Вчера - Олег Зоин

Пригласив хлопцев в свой тесный кабинетик и подписав накладную по ночному завозу, угостил ребят чаем, которым всегда без спросу угощал всех своих зимой. Обжигая пальцы и губы, молочники жадно глотали горячий чай, но все–таки Андрей не выдержал и многозначительно заметил, что погода требует более крепких градусов. Однако Сербу, хотя он и не дурак был выпить, не так просто было заставить сделать что–либо во вред работе, которую он очень ценил, и им пришлось уехать, увозя свою жажду недалеко, до следующего магазина.

Расформировав очередь, вошел погреться мясник Федя, трудившийся на мясном фронте в незавидном неотапливаемом сарайчике во дворе. Хакая на руки, он присел на опрокинутый ящик, так как мебели в кабинете не хватало, да и кабинет был, по существу, просто закутком на складе, где за штабелями мешков с сахаром, мукой и крупами стоял расшатанный письменный стол пока без телефона и два хилых стула. Федор начал стучать о том, кто что делал вчера после ухода Сербы в институт.

— Машка чуть не дала Фроське в глаз, Эсэс! — сообщил он в своей обычной гротескной манере, обращаясь к Сербе по инициалам, что, в общем–то, Сенькой не поощрялось из–за непатриотичных созвучий. — Видите ли, прошлась на счет Витеньки.

У продавщицы Маши парень, все знали, не отличался постоянством.

— Лягушата вечером опять, как на буран, с парнями толклись, ты бы их припугнул малость, Эсэс! Доведут их шуры–муры до испорченной фигуры, а мы потом обсуждай да выручай!

«Как бы ты их до этого, часом, не довел, козёл!», — благодушно подумал Семен.

Три девочки–семнадцатки Валя, Наташа и Соня были гордостью и слабостью Сербы. В августе он взял их на работу помощниками продавцов, так как отдел кадров торга никак не соглашался оформить их хотя бы младшими продавцами из–за несовершеннолетия, взял сразу после школы. После окончания десяти классов комиссия по трудоустройству при райисполкоме разнарядила их в Зеленоярский горпищеторг, но никто из заведующих магазинами не хотел их брать. Зелены больно, семнадцати ещё даже нет, а значит, бери без договора о материальной ответственности, отвечай, значит, своей головой, если утащат тысячу–вторую. Серба увидел их в отделе кадров и без обиняков, с присущей ему бесцеремонностью, спросил у Ивана Никитича:

— Чего они у тебя пороги обивают?

Тот рассказал, в чем дело, а через минуту Серба уже подписывал девочкам заявления в свой магазин. Рад был начальник отдела кадров, что избавился от обузы, но рад был и Серба, выйдя таким образом одним махом из затруднений ввиду нехватки продавцов, а на счет работы, так он не опасался, помнил еще, как сам начинал.

И действительно, широкое политехническое образование нынешних школят давало себя знать, два раза ничего показывать не приходилось, и уже через несколько дней девчонки заработали во всю самостоятельно, вначале в хлебном и штучном, затем в отделах посложнее. Удалось и пару лодырей и растратчиц удалить. Когда людей не хватало, приходилось волей–неволей закрывать глаза на их нерадивость, ведь заменить было некем, хоть сам становись за весы.

Отношения с девчёнками с самого начала складывались совершенно своеобразно. Договора–то с ними о материальной ответственности торг действительно заключить не мог, поэтому вся ответственность за сохранность ими денег лежала на завмаге. Могло, конечно, случиться что угодно, они могли крупно передать сдачу, так как магазин работал без касс, могли не уберечь деньги, отлучаясь в туалет, могли, наконец, просто взять любую сумму, и дело с концом, ничего не докажешь, Кряхти, Серба, но — плати. Остаток товаров в отделе они, разумеется, вначале вывести никак не могли. И бесполезно было требовать от них ведения записей по подотчету, ни черта такого они вначале не умели, в лучшем случае старательно переписывая то, что велел им для практики переписывать Серба. На счётах считали еле–еле, политехническое не предусматривало познание абаки, как главного инструмента подсчетов в советской торговле. Но постепенно, день за днем, их старание переходило в умение.

Сдавая выручку, они первое время вываливали из карманов фартуков на пятьсот–шестьсот рублей смятых грязных ассигнаций, даже не догадываясь, какую сумму составляет та груда на столе у Семёна Станиславовича. Он сам, не гнушаясь пересчитывать их деньги, записывал сумму, для порядка давал им расписываться в тетради, хотя отлично знал, что никакой юридической силы их закорючки не имеют.

Одно он им внушил с первого дня, — деньги должны быть сданы в банк как можно быстрее и полностью, это и не деньги даже, а куча грязных замусоленных бумажек, после пересчитывания которых надо хорошенько вымыть руки. И он не ошибся. За четыре месяца работы лягушат, как их стали с первого дня называть взрослые продавцы, ни у одной не было недостачи ни на рубль. Он их тоже не подводил, так как окажись он бесчестным человеком, мог бы инсценировать любую недостачу и родители лягушат наверняка бы заплатили. И девчонки работали на совесть.

Правда, мороки было с ними до чертиков, выкидывали поначалу штуки ой–ой–ой! Но главная беда заключалась в их возрасте. Парней по вечерам набивалось в их отделы уйма. Все же постепенно работа наладилась, пацанам, которые добились их внимания и более или менее постоянно приходили после работы встречать своих подружек, Серба разрешал находиться в торговом зале, остальных беспощадно изгонял, а его на поселке боялись, так как знали, что случай чего, он не поленится съездить в райотдел милиции и вызвать патрульный мотоцикл для остепенения, а иногда и отрезвления увлекшихся дон–жуанов.

В начале года Семён обнаружил, что отчаянно влюблен. Прекрасной Дульсинеей стала продавщица Соня, одна из тех трёх, что пришли в магазин осенью после десятого класса.

Сонечка быстро освоила премудрости продавца и вскоре начала самостоятельно работать в бакалейном отделе. В небольших магазинчиках завмаг он и завскладом, и грузчик, и кассир, и вышибала. В таких точках, расположенных на окраинах, коллектив обычно женский и завмаг ещё, если он мужчина, в придачу и главный мужчина. Соня была небольшого роста, с густыми русыми волосами, заплетёнными то в тяжелую косу, то в увесистый конский хвост или просто в школьные хвостики с бантиками. Глаза карие, весёлые. Губы пухлые, сочные, лицо простое, милое, в веснушках. Стройная, миниатюрная.

Соня встречается с бывшим одноклассником Володькой, но это не стало препятствием к её бурному роману с Сенькой. Прямо–таки, бес попутал… Они использовали каждую возможность хотя бы мгновение побыть вместе. Целовались в подсобках, на складе, в каморке завмага с громким названием «кабинет»… Других возможностей, конечно, не было. Девочка жила неподалёку на поселке «ДД» в частном домике, её отца Анатолия Семён знал в лицо, как постоянного покупателя.

Сенькин верный друг Бэра Извеков стал его поверенным и честно делал всё, чтобы помочь в тонком деле любви. Март выдался очень тёплым, и Борис на своем таксомоторе в первый же погожий день вывез Сеньку с Сонькой на свидание в плавни на берег Днепра за Южным поселком. Набрали выпить и закусить и слиняли часа в два дня под предлогом перерыва. Конечно, после небольшого обеда Бэра великодушно пошел побродить по берегу, а Семён с Соней накинулись друг на друга, как голодные звери. Неудобства любви в машине ими не отмечены. Через часок Семён позвал Бориса, лениво кидавшего в воду камешки метрах в ста…

В апреле получился первый скандал. Семён расхрабрился и повёл как–то Сонечку днём в мамину квартиру, рассчитывая, что мама придёт на обед к двум часам, а то и не придёт вовсе, так как часто обедала с приятельницами на рабочем месте в своей бухгалтерии. Пришли чокнутые любовники часов в одиннадцать, уйдя из магазина под предлогом, что уезжают на базу заказывать товар. Семён несколько минут поговорил с парализованной бабусей, располагавшейся в спальне, а потом под каким–то предлогом нагло закрыл дверь в её комнату.

Расстелили диван и, не мешкая, окунулись в океан африканских страстей. Незаметно пролетело пару часов. Когда в дверях заскрипел мамин ключ, Сенька понял, что это полный завал. Хорошо ещё, что на двери звякнула цепочка. Он подошел и сказал маме, что не может открыть дверь, поскольку не один… Хорошо бы при этом сквозь землю провалиться, но дом был новый, да и третий этаж не приспособлен для проваливания сквозь него бесстыжих сыновей… Мама грохнула дверью и обиженная вусмерть ушла.

Семён с Соней быстро оделись и выбежали из подъезда. Вскоре они вскочили в трамвайчик маршрута № 5, бегавший туда — сюда два километра по улице Глиссерной от Пристани до площади Свободы. Когда грешники выстрелились из вагона на площади Свободы, вдалеке Сенька заметил маму, которая не могла не проследить, с кем это он связался… Сын по негласным правилам семейной игры сделал вид, что её не заметил. Никогда затем они с мамой на эту тему не говорили, но он уверен, что она в тот раз тяжело переживала за него…