Отец моего врага - Сандра Бушар

— моя женщина, Оля. Только моя. Тебе не о чем переживать, не от чего бежать. Все наши сложности… Я решу.

Мне хотелось в это верить! Хотелось позволить лапше на ушах въесться в мозг и откинуть предрассудки. Жаль, что легко сказать, а сложно сделать! Криво улыбнувшись, вымученно и не без труда прошептала:

— С моей мамой вы тоже не спали без серьезных намерений?

— Оля… — прохрипел он надрывно. Морщась, как от лимона.

— Или вы это всем девушкам говорите? — не унималась я, Прохор Германович пошатнулся, хватаясь за голову. Меня же было уже не остановить: — Вы говорили, что заметили меня в первый день… Когда я заменяла Кристину или вообще?

— Вообще… — сорвалось с его губ, прежде чем он присел на стул, нервно дергая края черного длинного плаща почти в пол. — В свой первый день работы.

— Значит ли это, — каждое слово давалось адским трудом, желчь подкатила к горлу. — что вы узнали во мне мать? Ведь все говорят, что я пошла в нее, а Кристина — в отца! — упав на кровать, я закрыла глаза и почувствовала, как проваливаюсь на самое дно. Куда-то глубоко под землю. Голос был мертвый, неузнаваемо глубокий: — Нам с вами пора признать, что вы просто заменяете мною маму. Былые чувства воскресли и…

— Оля! — зарычал Прохор Германович, как зверь. Он вскочил с места так, что стол рядом вздрогнул, а стул с грохотом упал на землю. Я посмотрела на него через пелену слез, а ректор прокричал: — Ты серьезно думаешь, что я живу событиями двадцатилетней давности?!

Пожав плечами, я искренне прошептала:

— Все может быть.

— Отлично! — прорычал он так, что стены задрожали.

— Что там у вас происходит?! — дверь приоткрылась, голову высунула перепуганная Марина. Двумя широкими шагами ректор пересек комнату, вытурил девушку в наглую и закрыл дверь на ключ, торчащий изнутри. Я застонала в голос, что в который раз забыла вынуть его из скважины!

— Вы не дома, — на всякий случай напомнила я. — Это не ваша квартира.

— Естественно, — осмотревшись вокруг с пренебрежением, фыркнул Прохор Германович. — В таком… месте... я бы точно жить не стал. И вообще! — присев рядом на постель, он словно коршун терзал меня взглядом. — Сейчас мы собираем вещи, и ты переезжаешь ко мне.

Ректор казался таким уверенным, что с трудом вспомнилось, как еще недавно он отсылал меня в другую страну учиться.

— А как же этическая сторона? — саркастично хмыкнула я.

— Разберусь, — кивнул тот без капли сомнений, пальцем тыкая в шкаф. — Собирайся давай, живо.

— Министерство образования вас по головке не погладит, — закатила глаза я, сжав губы.

— Похрену на них, Персик, — выгнув бровь, он выглядел, как человек, который не отступит. — Чего бы это мне ни стоило, я решу.

Тяжело вздохнув, я вынуждена призналась:

— Я бы сейчас пищала от счастья… Не спи вы с моей мамой!

Прохор Германович запустил телефон в другой конец комнаты… Благо, не мой! Потому как рассыпался он едва ли не в труху. Марина активно застучала в комнату, а ректор выплюнул:

— Гребанный Алекс! Набью морду эту уроду…

— Проблема не в нем! — ужаснулась я от непонимания мужчины. Даже привстала, чтобы лучше его видеть. — Проблема в вашей лжи и в том, что вы любите меня только потому, что я некая проекция вашей, возможно, первой любви.

Ноздри ректора гневно раздувались, как у быка, когда он с раздражением уничтожал меня взглядом. Топал ногой, кулаки сжимал и разжимал, когда вдруг отчеканил по слогам:

— Оля, девочка моя… После твоей мамы у меня была хренова туча телок и, знаешь ли, я их дочерей не перетрахал и ни в кого не влюбился. Расходится с твоей идиотской логикой? По-моему, да!

— Когда Кристину крестили, вам было восемнадцать. Мать на пятнадцать лет старше. Не представляю, как вы стали «другом» людей настолько старше вас, но почти уверена, что мама — стала вашей первой. Как минимум, чувства были сильными, — вынесла свой последний вердикт я, многозначительно бросив взгляд на дверь. — Вам пора. Простите, но между нам все кончено.

Он словно не поверил, пялился на меня вечность, прежде чем отмахнуться:

— Нихрена. Ты несешь чушь.

Во мне не осталось больше сил на Прохора Германовича. Требовался отдых от него и всей этой мутной истории. Поднявшись на ноги, я подошла к двери и только собралась открыть ее, чтобы вытолкать ректора вон, как он жадно прижал меня к ней и поднял над землей, вжимая в дверь позади своим телом и накрывая губы своими мягкими и такими теплыми.

— Я тебя не отпускаю, — прорычал он, внушая.

— Я не ваша собственность, чтобы меня отпускать! — взорвалась, хоть так тяжело было выговорить эти слова между безумными, сводящими с ума поцелуями.

— Ты моя женщина, Персик, — прошептал он в губы, бедрами вжимаясь в мои. Створки халата распахнулись, оголяя мое тело. Между ног ректора возник заметный горбик. — Выкинь из головы свой бред.

— Такое невозможно выкинуть! — ахнула я, все-таки выставив между нами ладони.

—  Мы сейчас вместе, — приказными тоном отчеканил тот. — И будем вместе.

— Вам пора! — настаивала я, касаясь-таки ногами земли. О, чудо! Меня отпустили. Даже полотенчико поправили под утробные хрипы мужчины и зырканье по выпуклым частям тела.

— Теперь я знаю, что ты меня любишь, и бежать поздно, — словно сам дьявол, сверкнул глазами тот. — Я дам тебе свыкнуться с мыслью, что бежать поздно. Точки назначения ты уже достигла, — чмокнув меня еще раз на прощание, тот шлепнул меня по заднице и просто вышел, оттесняя в сторону ошалевшую Марину.

* * *

Он был где-то неподалеку постоянно, даже когда выносила мусор — ощущала его присутствие темечком. А