G.O.G.R. - Анна Белкина

Поливаев тоже сидел дома, как и все нормальные люди в этот сырой и холодный субботний день. Поливаев лежал на диване, кусая бутерброд с колбасой, и смотрел футбольный матч. Ещё пред ним стояла на журнальном столике банка шпрот. Он, время от времени, вынимал из неё за хвостик по рыбке и отправлял в рот. «Шахтёр» играл против московского «Спартака». Пока что играли вничью «ноль — ноль». И вот, наступил «опасный» голевой момент. Джулиус Агахова отобрал мяч у москвича и уверенно повёл его к воротам соперника. Поливаев застыл на своём диване прямо со шпротой в руке, не донеся её до рта.

— Агахова прорывается вперёд! Обводит защитника, приближается к воротам… — вещал с экрана комментатор. — И… бьёт мяч выше ворот! Какая досада!

— Дурак! — Поливаев аж подпрыгнул на диване, задел ногой журнальный столик, вывернув на себя ту самую банку шпрот.

— Чёрт! — ругнулся он, счищая масло и рыбу со своих штанов на диванную обивку.

А потом зазвонил дверной звонок.

«И кого это чёрт принёс?!» — удивился Поливаев и пошёл к двери, напялив на ноги очень растоптанные домашние тапочки.

— Хто? — вопросил Поливаев, приблизившись к двери.

Когда Поливаев услышал голос Петра Ивановича, он сразу же открыл.

— Именные часы вручите? — поинтересовался он, глядя на зашедших в прихожую милиционеров.

— Да, нет пока, — ответил Серёгин. — Вот, опознайте.

Сидоров тихо хихикнул: он сразу заметил пятно от шпрот на штанах Поливаева. В комнате кричал телевизор: кажется, там снова кто-то пытался забить кому-то гол…

— Ой, — скривился Поливаев, глянув на портрет Альфреда Мэлмэна. — Тот мужик — ух! — какой был, а вы мне всё гавриков каких-то показываете. Этот чумик — лысый, как коленка. А у того мужика волосы были.

Когда милиционеры ушли, Поливаев поплёлся обратно, к своему телевизору. Он досадовал на то, что ему не подарили часы и на то, что последние шпроты вывернул на диван. К тому же, оказалось, что московский вратарь успел прозевать один мяч, и счёт теперь стал «ноль — один» в пользу «Шахтёра».

— Ну, вот, как всегда, — пробурчал Поливаев. — Так и не увидел, кто забил, когда забил! Ну, что это за футбол?!

— А почему к бабушке Лютченко не зашли? — спросил Сидоров, когда они с Петром Ивановичем вышли из подъезда на улицу.

— А зачем? — удивился Пётр Иванович. — Я уже у неё всё узнал…

— У неё такие классные эклеры! — облизнулся Сидоров. Он уже опустошил весь пакетик, который бабушка Лютченко дала тогда Петру Ивановичу.

Красная служебная «Самара» притормозила на пригорке, у указателя, на котором чёрными официальными буквами было написано: «Александровка».

— Большой посёлок, — заметил Сидоров, глянув вниз на расстилающиеся пред ними кварталы частных домов.

— Ничего, — сказал Серёгин — Они живут в третьем доме. Будем ехать по нечётной стороне — думаю, быстро отыщем.

«Самара» соскользнула с пригорка по раскисшей от таящего тут же снега грунтовой дороге и въехала в Александровку. Вместо ожидаемого первого дома на самом въезде находился почему-то стодевятнадцатый. Это был маленький домишко, с почернелым шифером на крыше и облупившимся фасадом. Ставни на его окнах оказались закрыты. И вообще, выглядел он так, словно в нём никто не жил уже лет пятнадцать.

— Не с того края, наверное, въехали… — пробормотал Серёгин, направляя «Самару» в переулок между этим самым домишкой и его соседом на чётной стороне улицы — роскошным богатырём-особняком с новенькой красной крышей.

— Пётр Иванович! — сказал вдруг Сидоров, тыча пальцем в раскрасивый особняк. — А на нём — четвёртый номер!

— Четвёртый? — удивился Серёгин, присмотревшись к особняку — а номер и правда, четвёртый! — Ишь, ты! Новая застройка, наверное… Придётся попетлять.

Александровку начинали строить самозахватом — первые домики вырастали в степи где придётся, как грибы. И нумеровались эти «шампиньоны» по мере постройки. Александровка расширяется и по сей день, то тут, то там вырастают современные «шампиньоны» — роскошные дорогие коттеджи и виллы — и так же нумеруются по мере постройки.

Премерзкая погода, кажется, ещё больше ухудшилась. Мокрый снег налипал на стекло служебной «Самары», пытаясь залепить его совсем, чтобы Пётр Иванович не видел, куда едет, и сошёл с дистанции, остановленный забором. Серёгин рулил по неким кривым улочкам между низкими старыми избушками, Сидоров зорким глазом выхватывал их номера, но оставался недоволен: нужный третий он так и не зафиксировал. Колёса «Самары» часто увязали в мягкой и глинистой грязище. Машина начинала отчаянно буксовать, расшвыривая грязищу в стороны. Иногда она выбиралась сама, но случалось и так, что Сидорову приходилось вылезать наружу и толкать «грязевую пленницу» сзади. А Пётр Иванович сидел за рулём и буксовал, буксовал, силой мотора помогая Сидорову выцарапать застрявшую машину из очередной ловушки. Одежда Сидорова уже покрылась грязными плюхами, но, что поделаешь — если не толкать — загрязшую в размокшей глине «Самару» не выволочь.

На этот раз машина застряла особенно прочно. Заднее колесо попало в какую-то особо глубокую яму, застопорив «Самару» посреди грязно-глинного коричневого озера-болота. Сидоров выбрался из машины, стал под грязные плюхи, летящие из-под буксующих колёс, упёр руки в крышку багажника и в который раз начал пихать. Серёгин за рулём буксовал, буксовал, ревел мотором, крутил колёсами, заляпав Сидорова с головы до ног. Но ловушка не выпускала.

— Всё, — сдался Сидоров.

Сержант прекратил толкать и отошёл подальше от летящих из-под прокручивающихся колёс служебной машины лепёшек глины. Пётр Иванович выпростался из кабины и сразу же угодил обеими ногами в грязную зыбь.

ЧВЯК! — «сказала» грязь, и ноги Серёгина моментально утонули в ней по щиколотку.

— Чёрт! — ругнулся Пётр Иванович, выковыривая из плена глины ногу за ногой и вновь увязая, набирая в туфли грязную воду. Он ещё хотел проворчать, что заляпался, но, заметив Сидорова, промолчал.

Сидоров тёр одну руку о другую, размазывая грязь. Мокрый снег вылетал из серой низкой тучи и мягко налипал на плечи и на голову.

Серёгин обошёл «Самару» вокруг и обнаружил предательскую ловушку. Это была не просто яма, а открытый колодец, заваленный массами мусора, но достаточно глубокий, чтобы надолго пленить машину.

— Придётся вызывать эвакуатор, — заключил Пётр Иванович, узрев западню.

Промокший Сидоров только топтался и бурчал:

— Дыы… Может, вернёмся домой? Кажется, сегодня мы их не найдём…

Серёгин уже и сам отчаялся разыскать дом Ершовых. Очень уж бесповоротно он был затерян среди других домов, да и машина обездвижена, да и погода… шепчет…

— Эй, робято! — вдруг раздалось из-за ближайшего забора, разорвав мокрую тишь. Наверное, хозяин дома услышал, как они тут буксуют в грязи и выглянул в окошко.

Мобильный телефон Серёгина в Александровке не находил сети и жаловался, что может дотянуться лишь до номера «112». У Сидорова наблюдалась та же история. Поэтому, по обоюдному согласию милиционеры решили отозваться на призыв «аборигена».

Серёгин подошёл к воротам. Во дворе стоял пожилой человек под зонтиком и с сочувствием взирал на тонущую в грязи служебную машину.

— Застряли? — осведомился он, отпирая ворота.

— Застряли, — кивнул Пётр Иванович.

— И чего вы здесь разыскивали в такую-то погоду? — пробурчал человек под зонтиком, выйдя со двора на раскисшую улицу. На ногах у него красовались высокие резиновые рыбацкие ботфорты. Он-то уж не наберёт воды!

— Третий дом! — пискнул из-за спины Серёгина мокрый и обляпанный Сидоров. Снег лежал у него на плечах, напоминая белый воротник Деда Мороза.

— Так у меня ж третий! — сообщил человек под зонтиком и тут же поинтересовался: — А зачем вам?

Серёгин проверил свой карман на наличие милицейского удостоверения. Убедившись, что оно там есть, следователь извлёк его на свет и предъявил обитателю третьего дома.

— Мы из милиции, — объяснил он. — Ищем Ершова Валерия Брониславовича и…

— Ну, я — Ершов! — перебил обитатель третьего дома. А потом, подумав, добавил почти что шёпотом:

— А, вы, наверное, насчёт дочки… — идёмте, — Ершов повернулся и повёл промокших и мёрзнущих гостей в свой сухой и тёплый дом.

На пороге возникла пожилая женщина в тёплом халате — неверное, это была жена хозяина.

— Валерик, кто это? — вопросила она, всплеснув руками, едва увидала перепачканных гостей.

Ершов коротко объяснил, кто пожаловал, а Ершова потребовала, чтобы они оставили в сенях свои куртки и ботинки.

Получив вместо ботинок тапки, Пётр Иванович и Сидоров получили пропуск в дом. Планировка дома была не совсем удачна: из сеней попадали сразу на кухню. Из огромной проходной кухни куда-то в неизвестную глубь дома вели четыре белые сплошные двери. Но хозяева не пожелали отворять ни одну из них, и оставили гостей в кухне, усадив их за обширный обеденный стол. У печки хлопотала девушка в спортивном костюме — она что-то там варила в огромной белой кастрюле. Судя по несъедобному химическому запаху, в кастрюле кипела не еда, а бельё. У ног девушки вертелась серая персидская кошка. Едва Сидоров заметил это лохматое животное, его словно током ударило — именно эту кошку он видел у дома Валерии Ершовой. А девушка, которая её унесла — была Валерия, и никто другой. Именно она стояла у плиты и вываривала в кастрюле бельё.