и Сидоров, который до этого топтался у двери и разглядывал постер группы «Любе» на стенке, рядом с коричневым стареньким шкафом.

— Вы сказали: «Штольня?!» — шумно выкрикнул Сидоров и подбежал к столу участкового, заставив его испугаться и чиркнуть через весь свой текст жирную прямую линию.

Пётр Иванович шикнул на несдержанного сержанта, а потом объяснил изумлённому участковому, кто они такие и назвал цель визита.

— А, — облегчённо выдохнул участковый, скомкав испорченную бумагу и достав новую. — Как только штольня в шахте Кона обвалилась, так все с улицы Грабовского приходят и талдычат, что у них в домах какие-то черти возникают. Я уже не знаю, что с ними делать… Только что одна ворвалась и начала костылём по столу стучать…

— Фью-ить! — присвистнул Сидоров, разглядев отчётливые вмятины на столешнице.

— А бомжи, — продолжал участковый, переписывая всё, что написал на испорченной бумаге в чистую. — Они в каждом подвале торчат. И почти все они — Васи, хотя по паспорту и не Васи никакие — им так удобно, Васями быть. Хотя, можно в заброшенный дом сходить, — участковый снова что-то напортачил в своих записях и теперь осторожненько срезал ошибку бритвочкой. — Они там себе тюленью лёжку организовали. Сколько раз уже вышибали и заколачивали, нет, всё равно, возвращаются…

У участкового была очень гуманная фамилия — Мирный. И выглядел он тоже гуманно — невысокого роста и нетолстый — не то, что здоровяк Подклюймуха. Он оставил свои записи в кабинете и поехал вместе с Петром Ивановичем и Сидоровым в заброшенный дом. Старушки на стульях у стены недовольно роптали, когда он проходил через их «строй», но Мирный им гуманно соврал:

— Мы едем осматривать штольню и выгонять чертей.

Заброшенный дом присоседился около самой шахты имени Кона. Вернее — через дорогу от неё, напротив забора, которым шахта была обнесена. Выглядел он, как и все заброшенные дома — ободранный, выщербленный временем и непогодой двухэтажный домишко с грубо заколоченными окнами и чёрными, замшелыми подтёками под дырявой крышей.

Оказавшись у логова бомжей, Мирный спрятал гуманизм подальше и занялся работой. Сначала он громогласно забухал в зелёную облезлую дверь, а потом — распахнул её и ворвался внутрь. Потревоженные бомжи недовольно бухтели, поднимаясь с вонючих драных тулупов — другой мебели тут не водилось.

— У, гражданин начальник… — вырвался из темноты дрожащий, перепуганный взвизг, и бухтение тут же прекратилось, водворив под прохудившуюся крышу развалюхи гробовую тишину.

— Фу… — Сидоров заткнул нос и дышал ртом.

Пётр Иванович тоже решил дышать ртом: витающие в этом воздухе ароматы бедности просто сводили с ума и лишали сознания.

Тут, во чреве покинутого строения, было сумрачно, словно в склепе, и поэтому Мирный выхватил фонарик и включил его, явив из темноты колоритного бомжару — заскорузлого такого, всего в бородище и в грязи. Освещенный, он барахтался на тряпках, как выловленный тритон, и одичало мычал.

— А ну, Грибок, колись, где Вася?! — напёр на бомжару Мирный, направив фонарик прямо в его оглупевшую физиономию, «украшенную» громадным фингалом.

— Бэээ, — заблеял Грибок, закрывая пропитые глазки чёрной от грязюки горилльей ладонью.

— Давай, давай, рассказывай! — поторопил его Мирный, пихнув ботинком в бок.

— На рыбалку умотылял, мутантов ловить! — выдохнул вместе с перегаром Грибок, отползая в темноту от фонаря участкового. — Жрать ему нечего, да и никому из нас — жрать нечего, вот и жрём мутантов. А сегодня его очередь мутантов ловить! И — если мало наловит — мы ему всей бражкой навешаем «медалей» в глаз и в рыло, и по уху впаяем, и буцать будем булками в печень, и накостыляем по почкам … Я дрын возьму, а Куздря́ — камень!.. Грызло начистим так, чо хлебало не раззявит, чо зенки не размылит…

— Цыц! — остановил разговорившегося Грибка Мирный, не давая ему уползти в темноту. — На каком берегу сидит?

— На «нижнее-еем»! — взвыл бомж, словно шакал, которому отдавили хвост.

Грибок, отползая от слепящего луча яркого фонарика участкового, забился в угол и скукожился там, влипнув в сырую, почерневшую стенку. Тут, в углу, он был в ловушке — Мирный прочно захватил бомжа в круг света и теперь допрашивал с пристрастием о «чертях», которые возникают в домах добропорядочных граждан. Пётр Иванович и Сидоров просто молчали, стоя поближе к забитому гнилыми досками окошку, откуда сочился спасительный свежий воздух. А обложенный Грибок завывал, что ничего не знает ни про каких чертей и мотал руками, словно перевёрнутый жучок мотает лапками.

— Э-э, гражданин начальник, — выплыл из сумерек ещё один голос, хрипатый такой, похожий на женский.

Мирный моментально среагировал, снял осаду с Грибка и направил фонарик куда-то влево, обнаружив там некое существо в серой рубахе, с торчащими пегими космами и с рыбьими глазами.

— А ну, Куздря, выкладывай, что там у тебя! — строго потребовал от существа Мирный, а по его виду было понятно, что он сам хочет отсюда поскорее убраться.

— Э-э, гражданин начальник, — провыло существо по имени Куздря, пытаясь сделать самокрутку из куска газеты и нескольких подмокших окурков. — Зямыч вчерася пропал. Он к шахте за чем-то ходил, и всё — с концами. Черти твои схавали… Мы тут все на рогах стоим — авось и нас схавают? Чи учудят чегось — все кверх копытами попереворачиваемся?

Глава 95. «Мутант» Вася и «черти» из штольни

Закончив трясти бомжей, Мирный повёл Петра Ивановича и Сидорова к небольшому и загрязнённому водоёмчику, что плескался позади закрытой шахты, за железной дорогой, и пестрел на солнышке бензиновой плёнкой. По берегам живописно раскинулись… пустые бутылки — стеклянные и пластиковые; разнообразные обёртки — от всего на свете: от мороженого и игрушечного китайского робота «Exterminator» до коробок от компьютера. У самой воды чинно возлежали автомобильные покрышки, а чуть поодаль — покоился наполовину в воде трёхногий пластиковый стул вульгарного красного цвета. Вот здесь-то и рыбачили местные «человеки без адреса», а выловленную рыбу величали «мутантами».

Над ядовитой водой, каркая, носились вороны — «донецкие чайки» — а под неказистой ивой расположился неказистый человечек с неказистой самодельной удочкой в правой руке.

— Вот он, — Мирный показал рукой на рыбака. — Ловит.

Когда к нему подошли целых три «гражданина начальника», Вася стушевался и выронил удочку. Она упала в водоёмчик, а в это время клюнул «мутант» и утащил Васину удочку под мутную воду.

— Ээээ!! — заревел Вася, не успев схватить руками украденную удочку, и плюхнувшись животом и носом на раскисший грязный берег.

— Уууу!! — разочарованно протянул Вася, поднявшись, глядя вниз, на свои древние рваные кеды.

— Послушай, Вася, — обратился к бомжу Мирный, не дав ему сбежать и усадив железной рукой на торчавший неподалёку пень.

— Аааа? — откликнулся пойманный Вася, глазея на собравшихся вокруг себя детскими голубенькими глазками.