Вчера - Олег Зоин

По пути домой, вынужденно тормознув в Москве для пересадки на поезд в крымском направлении, Сенька снова на сутки оказался в столице.

Естественно, сдав чемодан в камеру хранения и сбегав в мерзкий вокзальный туалет, перекусив парой холодных буфетных котлет и проглотив стакан желудёвого, но зато горячего кофе, гость столицы перебрался на Курский вокзал. Попотев часа три в билетной очереди на Курском и закомпостировав билет до Запорожья, Сенька рванул, размахивая коричневым портфелем, в метро, возвращаясь на «Комсомольскую–кольцевую», откуда перешёл на Сокольническую линию, чтобы побыстрее добраться до улицы Горького. Ну а там уже давно освоенные места. Гуляй хоть целый день — не соскучишься!

Дойдя до площади Маяковского, не утерпел, позвонил Галке Хлопониной.

— Бог ты мой, Сенька! Откуда ты звонишь? — как встарь, горячо и преданно защебетала Галина. — На Маяковке? Я сейчас приеду, дай мне пять–десять минут, не убегай! У выхода из метро!

И действительно, минут через десять она явилась, упаренная, растрепанная, как всегда. Расцеловались чопорно и независимо, в щёчку. Пошли, занимаясь привычным трёпом, куда глаза глядят. Глаза глядели в прошлое и поэтому привели их на Бауманскую, в Елоховский собор. Старый знакомый принял по–домашнему тепло.

В далёком 1955‑м после комсомольского собрания Сенькиной группы второго курса, крепко поспорив, весь состав группы пошел в Елоховку выяснять секреты влияния церковников. Робко и неуклюже полтора десятка парней и девчат вошли в тишину и благообразность громадного собора. Поразились великолепию росписей и утвари. Ходили, стараясь громко не дышать, как ходят по Третьяковке, сняв кепки и молча. Думалось, почему государство не купит картины и иконы, несомненно, огромной художественной силы. Узнали от благообразных старушек, что полотна не продаются. Удивились, что композиция пришествия Христа донельзя напоминает парадные картины о Сталине.

В правом приделе заметили крупную икону — Божья Матерь с младенцем, церковный стандарт. Просто топтались, планомерно осматривая помещение, у богатой, вычурной церковной утвари. Две никчёмные старушки, слегка тесня одна другую, целовали оклад иконы. Несколько свечей бросали слабый желтый сноп света на лицо Богоматери старинного письма. Мария смотрела куда–то влево, сквозь пустое и суетное. На руках — младенец как младенец. Но взгляд Марии приковал внимание распалённых собранием комсомольцев сразу же. Знакомый взгляд. Комсомольцы силились вспомнить, чей. Взгляд не отпускал. В нем безысходная, беззлобная печаль. Печаль и всё. И ни слезы, ни стона — только взгляд.

Комса потом додумалась, очнулась. Сикстинская мадонна смотрела так же, но Мадонна тихо улыбалась, а здесь — всё Печаль. У комсы тогда не убавилось атеизма, но, возможно, прибавилось человечности…

У Сеньки подкатил к горлу комок. Не один год пробежал. А каждый раз, бывая в Москве, пусть даже проездом на полдня, он теперь непременно выкраивал время зайти сюда и постоять у Марии несколько горько–блаженных минут. Остальное, считал он, — музей и мишура. А взгляд Богоматери — обжигал.

Серба оглянулся. Галка плакала, хотя её и не было тогда. Но у неё своя любовь к Елоховке, ещё от покойной бабушки, ещё со школьных лет, и она часто бывает в соборе.

Но ведь когда неделю назад Сенька затесался сюда на пасхальную службу, то предал атмосферу своего многолетнего тихого почтения перед Печалью. Он скурвился и по уши окунулся в паскудство с Бэзилом — Василием и парой столичных прошмандовок. Сказать Галке о своем падении неделю назад? Срамота! Нет! На такое сегодня ещё сил нет…

— Галь! Я здесь часто бываю… И хорошо, что это и твоё главное место… Хочешь, я тебе расскажу, для чего ездил в Питер?..

И он стал торопливо исповедываться верному товарищу.

— Я так и думала… — горестно вздохнула Галина.

— Как ты думала?..

— Ну, просто, я теперь знаю, что ты не переберёшься в Москву, ты останешься хорошим отцом своим дочкам. Я тебя не отвоевала для Москвы… Не одолела притяжения провинции… Ты — странник. И твоя судьба странствовать только по своим картам…

Выйдя из собора, попрощались. Время подгоняло обоих. Галка спешила к мужу объяснять, где задержалась, а Сербе неплохо было бы тоже поторопиться, так как поезд на Крым отправится через сорок пять минут.

— Пиши, — сказала Галка. Но не настойчиво, так, для проформы. Они переписывались лениво, одно письмо иной раз за год–полтора. Хотя бывало, что и зачастят.

— Пока, — сжав худенькую руку верного друга, ответил Серба, подсаживая ее в троллейбус…

Вернувшись домой в Запорожье, Семён уже через неделю поспешил поделиться с Галкой новостями.

«Галка, привет! Припекло. Решил поделиться своими непреходящими проблемами. Ну рассуди сама.

2‑го сентября мы с Марией Александровной Драксис регистрируем наш фактический брак (свидетельство о браке мой подарок М. А. ко дню рождения, всё–таки её 25 лет — круглая дата) и я удочеряю своих милых дочурок — Наточку и Танюшку. В свидетелях опять знакомые лица — лицо кавказской национальности Венера и лепший друг Борька Извеков.

Однако моя надежда на то, что с оформлением брака Маня изменится в лучшую сторону, не оправдалась. Ещё весной она подружилась с этой смурной Венерой. Меня, правда, для равновесия пытались подружить с венериным мужем, тоже горцем, Бобом, но мне он определенно противен и я с трудом делаю вид, что совместные посиделки мне интересны.

Между прочим, эти сыны гор, при всем моём уважительном отношении к нацменам, ведут себя в Запорожье очень разнузданно. Венера ходит налево, Боб — направо. На другой день спокойно обмениваются впечатлениями…

Венера помыкает Бобом, но он, улыбаясь, делает всё по–своему. Однако когда приезжали в прошлом году родители Боба, так Венерка даже в комнату боялась заходить. Она и свекровь только заходили в зал заносить блюда, а сидеть за столом мужчины их и не думали приглашать…

Наши друзья учились в Запорожье, да так и остались. Здесь же устроился и старший брат Боба Вагиф. Он работает старшим военпредом на трансформаторном заводе, живет богато.

Свадьбу играть они ездили на Кавказ. Они же, смеясь, рассказывают, как обманули гостей и родителей. Свадьба была на родине Боба в горах. А там к природным достоинствам невесты строгие требования. Надо выйти к пирующим гостям и показать окровавленную простыню, иначе могут невестиной родне и морды набить…

Так вот, Венера и Боб оказались перед серьёзной проблемой. Но всё получилось великолепно. Боб во время пира заначил в карман пиджака вилку. А когда их отвели в парадную горницу и оставили наедине, то через часок жених тихонько выбрался в загон, примыкавший в сакле. Там он долго тыкал вилкой первую попавшуюся овцу, пока не пошла кровь. Замарать простыню овечьей кровью затем уже не составило никакого труда. Проблемно было пьяному Бобу в принципе устоять в хлеву на ногах, не уснуть в обнимку с животными, но это уже издержки жанра. За все надо платить. Он и заплатил синяком на лбу, которым хорошенько вмазался в притолоку хлева. Под утро к молодожёнам вошла мамаша Боба и забрала злополучную простыню для показа всё ещё пирующим гостям. Радости аборигенов не было предела. Пир разгорелся с новой силой…

Познакомившись с Маней, Венера стала её таскать на свои приключения. Ей очень помогало, что в паре с ней работает блондинистая хохлушка. На Манькином фоне мрачно–чёрная, волосатая, как горилла, Венерка, тоже проходила за первый сорт… Теперь я знаю, что они часто ездили на Правый берег в гости к Вагифу, который первый оценил Венеркино приобретение.

Днями вернулся из командировки. Ездил в Крым в знаменитый винколхоз имени Ленина (Ильич и в винах, стало быть, разбирался) закупать виноградные вина. Набрал вагон очень приличных вин и отправил по железной дороге в адрес Зелёноярского гастрономторга, с тем, чтобы по прибытии вагона взять с базы торга побольше ходовых вин к очередным праздникам.

Вернувшись, узнал от соседки по коммуналке сплетницы Вальки Савенко интересные новости. Оказывается, как только я со двора, тёща ушла «отдохнуть от скандалов» пожить недельку–другую у своей подруги Катьки–с–Малого — Базара, забрав с собой Нату. Моя любезная Манечка осталась одна, чтобы тоже отдохнуть от меня и мамашки. Она несколько раз приводила к себе двоих черномордых, похожих на турок, с которыми оставалась до утра, устраивая оргии… При этом она каким–то образом усыпляла Танюшку, так что ребенок всю ночь вёл себя тихо и не мешал маме полноценно отдохнуть. Пару раз в оргиях участвовала и Венерка.