Исповедь любовницы Сталина - Леонард Гендлин

— Это не поможет, скорее озлобит. Первый вопрос будет: кто занимается провокацией?

Поскребышев растерянно:

— Что же делать?

— Ждать!

Год 1941—1945

Никто не мог предвидеть, что такое война. 22 июня 1941 г. диктор московского радио Юрий Левитан взволнованно прочитал «Последние известия»: «Сегодня в 4 часа утра посол Германии в СССР граф фон Шуленбург вручил заместителю председателя Совета Народных Комиссаров товарищу Молотову гитлеровскую декларацию об объявлении войны…»

Гитлер предполагал, что война будет молниеносной. 170 вышколенных дивизий, оснащенных первоклассной техникой, двинулись на русскую землю, чтобы потопить ее в крови.

Без Сталина члены правительства ничего не стоили. Никто из них не хотел брать на себя решение сложных вопросов. Орлы были без крыльев. И. В. называли молотом и наковальней. Наконец, после долгого ожидания, Сталин, Маленков, Вознесенский вернулись в Москву. 30 июня был создан ГКО — Государственный Комитет Обороны во главе со Сталиным. Его обращение к народу и солдатам стало символом и знаменем. Забыв про тяготы страшного лихолетья, измученные люди продолжали верить «своему» Сталину. Им казалось, что ОН — единственный — крепко держит штурвал корабля, наполовину затопленного водой.

Правительство, аппарат ЦК ВКП(б), Генеральный штаб перебрались в подвалы московского метрополитена. Ставка Верховного командования находилась в помещении самой глубокой станции — Кировская.

Большой театр эвакуировали в Куйбышев (бывшая Самара). За несколько дней до отъезда позвонил Сталин:

— Нам надо встретиться! Никуда не уходите, за вами приедут. *

Станция Кировская выкрашена в темно-зеленый цвет. Охрана — высшие чиновники из военных и сотрудников министерства внутренних дел. Высоко в небе повисли над огромным городом распластанные птицы — аэростаты. На эскалаторе спускаюсь вниз, где некогда был вестибюль. Меня ведут по ковровым дорожкам. В приемной царит деловая обстановка. Чистенькие, до синевы выбритые генералы по старинке прикладываются к ручке, большими шелковыми платками вытирают взмокшие, отполированные лысины. Непрерывно звонят телефоны. В нескольких кабинетах разместился личный аппарат Сталина. Я прошла в кабинет Маленкова, он говорил по телефону.

Верховный главнокомандующий приказал немедленно освободить из мест заключения Рокоссовского, Батова, Малиновского, Горбатова, Ванникова. Через 12 часов они должны быть в Ставке Верховного. Увидев меня, Маленков сказал:

— И. В. распекает горе-стратегов Тимошенко, Ворошилова, Буденного. Эти вояки работают методами прошлого века. За бездарность и головотяпство я бы их собственноручно расстрелял.

Принесли чай, кофе, бутерброды. Я с удовольствием поела.

— Г. М., умоляю вас, поговорите с И. В., чтобы он разрешил мне остаться в Москве.

— Как на это посмотрит дирекция театра?

Я не успела ответить, Поскребышев пригласил в кабинет Сталина.

И. В. я не видела несколько месяцев. Сталин был бледен. Он сидел за столом, держа в руках набитую табаком трубку. Как только вошла, он поднялся навстречу. Миниатюрным ключиком открыл двери. Мы прошли в коридор, снова массивные двери, опять узкий коридор, затем нарядная гостиная.

— Верочка, — спросил он устало после длительной и тягостной паузы, — вы твердо решили остаться в Москве?

— И. В., миленький, и вы еще спрашиваете?

Его жесткое лицо подобрело.

— Согласен. Когда наступит необходимость, мы специальным самолетом отправим вас в Куйбышев. Дирекция театра обо всем осведомлена. Продукты у вас будут. Вам не страшно быть одной?

— Если вы не испытываете чувства страха, то почему я должна бояться?

Сталин улыбнулся.

— Идите за мной!

Мы вышли в другие двери, замаскированные в книжном шкафу. Два генерала и группа военных сопровождали нас до выхода из метро. Мы сели в закрытый, бронированный автомобиль, в котором находились высокие чины охраны.

— В Кремль! — распорядился Сталин.

Сначала мы въехали в ангар, затем попали в ярко освещенное пространство.

— Перед нами подземная Москва, — тихо проговорил И. В. — Здесь имеется световая система регулирования транспорта. На подземных заводах работают государственные преступники.

Остановились у небольшого, огороженного высоким забором^ одноэтажного здания. Кругом — вооруженная охрана. Открывшая двери Валечка пригласила в столовую. Грудным голосом она спросила:

— И. В., на сколько персон накрывать?

— Больше никого не будет. — Он обратился ко мне — В этот дом, Верочка, мы не любим пускать народ. Даже моя дочь Светлана здесь никогда не была. Дети не все должны знать.

Зашла Валечка:

— И. В., разрешите доложить?

— Говори, что тебе надо?

— Комнаты все прибраны, постельное белье сменено, в Кунцево, в Семеновском, в Кремлевской квартире наведен порядок.

Сталин поблагодарил. От непривычной обстановки почувствовала легкий озноб. И. В. соединили с Маленковым:

— С Хрущевым говорить не буду. До утра прошу меня не беспокоить. Вы не маленький, научитесь сами решать государственные вопросы.

Стареющий Сталин мечтал забыться, уйти от страшной действительности, хоть на миг спрятаться от военного хаоса и российской неразберихи.

В конце мая на пороге своей квартиры увидела номинального мужа Дмитрия Семеновича Мчедлидзе-Юж-ного. В тот момент на меня нашел столбняк.

— Вера, — спросил он, — можно к тебе зайти или будем стоять и смотреть друг на друга?

Поскольку он был моим гостем, я находилась в более выигрышном положении.

— Раз молчишь, тогда мне придется начать, — сказал он нервно. — Пора кончать эту ерунду. Пожили врозь и хватит. Я получил назначение в Тбилисскую оперу, предлагаю тебе ехать со мной. Нас ждет интересная творческая работа. Параллельно будешь летать на спектакли Большого театра в Куйбышев.

С удивлением посмотрела на него. Опустив глаза в пол, Мчедлидзе проговорил:

— Он не станет возражать.

— Дима, сегодня я не готова к этому разговору.

— Когда можно позвонить или заехать?

— Езжай в Тбилиси, я напишу тебе.

Несколько раз летала в Куйбышев. Театр требовал, чтобы я оставила Москву, но меня часто вызывали на правительственные концерты и спектакли. Спорить с Маленковым никто не хотел, его боялись, как огня. Сталин был очень загружен.

Ко мне приехал Маленков, мы вместе поужинали. Он сказал:

— Москва на осадном положении, товарищ Сталин рекомендует вам уехать в Тбилиси. Завтра привезут пропуск и билет. И. В. согласен на ваше примирение с мужем.

Я выронила из рук чашку с блюдцем. Овладев собой, сказала:

— Пусть ОН скажет мне об этом. Я не собираюсь уезжать из Москвы.

— Вы мне не верите? Разве я вас когда-нибудь подводил?

Я заупрямилась:

— Дайте мне возможность с ним встретиться!

— Через час попробую соединить вас по телефону, хотя это очень трудно.

Я не могла ни на чем сосредоточиться. Неужели пришла долгожданная свобода? Подошла к трюмо, на меня смотрела статная и все еще интересная женщина. Из гардероба достала самое нарядное платье. Быстро сделала прическу, взбила волосы. Из тайничка вытащила довоенный флакончик ароматных французских духов. Надела модные туфли и стала ждать. Интуиция подсказывала, что уехавший Маленков непременно сдержит слово. Не шелохнувшись, в ожидании просидела пять часов. Соединяя с И. В., Маленков попросил его не задерживать.

— В. А., здравствуйте, — произнес Сталин, как всегда гортанно. — Какое у вас настроение, товарищ Давыдова? Отличное? Надо повидаться!

— Я готова, буду рада вас видеть.

За мной приехал Поскребышев. В машине он сказал:

— Я не знал, что ваш супруг дружит с Берия. Л. П. познакомил его со Сталиным. Сегодня И. В. в бодром настроении, Информбюро передало хорошие сводки.

Сталин попросил меня принять участие в концерте для генералов и старших офицеров Московского гарнизона. Затем мы поднялись в его квартиру.

— В. А., мы от вас ничего не должны скрывать, — проговорил он без особого энтузиазма. — О положении в стране вы знаете не хуже меня. На фронтах имеются неудачи, не все гладко, как хотелось. Наши солдаты разучились стрелять. Целые подразделения сдаются без боя и молча идут в фашистский плен. Я очень устал. Вам лучше всего уехать. Пока разрешаю вернуться к мужу: вам надо думать о будущем.

Я подошла к нему. Он поцеловал меня в лоб.

В Куйбышеве спела 10 спектаклей, затем поехала в Тбилиси. Дмитрий Сергеевич дал слово ни о чем не спрашивать.

В 1943 г. мне присвоили звание заслуженной артистки Грузинской ССР. Поскребышев приедал поздравительную телеграмму. Маленков поздравил по телефону:

— Не горюйте, мы скоро встретимся в Москве, ваша квартира цела.

В сентябре 1945 г. Большой театр вернулся в Москву. Я снова в своей квартире. Послевоенная Москва стала мне еще роднее и ближе. Я не могла на нее насмотреться. Заново знакомилась с этим необыкновенным городом. С наслаждением бродила по старым улицам и переулкам. Я была уверена, что на мою душу после всех разочарований, пережитых страстей, ухода друзей сошло, наконец, долгожданное спокойствие. На деле оказалось, что любое счастье короче летнего ливня. Первый послевоенный отпуск собиралась провести в Москве, мечтала походить по театрам, музеям, порыться в книжных магазинах. В этот сентябрьский день, когда солнце скрылось, но долго еще на горизонте, в полосе багряных хмурых туч, над самой землей висел закат, а с другой стороны из призрачной безмолвной дали уже выплывала полная луна, с каждой минутой все ярче становился ее причудливый свет, посеребривший травы и прикрывший землю легким тюлем, тишину прорезал телефонный звонок.