История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III - Семен Маркович Дубнов

Но здесь они столкнулись с яростным сопротивлением со стороны своих сограждан-христиан. В двух белорусских правительствах Витебска и Могилева несколько евреев были избраны в магистраты в качестве олдерменов и членов судебных органов. Но в большинстве случаев христианам удавалось получить искусственное большинство и не допустить евреев к муниципальной администрации. Жалобы, подаваемые центральным властям в Петербурге, не давали результата, ибо русские, а тем более польские мещане рассматривали дарование евреям муниципальных прав как нарушение их собственных уставных привилегий. Уступая этому настроению христианского населения, администраторы юго-западных правительств установили под свою ответственность ограничительный процент участия евреев в магистратах, ограничив даже в местах с преобладающим еврейским населением число членов-евреев доизбираться в магистраты на одну треть. Таким образом, представители еврейского большинства населения в городской администрации неизменно сводились к меньшинству и были не в состоянии защищать интересы своих единоверцев ни при исчислении муниципальных налогов, ни в делах, представляемых в суд. муниципальные суды. И здесь протест, адресованный Петербургу делегатом, выступавшим от имени подольских евреев, не исправил положения.

В двух литовских правительствах, перешедших в руки России после третьего раздела Польши в 1795 г., христианская оппозиция добилась еще больших успехов. Ибо здесь пришлось вообще приостановить действие закона о предоставлении евреям представительства в магистратах. Когда в Вильно стал известен сенаторский указ 1802 г., дающий евреям право занимать государственные должности, местное христианское население подняло крик возмущения. Мещанское высокомерие старых «отцов города», соединенное с низкими мотивами религиозной и классовой ненависти, проявилось в челобитной, адресованной в феврале 1803 г. христианскими мещанами Вильно Александру I.

В этой петиции жители Вильно протестуют против нарушения их древней привилегии, во исполнение которой «евреям и представителям других конфессий запрещается занимать должности» в Литве. Допуск евреев в магистратуры — это беда и позор для столицы Литвы. Они [евреи] не имеют ни малейшего понятия о нравственности, а их форма образования не годится для звания судьи, и вообще этот народ может поддерживать себя только всякими ухищрениями... Христиане проиграют все заинтересованы в том, чтобы занять государственные должности, как только евреям будет предоставлено право господствовать над ними. Господство евреев, т. е. их участие в магистратах, хотя и ограниченное одной третью числа олдерменов, подорвет доверие людей к муниципальной администрации и судебной системе. «Ибо покорность толпы превратится в клевету, когда христианин, вошедший в священное место [справедливости], увидит еврея как своего начальника и судью, подчинение которому противоестественно по причине класса и религии».

Христианское население Ковно при подаче аналогичного прошения прибегло к другому неопровержимому доводу против допуска евреев на муниципальные должности. Ссылаясь на крест со «священной фигурой» распятия, который ставится на судебный стол для принесения присяги, просители утверждают, что еврейские члены суда «откажутся смотреть на него, но по причине своей веры, будут думать о ней неуважительно, так что вместо судебной нелицеприятности будет насмешка над христианским законом». Правительство нашло эти доводы убедительными и в 1805 г. отменило указ Сената об избрании евреев в магистраты Литвы.

Таким образом, флегматичная злопамятность «привилегированных» бюргеров в одних местах сковывала активность евреев в управлении городом, а в других совсем подавляла ее. Еврейские общины, какими бы отсталыми они ни были, проявили достаточное гражданское мужество, чтобы послать своих представителей в стан врага для совместной с ним работы на благо всего городского населения. Но недалекие бюргеры, насквозь пропитанные средневековыми предрассудками, не признавали евреев своими земляками. Евреи должны были считаться с этим грубым консерватизмом окружающего населения. Они еще могли прибегнуть к своему общинному самоуправлению, и, если бы их общественная энергия была направлена на эту цель, старая кагалская автономия, несмотря на все правительственные ограничения, могла бы до известной степени снова стать самостоятельной. Но этому возрождению помешал другой фактор — глубокий раскол в русской еврейской общине, начавшийся с подъемом хасидизма во второй половине XVIII века и ставший свершившимся фактом в начале XIX века.

2. Хасидский раскол и вмешательство правительства

Период разделов Польши был также периодом раскола внутри польского еврейства. Внешнее разделение сопровождалось внутренним расколом; политический раздел, духовным расколом. Тело польского еврейства было разделено между Россией, Австрией и Пруссией, а его душа — между раввинизмом и хасидизмом. Было даже значительное совпадение дат: первая декларация против хасидизма Виленского раввината, положившая начало религиозному расколу, была издана в 1772 г., в год первого раздела Польши, а вторая решительная декларация того же раввината, который завершил раскол, последовавший за третьим разделом Польши в 1796 году.

Интервал между этими двумя датами представляет собой один непрерывный отрезок хасидских триумфов. Юго-Запад России, Волынь, Киевская губерния и Подолье к концу периода были почти полностью завоеваны хасидами. За исключением нескольких городов, теперь они составляли преобладающий элемент в общинах; их ритуал был принят в синагогальном богослужении, а их духовные правители, цадики, осуществляли контроль над официальным раввинатом. Что касается Северо-Запада, то хасидизму удалось за это время закрепиться в Белоруссии, единственной польской провинции, которая более двадцати лет находилась под властью России и, таким образом, была политически отделена от остальной урезанной Польши. Под руководством цадика Шнеора Залмана из Лозно в этой части Северо-Запада был создан сильный хасидский центр, но компактных хасидских общин в этом районе еще не было. В большинстве городов общины состояли из обоих элементов, хасидов и их противников, раввинистов, которых прозвали митнагдим («протестантами»), причем перевес был то на одной, то на другой стороне, такое положение вещей, которое давало поднимаются до бесконечных распрей в кагалах и синагогах.

Только в Литве, оплоте раввинизма, хасидизму не удалось прижиться. Здесь в ряде городов обосновались несколько небольших групп хасидов. Службы они проводили в скромных комнатах в особняках (миньянах), которые часто вынуждены были прятать от взоров враждебных кагалских властей. В Вильно, резиденции великого ревнителя раввинизма Илии Гаона, хасиды образовали «нелегальную» тайную организацию. Лишь в пригороде Пинска, в Карлине, хасиды сумели прочно обосноваться и могли похвастаться наличием собственных синагог и цадиков. Карлин стал центром хасидской пропаганды, распространившейся по всей Литве, где хасидов соответственно прозвали «карлинерами».

Второй и третий разделы Польши, которые объединили Литву и Белоруссию под суверенитетом России, имели тенденцию поддерживать угнетенных литовских хасидов, которые теперь могли объединить силы против общего врага со своими братьями по всему северо-западному региону. Хасидская пропаганда обрела новое мужество. Чтобы усилить успех своей миссионерской деятельности, хасиды распространили слух, что бывший антихасидский громовержец, ветеран рабби Илия Гаон сожалеет обо всех враждебных действиях, совершенных