Артур Миллер. Пьесы: Все мои сыновья, Смерть коммивояжера, Суровое испытание, Вид с моста - Артур Миллер

Эдди. Не знаю, Кэти, ты всегда в бегах, всегда в бегах… Мне кажется, что ты меня больше и не слушаешь.

Кэтрин. Да что ты, Эдди. Когда же это я тебя не слушала? В чем дело? Тебе он не нравится?

Небольшая пауза.

Эдди. А тебе, Кэти, он нравится?

Кэтрин (покраснев но с поднятой головой). Да, нравится.

Эдди (с лица его сходит улыбка). Ага, значит, тебе, он нравится…

Кэтрин (глядя себе под ноги). Да. (Подняла глаза и, улыбаясь, ожидает, попадет ли ей, но готовая принять удар.)

Эдди смотрит на нее как потерянный.

Что ты имеешь против него? Не понимаю. А он тебя просто боготворит…

Эдди. Он и не думает меня боготворить, Кэти.

Кэтрин. Неправда! Ты для него все равно что отец.

Эдди. Кэти!

Кэтрин. Что, Эдди?

Эдди. Ты выйдешь за него замуж?

Кэтрин. Не знаю. Мы ведь просто… гуляем вместе, вот и все…

Эдди. Он тебя не уважает, Кэти.

Кэтрин. Почему?

Эдди. Если бы ты не была сиротой, разве он не спросил бы разрешения у твоего отца, прежде чем шататься с тобой по городу?

Кэтрин. Ему и в голову не приходило, что ты можешь рассердиться.

Эдди. Он знает, что я сержусь, но ему на это наплевать. Понимаешь?

Кэтрин. Нет, он меня уважает. И тебя тоже. Когда мы переходим улицу, он всегда берет меня под руку чуть ли не с поклоном. Ты его просто не понимаешь, ей богу. Ты…

Эдди. Кэти, он заботится не о тебе, а о своем паспорте!

Кэтрин. Паспорте?!

Эдди. Да, паспорте! Если он на тебе женится, он получит американский паспорт. Вот в чем все дело.

Кэтрин озадачена.

Понимаешь, что я говорю? Парень ищет своей выгоды, вот и все, что ему надо.

Кэтрин (с болью). Нет, я тебе не верю.

Эдди. Не веришь? Ей-богу, с тобой хоть плачь! Ну какой он рабочий человек? Что он сделал на свои первые деньги? Купил фасонистый пиджак, остроносые башмаки, пластинки. А детишки брата голодают, мрут от туберкулеза. Девочка, поверь мне, он шалопай; у него в голове только огни Бродвея; такие молодчики думают только о себе! Выйдешь за него замуж, а потом ищи ветра в поле — увидишь его в следующий раз только во время бракоразводного процесса.

Кэтрин. Он мне ни слова не сказал о своих документах или…

Эдди. Так он тебе и скажет!

Кэтрин. Мне кажется, что он об этом даже и не думает.

Эдди. О чем же ему тогда думать? В любую минуту его могут застукать, и тогда пиши пропало! Придется снова толкать в гору пролетку!

Кэтрин. А я все равно не верю.

Эдди (хватая ее за руку). Кэти, ты разбиваешь мне сердце, послушай…

Кэтрин. Не хочу ничего слушать. Оставь меня в покое.

Эдди (удерживая ее). Кэти, послушай…

Кэтрин. Он любит меня!

Эдди (в глубочайшей тревоге). Не говори мне этого, Христа ради! На такую приманку испокон веку и попадаются дурочки, вроде тебя!

Кэтрин (с отчаянием, будто слова его осквернили ее душу). Я тебе не верю.

Эдди. Тут таких, как ты, ловят с тех самых нор, как ввели закон об иммигрантах. Обхаживают наивную девчонку, которая еще ничего не смыслит, и…

Кэтрин. Не верю! Замолчи! Черт бы тебя побрал… (Обливаясь слезами, бежит в дом.)

Эдди. Кэти!

Эдди хочет ее догнать, но останавливается, словно понимая, что не имеет над ней никакой власти. Издали доносится музыка — по радио передают джазовую мелодию. Окинув взглядом улицу, он отходит от дома; грудь его вздымается от гнева.

Свет загорается над сидящим у себя за столом Алфьери.

Алфьери.

В тот день он пришел ко мне впервые.Я защищал когда-то его отца —Тот получил увечье на работе —И был слегка знаком со всем семейством.Я узнал его сразу, как толькоОн переступил мой порог.Глаза его, запавшие глубоко, похожи были на туннели.Сперва я подумал, что он совершил преступление.

Входит Эдди. Держа кепку в руках, он садится у стола и глядит в окно.

Но вскоре понял, что это просто страсть,—Она вошла в него без разрешенья.

(Замолкает, смотрит на свой стол, потом снова поднимает глаза на Эдди.) Я по совсем понимаю, что я могу для вас сделать. Разве тут есть какое-нибудь нарушение закона?

Эдди. Об этом-то я вас и хотел спросить.

Алфьери. Если девушка влюбилась в иммигранта, в этом нет ничего недозволенного.

Эдди. Да, но если здесь только желание получить паспорт?

Алфьери. Вы ведь этого точно не знаете…

Эдди. Вижу по его глазам: он смеется и над нею и надо мной.

Алфьери. Эдди, я адвокат и могу полагаться только на то, что можно доказать. Понимаете? Можете вы доказать то, что говорите?

Эдди. Мистер Алфьери, я хорошо знаю, что у него на уме!

Алфьери. Даже если бы вы смогли это доказать…

Эдди. Послушайте… Да послушайте же вы меня хоть минуту! Отец всегда говорил, что вы человек толковый. Я хочу, чтобы вы выслушали меня.

Алфьери. Я всего-навсего человек закона, Эдди…

Эдди. Будете вы меня слушать? Я и говорю о законе. Дайте мне только высказать то, что я думаю. Ежели человек нелегально приезжает в страну, разве здравый смысл не требует, чтобы он откладывал каждый заработанный грош? Оп-то не знает, что с ним стрясется наутро, так ведь, не правда ли?

Алфьери. Предположим.

Эдди. А он швыряет деньгами. Покупает какие-то пластинки. Туфли. Пиджаки. Понятно? Парень ровно ни о чем не заботится. Думает, что он здесь навечно. Значит, он уже пораскинул мозгами, что к чему. Решил, что с ним все в порядке. Не так ли?

Алфьери. Предположим. Ну, а дальше?

Эдди. Ладно. (Оглядывается через плечо, словно боясь, что сюда кто-нибудь войдет, потом, посмотрев на Алфьери, снова опускает голову, уставившись в пол.) Разговор наш строго между нами?

Алфьери. Безусловно.

Эдди. Я хочу сказать, что не стал бы затевать этого разговора в другом месте. Вовсе не так уж приятно говорить о ком-нибудь подобные вещи! Даже жене и той не стал бы рассказывать такое про человека.

Алфьери. Что именно?

Эдди (глубоко вздохнув). Парень-то ведь не того, мистер Алфьери…

Алфьери. В каком смысле?

Эдди (снова оглянувшись через плечо). У него не все в порядке…

Алфьери. Не понимаю.

Эдди (беспокойно двигаясь на стуле). Вы его когда-нибудь видели?

Алфьери. Что-то не припомню!

Эдди. Он совсем светлый блондин. Волосы — как… платина. Понимаете?

Алфьери. Нет.

Эдди. И вообще, махнешь газеткой — и его сдует, словно и не бывало.

Алфьери. Да, но это не значит…

Эдди. Погодите минуту, я же говорю вам дело. Он поет, понимаете? Это само собой… Я хочу сказать, что в этом, может, ничего такого и нет, но иногда он вдруг возьмет такую ноту… Понимаете? Прямо закачаешься. Такую высокую поту. Понимаете?

Алфьери. Ну что ж, значит, у него тенор.

Эдди. Знаю я, что такое тенор, мистер Алфьери. Никакой у него не тенор. Говорю вам, если вы войдете в дом и не будете знать, кто поет, вам и в голову не придет, что поет мужчина, а не женщина.

Алфьери. Но это отнюдь не значит…

Эдди. Погодите минутку, мистер Алфьери. Ведь я же говорю вам, я хочу выложить все, что у меня на душе. Денька два назад племянница показывает нам платье, которое стало ей мало, — за последний год девочка вымахала вверх, как молодое деревцо. И что же? Он берет это платье, раскладывает на столе, чик-чик ножницами, туда-сюда иголкой — и платье готово. Понимаете? При этом он хорошенький, как ангелочек, ну так бы его и поцеловал!

Алфьери. Слушайте, Эдди…

Эдди. Мистер Алфьери, в порту над ним все потешаются. А мне стыдно. Называют Бумажной куколкой. А теперь Беляночкой! Брат его думает, что люди смеются потому, что он шутник и весельчак, но это неправда. Не потому они смеются. Они же знают, что он мне родня, и, конечно, не станут говорить худого. Им и на самом деле лучше поостеречься таких шуточек. Но я-то знаю, над чем они смеются, и, когда я думаю, что этот слизняк ее лапает, я могу… меня просто выворачивает наизнанку, мистер Алфьери. Ведь я из кожи лез ради этой девчонки. А теперь он приходит в мой дом и…